Нерушимые обеты (СИ) - Акулова Мария - Страница 39

Хочется побыстрее окунуться в это болото и побыстрее же из него выбраться.

Никита догоняет ее только возле лифтов. Они вместе заходят, спускаются вниз в тишине. Он вытягивает руку и сжимает её запястье, когда Полина ступает из кабинки в холл парадного.

Полина с холодный отвращением смотрит на сомкнутые на ее коже пальцы.

– Я хочу… Извиниться… – Последнее слово Никита из себя прямо-таки выдавливает. Он не привык извиняться. Об искренности речь быть не может.

Полина хмыкает и выворачивает кисть из хвата.

– Мне не нужны скандалы, можешь выдохнуть.

Она не планирует прощать, конечно же. Может ей даже приятно было бы сохранить напряжение Никиты, но дело в том, что он непременно снимет его с помощью привычных антистресс веществ, а значит ей снова достанется.

Поэтому в излишнюю обидчивость Полина не играет. Она его ненавидит, презирает, желает самого худшего, но уж точно на него не обижается.

Ответив, идет дальше, не ожидая новых галантных проявления типа открытой перед ней двери – из парадного это делает консьерж, в машине – водитель.

На улице по-осеннему холодно, а в салоне – обманчиво уютно. Она наедине с собой ждет, пока рядом сядет завернутый в красивую обложку гнилой муж.

Она и себя такой чувствует – гнилой.

Трогаются в тишине. Едут, смотря в разные окна и друг друга не касаясь.

Игра начинается только у входа в Национальный дом.

Никита обходит машину и подает Полине руку. Она делает вид, что благодарна. Притворяется, будто не мутит в момент прикосновения к его коже.

Позволяет прижаться ладонью к своей талии сзади и вывести так на красную дорожку.

Вокруг – миллион вспышек. Они с Никитой – далеко на главные звезды, но им тоже достается доля внимания.

Полина поднимается по ступенькам, чувствуя покалывание на коже. Зудит между лопатками. Она уже знает, что это, но до последнего не позволяет себе оглянуться.

Потому что стоит сделать это – рассыпается на осколочки.

Гаврила уже здесь. Он смотрит на неё снизу-вверх. Зачем-то хмыкает, а потом отвешивает новый не шутливый даже – издевательский – поклон.

Она знала, что будет сложно. Но не представляла, что сразу настолько, а опереться не на кого.

Зал торжественных мероприятий забит представителями политической и бизнес-элиты до отказа. К внешнему виду этих людей, их родословной и уровню образования не прикопаться. Каждый из здесь присутствующих может целый вечер провести, хваля себя, свое дело на миллиард, а то и не один, свою красавицу жену, умницу дочь и даже собаку из исключительного клуба.

Но все эти сногсшибательные индивидуальности, многие из которых действительно обладают незаурядной харизмой, в итоге образовывают для Полины гудящую бестолковую массу. Пеструю, пульсирующую, тошнотворную.

Они с Никитой просто стоят рядом. Полина не собирается ни пить, не есть, а рука мужа периодически тянется – то взять бокал, то поставить опустевший.

Он пьет шампанское, это вроде бы не смертельно, но на Полину всё равно волнами накатывает злость. Неужели нельзя держать себя в руках?

Ей противно находиться с ним рядом, слышать его дыхание, ощущать тепло. Так бывает с человеком, который совершенно не твой. Особенно остро это ощущается, когда где-то рядом Гаврила.

Он не пытается ни подходить, ни проявлять больше знаки внимания. Это разумно, за это его хочется благодарить. А ещё его бесконечно хочется трогать-трогать-трогать. Прижиматься. Любить. Шептать. Растворяться.

Но вместо этого – осторожные взгляды, которые опускаются в пол, стоит Гавриле ответить своими.

Он на этом вечере сам и не сам. Без спутницы, что делает Полине и больно, и хорошо. Она должна быть готова к такому развитию событий, но пока – совершенно нет.

А ещё ей слишком понятно, что чувствует Гаврила, видя рядом с ней мужа.

При мыслях, что за его локоть может держаться другая, Полину сковывает ужас. Это еще не случилось, а её уже будто в болото окунули и держат за затылок, не давая вдохнуть.

Она представляет, а он так живет.

И снова зло на себя. Стыдно. Больно. Ужасно.

Чтобы переключиться, Полина жмурится и запрещает себе пялиться. Снова бродит по залу. Взглядом, не ногами. Ступни вросли в блестящий пол рядом с мужем.

Она отлично исполняет команду к ноге.

Держится какое-то время, а потом снова не может. Смотрит в ту сторону, где находится Гаврила. Чувствует себя человеком, которого мучает жажда, и лучше вообще не пить, чтобы быстрее умереть, а не страдать до бесконечности, но она позволяет себе каплю за каплей. Каплю за каплей…

Отрывается, осознав, что на нее тоже смотрят, но не Гаврила. Это Агата Константина Гордеева. Его жена.

Полина переводит взгляд на незнакомку, о которой даже кое-что знает, смотрит… Она производит странное впечатление – слишком напряжена. Не похожа на победительницу, добившуюся своего. Когда их взгляды встречаются, Полина не читает во взгляде Агаты торжества, скорее усталость, страх, тошноту и просьбу.

Она шикарно выглядит, ей не о чем волноваться, но даже по позе видно, что девушка сейчас – один сплошной раскаленный нерв. Полине зачем-то хочется её подбодрить, она улыбается, но Агата тем же не отвечает.

Отворачивается и вжимается лбом в плечо мужа. С силой стискивает руку.

Ей плохо, Полина это не просто видит, но еще и чувствует. Наверное, даже хуже, чем самой Павловской.

Только помочь друг другу они не могут.

Ей кивает Костя, Полина отвечает тем же. Не держит на него зла и не считает перед собой виноватым. А вот в его взгляде, как ни странно, видит тяжесть и будто даже сожаление.

Это неожиданно трогательно и чуть забавно, зажигает в уголках её губ новую улыбку.

Поля никогда бы не подумала, что разбудит в бесчувственном эгоистичном Победителе что-то подобное. Но и сорвавшемся договорняке не жалеет.

Гавриле так было бы еще хуже, а ей без разницы – бьют её или не бьют.

Щеку жжет взгляд. Посмотреть на Гаврилу в ответ Полина не рискует, да и существует кое-что, способное заставить её переключиться. Даже о Гавриле забыть.

Рука Никиты ложится на Полино бедро и тянет ближе.

– Родители идут, – он поясняет, а Полина собирает силы в кулак и каменеет. Самой кажется, что стоит увидеть отца близко – вцепится в лицо и исцарапает, но этого не будет.

К ним подходят две пары – старшие Павловские и старшие Доронины.

Обе мамы выглядят блестяще. Оба отца светятся белозубыми улыбками. Наверное, правильнее было бы, чтобы подошли они с Никитой, но Полине легче сдохнуть.

– Полина, – мать пытается потянуться к ней за поцелуем, но спотыкается о взгляд. Её улыбка скисает на глазах, она выравнивается, смотрит немного вверх и вправо – на мужа. Он в это время – на дочь.

Его настоящие чувства привычно скрыты, он позволяет просачиваться через глаза только тому, что считает нужным. Сейчас там спокойствие, превосходство, удовлетворение.

Ему похуй, что дочь его ненавидит. Он от нее тоже не в восторге.

– Поля приболела, вовремя я вспомнила, а то…

Мать придумывает идиотскую отмазку, объясняя свою и дочкину холодность, а еще освобождая Полину от необходимости позволять касаться себя ещё тем рукам, которые когда-то вынянчили её мучителя.

По родителям Никиты не скажешь, что они могли вырастить такое убожество. Но и ее родители не выглядят, как убийцы собственного внука.

– Ничего серьезного? – после лживого оправдания матери на Полино лицо ложится встревоженный взгляд свекрови. Насколько он лживый, Полина не знает и не особенно хочет разбираться.

Просто пожимает плечами, вдыхает и скашивает взгляд.

Конечно, Гаврила за ними наблюдает.

У него лицо темное. Скулы напряжены. Он даже не замечает, что Поля смотрит на него. Сам – чуть выше. На её отца.

Он его не боится. Совсем-совсем. Он бесстрашный и дурной. Он правда верит, что вдвоем им удалось бы взлететь, а не разбиться.