Нерушимые обеты (СИ) - Акулова Мария - Страница 1

– Ещё месяц, хозяин. Месяц и всё будет чики-пики…

– Ещё месяц, и ты вместе с бригадой нахер пойдешь, друг, без денег. И чики-пики я тебе тоже организую…

По лицу прораба, отвечающего за чистовой ремонт в доме Гаврилы, видно, что он как-то больше надеялся на другой ответ.

Но Гаврила, слава богу, не мальчик. И не лох.

И чики-пики он правда организует, если бригада будет продолжать в том же духе.

К двадцати девяти годам ума и опыта он поднабрался, чтобы понимать – где обстоятельства, а где кто-то хочет больше заработать. На нём. И на его мечте, которую заманало откладывать.

Большой дом в родном селе с видом на речку. Там, где рос. Там, где самое счастливое пережил. Там, где снова когда-то будет счастлив.

Гавриле кажется, вот дом построит – сразу счастливее станет. Хочется.

Но для этого строители должны быстрее закончить. У него уже и мебель вся заказана с техникой. Стоят-ждут, пока эти пиздоболы…

– Ну ты не гневайся, хозяин…

Прораб пытается на мировую пойти, поднимая руки и сбавляя тон. Гаврила же просто долго смотрит на него, потом забывает на какое-то время, вскидывая взгляд уже на дом.

Красивый, сука.

Всё, как надо. Прямо въехать хочется и жить. Забыть ненадолго, что так, к сожалению, не получится.

Отсюда далековато до столицы – замахаешься гонять. Но на выходные приезжать он обязательно будет. Если будут эти самые выходные, конечно…

Будто мысли его читая, в кармане джинсов оживает телефон. Гаврила хмыкает.

Еще не достав трубку, уже знает, кто наяривает.

– Да, Костя Викторович… – обращается с легкой издевкой, отворачиваясь от дома, прораба, идя в сторону дороги к припаркованному черному внедорожнику.

Сегодня, правду говоря, суббота, и начальник мог бы своего подчиненного лишний раз не задрачивать, но дело в том, что начальник Гаврилы… Он особенный. Он не мог бы.

– Ты где? – Костя спрашивает привычно резко и отрывисто. У Гаврилы в ответ на требовательность дрожат губы.

– В Любичах своих.

Он поясняет, чтобы дальше слушать тишину. Что она значит – прекрасно знает. Какого хуя, друг, ты так далеко, когда я в тебе нуждаюсь?

Но вслух именно это произнести даже Косте Гордееву наглости не хватает.

– Долго там будешь? – он чуть смягчается и спрашивает, а не требует.

– Вот уже ехать буду. Дом посмотрел, в храм к отцу Павлу зашел, на могилках был.

Косте похуй, что там у Гаврилы по храму и могилкам. Это он больше себе. Так выглядит его стандартная программа, если удается вырваться на малую родину. Иногда он ещё к речке спускается. Но редко.

– Дуй в город тогда.

– Кофеечек некому принести? – это ирония работает в две стороны. Немного укол относительно беспомощности Гордеева, который, поймав звезду, напрочь разучился хотя бы что-то делать своими руками. Отчасти по отношению к самому Гавриле. Не менее талантливому, чем его босс.

Просто так сложилось исторически, что у Гордеева не было трех лет сначала употребления, а потом реабилитации. Он не падал, ему не приходилось вставать.

Но оба понимали: если бы жизнь иначе сложилась – вполне возможно, сам Гордеев бегал бы у Гаврилы на побегушках. А не так, как сейчас.

– Не забудь из сиськи молока сцедить, мамочка…

Костя колет в ответ, Гаврила улыбается. Отчасти так и есть – он та ещё мамочка, только детка у него… Психованная.

– А я думаю, че сиськи ноют, а это я не сцедил, Костя Викторович.

– Хватит зубы скалить. Маякнешь, как будешь в черте. Хочу обсудить кое-что…

Костя скидывает, не дождавшись согласия. Привык, говнюк, что Гаврила согласен на всё и всегда. Гаврила сам в этом виноват – приучил.

Но не просто так. Он своему боссу жизнью обязан. Не фигурально. Реально вполне.

Давным-давно, когда вместо этого – нового дома – тут же стоял другой (постарше и поскромнее), Гаврила попал в огромную беду. Звали беду – Полина. Беда должна была закончиться для него смертью, но как-то… Распетлялись.

Но о грустном думать не хотелось, пусть и это место мучило грустным Гаврилу больше любого.

Поэтому он крикнул рабочим, что приедет через неделю, и если результат его не устроит – всех нахер разгонит, кивнул нескольким соседям, следившим за ним и его действиями искоса и слегка с опаской.

Открыл дверь в машину, устроился на водительском, начал назад сдавать…

Уезжать отсюда всегда было сложно и одновременно легко.

С одной стороны, тут его душа жила. И ныла особенно сильно душа именно тут. С другой… В столице он хоть как-то мог настоящим жить, а не то и дело возвращаться в прошлое.

Восемь лет назад он встретил свою главную, а может и единственную вообще, любовь – Полину Павловскую. Дочку не просто богатого папы, а человека, которого в их стране знают не хуже, чем большинство сменяющихся парламентариев и членов правительства. Наверное, потому что они сменяются, а он – нет.

Они с Полиной были глупыми и влюбленными. Гаврила – бесконечно уверенным в себе. Он у неё первым стал. Она себя ему подарило. От этого осознания до сих пор иногда крышу срывало. Потому что… Ну как же так-то?

Как же так? Они же любили…

Долго и успешно прятались. Он тогда был еще бедным и амбициозным. Читал умные книги и мечтал о большом будущем с ней вдвоем. А лучше – с ней и множеством детей. Всегда, блин, детей хотел.

Когда она сказала, что беременна, чуть разрыв сердца от счастья не получил. Потому что для него это – чудо. А ей было сложно. Она и отца боялась, и за себя боялась, и за него тоже боялась.

Гаврила её понимал – послушную же, чистую девочку взял. Её ломало, а он не хотел, чтобы из-за него плохо было.

Чтобы боялась меньше – Гаврила предложил венчаться. Думал, это их навеки свяжет. Даст ей столько уверенности, сколько он в принципе может дать. Нерушимые обеты всё же… Да только всё получилось как-то не так.

После венчания он уехал на две недели – предложили очень денежное дело. Конечно, незаконное. Но какая ему разница, если полученного хватит на побег и пару месяцев безбедной жизни за бугром?

Гаврила согласился. Предупредил Полину, что будет не на связи. Просил о двух вещах – ждать и верить.

Вернувшись, был пиздец счастлив, потому что всё выгорело. В его руках – сумка набитая баблом, в съёмной квартире паспорта на левые имена. Осталась мелочь – душ принять, всё собрать, заявиться к Полюшке с сюрпризом. В охапку её и нахрен прочь.

Туда, где она не будет дрожать от страха. Туда, где они будут просто счастливы. Где у неё будет расти живот, а он будет кайфом захлебываться от осознания – это он в ней ребенком прорастает.

Но его встретили в собственном подъезде, а дальше всё как в тумане.

Лупили. Пытали. Информацию вытянуть пытались.

Не о деле, о Поле.

Он в жизни к наркотикам не притрагивался. У него, блин, планы были. А там качали. До несознанки, но чтоб не сдох.

Гаврила почти ничего не помнил с того времени. Как выныривал, а потом снова вниз… И так до бесконечности.

Когда выныривал – крыло. Потому что Поля, потому что детка у них. Потому что он должен их защитить. А потом так посрать на всё…

Он даже Полину свою забывал. Его спрашивают, а он: «кто такая?» и ржет…

В итоге самого выбросили, крестик её – амулет на удачу, который в дорогу дала – забрали. Дальше им не интересно было, что с ним. Сдохнет – хорошо. Вариант «не сдохнет» не рассматривался. Вопрос один: когда.

А до Гаврилы только сейчас начало доходить, вместе с ломками…

О них узнали, его так наказали, а она…

Сделала аборт и уехала куда-то в Лондон.

Вот и вся любовь.

Дальше жить совсем не хотелось, его затянуло в употребление. Он на всё забил, на себя тоже. Чуть действительно не сдох. Пока не попался на глаза тому самому Косте, с которым вместе шестерили в свое время, а до этого – в одном клубе для дядек дрались за бабло…