По прозвищу «Малюта» - Берг Александр Анатольевич - Страница 11

Кстати, регулярные стрельбы тоже сделали своё дело, стрелять бойцы стали намного лучше. А я пока думаю, как лучше подкинуть идею снайперских и антиснайперских подразделений. Надо, кстати, антиснайперскую винтовку калибра 12,7 миллиметра сделать, вот только тут я уже пас. Пусть попробуют сделать на базе СКС, но, разумеется, с указанным мной калибром и отъемным десятипатронным магазином, хотя, возможно, и меньшим, на восемь или шесть патронов. Калибр всё же более крупный, а магазин должен быть относительно компактным, но это уже к разработчикам.

А так жизнь идёт своим чередом, и у меня нет ни минуты свободного времени, тренирую и гоняю своих гавриков и в хвост, и в гриву, но и результат налицо. В принципе для этого времени уже очень хорошо подготовленное и экипированное подразделение.

После десятикилометрового кросса в полной боевой выкладке мы подбегаем к нашему стрельбищу. От стандартного его отличают: во-первых, мишени, они не обычные щиты с кругом и крестовиной, а в виде человеческих фигур, различных – и ростовых и низких, как будто противник в окопе. А во-вторых, мишени не закреплены намертво, от попадания в них пули падают, тем самым имитируя поражение противника выстрелом. Чем не биатлон, сначала бег, а затем стрельба. Сейчас бойцы стреляют уже более или менее, и это после пробежки, когда дыхание сбито, а не в спокойной обстановке. Пока так, а затем я добавлю ещё и взрывы взрывпакетов, для того, чтобы бойцы привыкли к тому, что в любой момент рядом что-то может взорваться, и не шугались этого. Вечером курс вождения, комдив выделил две «полуторки» и один «захар», и от НКВД еще две «полуторки», тут всё расписано наперёд и свободные бойцы занимаются индивидуально на спортплощадке или отрабатывают рукопашный бой. Многому я, конечно, их за это время не научил, но с десяток наиболее необходимых приёмов они уже выдают на автомате, а на очереди ножевой бой. Если хватит времени, научу их многому, вот только думаю, скоро нас куда-нибудь кинут для проверки наших знаний и умений, а также оценки необходимости нашего существования.

Вечером ко мне пришел Углов, с бутылкой. Хоть он и старался держаться как обычно, но мне была понятна причина его появления с бутылкой водки. Мы уже достаточно долго тренируемся вместе, просто Углов в первый же день подошел ко мне и попросил меня начать с ним индивидуальные занятия по рукопашному бою. Его интерес понятен, а я и не возражал, бой с тенью это бой с тенью, всегда лучше тренироваться со спарринг-партнёром, пускай Углов ещё ничего не знает и не умеет, но главное, есть желание учиться и тренироваться, а знания придут. За эти пару месяцев он неплохо подтянулся, а мы сблизились. Впрочем, я не обманывался, рупь за сто, Углову поручили втереться ко мне в доверие, но и меня это в принципе устраивало, и вот, похоже, он решил активизироваться и попытаться хоть что-то узнать от меня во время пьянки. Так я не пью, не любитель, хотя могу посидеть в компании, разве что пиво выпить или хорошее вино, но тут, скажем так, наши интересы совпали. Я получал хороший шанс слить часть информации НКВД, причём так, что они сами будут молчать об этом, так как иначе их начальство подумает, что они с ума спятили.

Первую бутылку мы уговорили быстро, причём пили наравне, затем Углов сбегал и скоро принёс ещё две, думаю, они у него были приготовлены заранее, и вот теперь он в основном подливал мне, а сам пил очень мало. А я что? Я стал ему подыгрывать и скоро изображал очень хорошо подпившего, и вот тогда Углов стал осторожно выспрашивать меня, откуда я всё это знаю. Разумеется, трезвому мне он это не сказал, да и слегка подпившему тоже, а так я был для него очень навеселе. Ещё вначале, когда только он принёс бутылку, я понял, чего он хочет, и тоже предпринял кое-какие меры, в частности, съел пару бутербродов, которые намазал очень толстым слоем масла, да и закусывал жирной тушенкой, причем старался в основном есть не мясо, а мягкий и душистый жир. Конечно, это от опьянения не спасёт, но замедлит всасывание алкоголя в кровь, а потом, когда выпили вторую бутылку, я сходил в туалет, благо он был на улице, а там быстро вызвав у себя рвоту, очистил желудок. В результате было лёгкое опьянение, когда я четко всё осознавал, зато внешне был сильно пьян, вот в таком состоянии и начался у нас, наверное, самый главный разговор.

– Знаешь, Игорь, я вот никак понять не могу, ты ведь тоже только из училища, ещё не служил, так откуда ты всё это знаешь? У меня такое ощущение, что ты уже лет десять оттянул в армии, не меньше, и не простым пехотинцем, а в разведбате.

– Артём, тебе лучше этого не знать.

– Такой большой секрет?

– Да какой к чертям собачьим секрет, просто скажи кому, откуда всё это, так не поверят, психом назовут, да и я сам, не случись это со мной самим, тоже посчитал бы бреднями психбольного. А самому уже хочется на стену лезть от всего этого.

Углова это не на шутку заинтересовало, что такого могло произойти со Скуратовым, что он так говорит.

– А ты мне скажи, глядишь, легче станет, иногда надо просто поделиться проблемой с другом. Мы ведь друзья?

– Друзья! Только думаю, и ты скажешь, что я умом тронулся, так как в такое просто невозможно поверить.

– А ты скажи, а я уже сам решу, верить или не верить.

– Ну смотри, Артём, ты сам захотел. Я когда сюда приехал, то чуть не погиб, на станции электрик, алкаш чёртов, плохо кабель электрический закрепил, вот он на меня и упал. Очнулся я, когда мне искусственное дыхание делали, и в первый момент даже не понял, кто я и где нахожусь, потом только в себя пришёл.

– И что?

– А то! Мне после этого каждый день сны сниться стали, а там такое!

– Что может быть такого в снах?

– В обычных ничего, а эти… я даже не знаю, как их назвать. Короче, в них мне снился я сам, только не зелёный лейтенант Скуратов, а гвардии генерал-полковник, заместитель командующего войсками специального назначения.

Я решил не мелочиться, хотя в прошлой жизни, думаю, вряд ли вырос бы выше полковника, но тут, как говорится, каши маслом не испортишь.

– Сам вначале не поверил, но убедили.

– А почему гвардии?

– В 1943 году товарищ Сталин возродит боевые традиции Русской армии, введет погоны, обращения солдат и офицер, а также гвардию. Вот я сам и начал показывать, что меня и всю нашу страну ждёт – и это страшно, это очень страшно! После того, что я, будущий, показал себе настоящему, сделаю всё, чтобы как можно лучше подготовиться к предстоящей войне.

– А что за война?

– С Германией, продлится почти четыре года, и хоть мы и победим, половина страны будет лежать в руинах, а мы потеряем около двадцати миллионов человек. И я пройду всю эту войну от первого до последнего дня. Начну ротным, закончу полковником, начальником группы специального назначения фронта. Вот только путь этот будет страшен и кровав. Сначала отступления под непрерывными бомбёжками с воздуха, так как большинство наших самолётов уничтожат на аэродромах в первый день войны. Постоянные окружения и прорывы из них, потом битва за Москву, когда в первый раз хвалёный немецкий вермахт получит по зубам. Потом два года тяжелейших боев, когда наша армия будет учиться в боях, и затем медленное отбирание нашей территории назад. А потом освобождение других стран и добивание фашистской гадины в её логове. Вот только самое страшное было, когда мы концлагеря освобождали, я сам лично в будущем освобождал сначала концлагерь Освенцим, а затем Бухенвальд, и это было страшно, я и подумать не мог, что такое будут творить с людьми. Целые склады, заполненные человеческими волосами для матрацев или кожей, из которой делали кожгалантерею. Представь себе перчатки, ремни, сумочки, бумажники, абажуры для ламп, сделанные из человеческой кожи. А когда мы освобождали узников, особенно детей, то мне хотелось плакать. Это были просто ходячие скелеты с огромными глазами, знаешь почему? Просто организм сжигает всё что можно, и хоть мы освободили этих детей, но они уже были мертвы, понимаешь, мертвы, и мы ничем не могли им помочь, потому что их организмы уже не принимали еду, и они все были обречены. Они ещё ходили, говорили, но уже были мертвы, так как им оставалось жить считанные дни. В этих лагерях людей сначала травили в газовых камерах, а потом сжигали их тела в печах крематориев.