Сокровище храма - Абекассис Элиетт - Страница 53

• Предыдущая
• 53/56
• Следующая

Увидев мой удивленный взгляд, он с улыбкой добавил:

— Туда я отвел заблудившегося малыша Муппима.

Я со слезами уходил от этого святого человека. На Остров иудеев, где сжигали тех, кто изучал Талмуд,[14] уже привезли дрова. Руки и ноги его привязали длинной цепью к столбу… До колен навалили дров. Дым поднимался в утренних сумерках…

В конце прелаты спросили его, нет ли в его сердце ненависти к христианской Церкви и питал ли он любовь к Кресту.

— Крест Христов, — ответил Адемар, — я не люблю, ибо нельзя любить огонь, на котором тебя сжигают.

Влажные от слез, его глаза блестели…

Писано на горе Гаризим в год благодарения 1320-й Филемоном де Сен-Жилем, монахом аббатства Сито.

Со страхом и опасением смотрел я, как она приближается. Со страхом я взбирался на Сион, бормоча ее имя, возвращаясь к острому мечу, который обнажался лишь для того, чтобы карать налево и направо; Иерусалим по сравнению с ним — простая рубка леса, камешек, отброшенный ногой. Но что привнесу в Иерусалим я, любивший Джейн в тот незабываемый момент, когда наконец-то обрел то, в чем нуждалось мое сердце?

Да, бессчетно я должен был переписывать букву

«Алеф» — молчание, символ единения, силы, уравновешенности. А еще она означает центр, из которого исходит мысль и связь, сотканная ею между верхним миром и нижним, между добром и злом, миром прошлого и миром будущего. «Алеф» чудесен.

Я Ари, человек, сын человеческий, живущий в пустыне, как в костре — ни птиц тебе, ни насекомых, и только солнце на моей огненной земле да холод по ночам в ледяной пещере. Нет у меня сна, нет и досады, нет и времени; живу я, как во времена творения, на этих крутых рифах уже миллионы и миллионы лет; я живу в этой странной пустыне, где древность становится близкой, где проявляется сходство человеческой истории и где кратеры напоминают о незапамятных временах, о миллионах лет, когда материя расползалась, формируя земную кору, когда Землю долгое время потрясали толчки, старые годы сглаживались и появлялись новые, и долго-долго земля была морем; далеко на север Африки стала двигаться арабская земля, отделившись от материка разломом, который превратился в Красное море, и сегодня этот разлом проходит через Израиль до залива Эйлат, через долину Арава, протянувшись к Иорданской долине, через Галилейское море и заканчивается в длинной и узкой расселине, в этом крошечном месте, в котором все еще живу я. Я уже сказал, я — Ари, живу без удовольствий, провожу свои дни в пустыне, любуясь таинственной кромкой асфальтового озера, взывая в пустыне расчистить дорогу и сделать ее ровной в допотопной степи для нашего Бога, дабы он взлетел, вознесся в Иерусалим.

— Ну вот, — сказал Шимон, когда мы подъехали к Яффским воротам Иерусалима. — Если я и привез тебя сюда, то только потому, что трудности наши не кончились.

— На что ты намекаешь? — удивился я. — И вообще, что тут происходит?

— Ладно тебе, — серьезным голосом успокоил меня Шимон, — все очень просто. Я полагаю, настал момент.

Он остановился и, протягивая мне руку, пригласил:

— Выходи, нужно подняться на эспланаду.

— К эспланаде?

— Так точно, — подтвердил Шимон.

Мы оставили отца и Джейн около машины, перед Яффскими воротами. Издалека доносился плач колоколов от Гроба Господня, Гефсимании и аббатства Дормитион: «…а я, я всегда вместе с вами, до последнего дня мира».

С эспланады Храма, если наклониться, можно было видеть, как в такт с закрытыми глазами пели и танцевали хасиды, постукивали ногами по дощатому настилу, отбивая ритм.

— Благодаря планам, восстановленным Аароном Ротбергом, — сказал Шимон Делам, развертывая карту, — мы сейчас знаем то, что профессор Эриксон и Ротберг собирались сделать вместе с тамплиерами. Смотри…

Он протянул мне карту, топографическую карту эспланады. Контуры Храма были отмечены пунктиром.

— Одна сторона квадрата внешней паперти насчитывает больше восьмисот метров, — начал Симон. — По представлению ессеев из свитка Храма, общая площадь Храма составляла бы около восьмидесяти гектаров — от Дамасских ворот на западе до Елеонских на востоке. Создание ровной площадки для строительства такого гигантского сооружения — работа довольно трудная. Чтобы выровнять поверхность, нужно засыпать южную долину Кедрона на востоке и срезать скалу на западе. Такая операция требует перемещения земли и скал, и все это… вручную. Предприятие исключительной сложности, однако, в конечном счете, оно осуществимо.

— Но это невозможно, — возразил я. — Разве ты не видишь, на месте Храма стоит мечеть Аль-Акса, напротив купола Скалы?

— Да, но по их плану, Третий Храм имел бы общую стену с мечетью Аль-Акса. И потом, они считают, что мечеть принадлежит им, — ответил Шимон.

— Как? Я не понял!

— Это было именно то место, на котором размещена штаб-квартира тамплиеров!

Он указал рукой на купол Скалы, восьмиугольное здание с гигантским золоченым куполом, которое непоколебимо возвышалось перед нашими глазами.

— Эти выложенные плитами паперти, окружающие церковь Скрижалей, и есть то место, на котором они думали отстроить Храм. А еще они думали обогнуть мечеть Аль-Акса.

Тут только я вспомнил слова Аарона Ротберга: «Все упирается в точные измерения эспланады, где находится небольшое здание, церковь Святого Духа и церковь Скрижалей. Церковь Скрижалей названа так в память о скрижалях Завета. По иудейскому преданию, эти скрижали, жезл Аарона и чаша с манной пустыни хранились в ковчеге Завета, который находился в святая святых. В других текстах говорится, что скрижали были положены на краеугольный камень, расположенный в центре святая святых. Все это наводит на мысль, что святая святых находится не под мечетью Аль-Акса, как принято считать, а как раз под эспланадой».

— Поэтому-то их и убили, — заметил я… — Вот почему ассасины уничтожили профессора Эриксона и его семью; ведь они открыли сокровище Храма, прочитав Серебряный свиток, и выяснили, где находится святая святых… А ассасины хотели помешать строительству, так как хотели забрать сокровище, которое было доверено их предкам.

— Но для этого нужно было еще, чтобы Эриксон нашел пещеры ессеев, чтобы поискать в них сокровище.

— Только по этой причине ты привлек меня к расследованию? Чтобы я был приманкой.

— Приманка, наживка… — проворчал Шимон. — Я бы не осмелился… Но поверь, ты был под постоянным наблюдением, даже в Томаре.

Ассасины, потомки Хассана ибн Саббаха и Горного старца, считали, что сокровище Храма возвратится к ним, как и мечеть Аль-Акса, которая является их Храмом… Они принесли в жертву профессора Эриксона в том самом месте, где хотели пожертвовать бычка, согласно ритуалу, взятому ими из Серебряного свитка, и они действовали по своему древнему способу: публичное убийство устрашает более всего. Тем же способом они убили Ротбергов и Йозефа Кошку.

• Предыдущая
• 53/56
• Следующая