Линейцы - Белянин Андрей Олегович - Страница 48

Быстро уснули все, кроме Заура. Первокурсник исторического факультета вертелся с боку на бок, пытаясь хоть на минуту выкинуть из головы таинственные слова освобождённого им мюрида. Рыжебородый узнал его даже переодетым, а ведь господин Кочесоков изо всех сил старался прятать лицо, сутулить плечи и отводить глаза.

Студент прекрасно помнил их первую встречу, когда благородный кавказец назвал его «учёным дервишем, сопровождающим сумасшедшего», а его мюриды положили к их ногам хлеб и сыр, возможно, поделившись последним – таковы были традиции гор. И вот сейчас тот же самый человек сказал ему: «Ты стоишь на чужом берегу». Вряд ли он имел в виду просто берег реки.

Скорее это было неким упрёком, полупрезрительной пощёчиной, говорящей о том, что вольный черкес не должен служить русскому. И плевать, что времена изменились – армия Ермолова будет продолжать покорение Кавказа, а значит, будут гореть аулы, гибнуть герои и мирные жители, и человеческая кровь с обеих сторон, смешиваясь на земле, окрасит горные пики…

Перед внутренним взором Заура вспыли страницы его собственного доклада, из-за которого всё и началось. Вспомнил он описанную им же осаду аула Дади-Юрт, крупнейшего места сосредоточения абреков, разбойников и грабителей всех мастей. Первоначально, как и полагается, горцам было предложено сдать аул без боя, отступив за реку Сунжу. Но, естественно, привыкшие к безнаказанности бандиты, сидящие за высокими каменными стенами, не восприняли русских всерьёз. Потому что до сих пор никто на всём Кавказе не мог тягаться с неуловимыми бандами грозных абреков, ради наживы легко убивающими и своих и чужих.

Но вот на рассвете царские войска пошли в атаку. Ими руководил походный атаман генерал Сысоев, под его началом стояло пять рот кабардинских пехотинцев, две роты Троицкого полка, порядка семи сотен казаков и пять орудий артиллерии. Битва была страшной. Пушки разрушали каменные заборы, пули свистели со всех сторон, люди бились в рукопашной на узких улочках и дворах грудь в грудь, штыки против кинжалов, никаких законов, никаких правил, никакого милосердия.

Горцы сражались отчаянно: они стояли на своей земле, убивая своих жён и детей, а потом безрассудно бросались на верную смерть. Солдаты прикрывали друг друга, офицеры шли в самую свалку, никто не ждал пощады, огонь пожирал дома, пороховой дым ослеплял людей, и эта кровавая бойня длилась несколько часов. Здесь не было героев в белом, здесь была война.

От большущего аула остались сожжённые развалины, русским удалось спасти едва ли две сотни женщин, детей, стариков, с десяток раненых мужчин, был убит каждый пятый солдат, сам генерал Сысоев тяжело ранен, но победа оказалась столь впечатляющей, что самые горячие горские джигиты уважительно признали могучую силу русского штыка.

Поэтому когда следом было взято селение Истису, там бои длились едва ли с полчаса. Практически без сопротивления сдались Ноенберды и Аллаяр-аул, а маленькая крепость Хошгельды вообще встретила генерала Ермолова хлебом-солью.

Участник кавказских войн поручик Михаил Лермонтов как-то написал такие строки:

Кого-кого, а поэта, дважды награждённого за личную храбрость в стычках с горцами, никак не упрекнёшь в презрении или неуважении к противнику.

Но именно это и тревожило сейчас мятежную душу Заура Кочесокова: почему он, черкес по крови и рождению, стоит на чужом берегу? Быть может, его место на противоположной стороне, в рядах отважных соплеменников, с шашкой и кинжалом, на горячем кабардинском жеребце? Как получилось, что он поставлен изображать кунака, денщика и чуть ли не прислугу этого самодовольного русского Васи, который вообще ничего не понимает в кавказских традициях, лезет куда не просят, с бесцеремонностью косолапого щенка московской сторожевой, счастливого, невоспитанного, милого, но кусачего?

Уж, наверное, ему-то все эти приключения, бои, беготня, рваный сон, несбалансированное питание и отсутствие туалетной бумаги под кустом только в радость! Да если бы не хладнокровие Заура, этот неотёсанный старшекурсник был бы зарублен чеченцами ещё в самом начале, у безымянной горной речки! И ведь именно там, именно тогда гарантированно стоило хотя бы задуматься: а действительно, на каком же берегу ты стоишь, на своём или на чужом? Задуматься и принять решение…

Сон оборвал мысли молодого владикавказца как раз на том моменте, когда он твёрдо решил уйти в горы и присоединиться к отрядам мятежного имама Шамиля. Пусть даже как будущий историк он прекрасно отдавал себе отчёт в том, чем это закончится…

Дед Ерошка проснулся первым. Говорят, старикам вообще нужно спать мало. Он осторожно потянулся, сунул пистолет за пояс и вышел из дома. Лошади стояли спокойно, за ночь они отдохнули, можно было бы седлать и возвращаться в свой секрет. Татьяна присоединилась к деду буквально через пару минут, чуткости её сна могла бы позавидовать любая рысь или волчица. Разговаривали негромко, чтобы зря не будить остальных.

– Рукав бы зашить, дедуль.

– Дак то мелочь, в пещерке, поди и заштопаешь.

– Самого не задело?

– Ни раза! Да и хлопчики-то себя показали настоящими линейцами, друг за дружку-от держались крепко, труса не праздновали. Что татарин, что офицерик, лихостью и удачей не обижены. Один-от ажно за шайтаном нашим в дудку лезть не испужался, сам вышел и его вывел. Другой при мне двоих часовых врукопашную завалил, без оружия, лоб в лоб! Не обманулся в них Ляксей Петрович!

– Да и пёс с ними!

– Чего ж вдруг-от?

– А того ж… Лучше скажи, что у нас там за Линией? Я так поняла, будто крепость какая иноземная. Вся из стали, пушкой не пробить, живут там злыдни-демоны, а служит им всякая нечисть из пришлых да иногородних.

– Поднимай выше, Танюшка – из инопланетных! Я и сам не всё понял, но-от щас расскажу…

В этот момент доверительный разговор внучки и деда был бесцеремонно прерван тревожным ржанием каурой кобылы. В лесу притихли птицы, земля под ногами начала вздрагивать. Старый пластун озадаченно покачал головой:

– Опять двуротый Шаболдай в горах чикиляет[35]!

– Давно б стрельнули его, а?

– Дурачков на Кавказе любят, такого грех убивать. Сходи ужо, прогони супостата.

Татьяна взлетела на спину своей лошадки, даже не тратя времени на седлание.

– Ружьишко-то возьми.

– Так обойдусь. Поди, не в первый раз.

– Ну, с богом…

Каурая пустилась с места в намёт. Через Мёртвый аул вела одна дорога, и, доскакав до самой окраины, казачка спрыгнула на большой валун и уселась на него, подвернув ноги на азиатский манер. К её лёгкому удивлению, в небесах не парили соколы, а над плоскими крышами домов не проносились жужжащие джинны. Обычно они здесь частые гости, но, видимо, не в этот день.

Земля продолжала вздрагивать, и временами слышался странный гул. Но девушке не было страшно. И не потому, что чувство страха забылось или атрофировалось, вовсе нет… Просто люди на Кавказе презирают трусость, считая ее грехом против Всевышнего. Действительно, если твоя жизнь уже расписана по дням и решена, разве есть смысл чего-то бояться? Всё произойдёт ровно так, как угодно Аллаху, а никак не иначе!

Это, наверное, заслуживает уважения, но одновременно заставляет человека совершать кучу откровенно глупых поступков, потому что и ответственность за них легко можно переложить на того же Всевышнего. Типа, я не виноват, так было предначертано…