Затишье. Легенда Гнилого князя. Начало (СИ) - Ожигина Надежда - Страница 39

Ромашка бережно прикрыла калитку, поклонилась дому и саду. Пошла вдоль забора по Садовой улице, к реке и к дороге на Белокаменск.

Тихий Лес шумел в ее голове, расшатывал разумные мысли.

Манил деянием богатырским.

Веньку Майкл отыскал у школы.

Тот стоял у футбольных ворот и уныло ковырял гравий кроссовком. Поднял взгляд на Майкла, пожал плечами. Буркнул недовольно:

— Пришел? Ну-ну. Как будем драться, друг берендей? Можно по-простецки, на кулаках. Я позвал Влада к себе в секунданты, уж извини, если сам хотел. Но ты с самим Илайшей в контакте, я советую, секундант что надо.

Майкл остановился, будто запнулся. Ну почему так отстойно все?

— Вень, а зачем нам драться-то?

— В смысле? Дуэль за прекрасную даму! За царевну положено воевать. Даже если она гадская жаба!

Майкл рассердился на глупого Веньку:

— Хорош зря языком трепать! Никакая Машка не жаба. Ну, чмокнула, подумаешь, невидаль! Ты в каком веке живешь, Венедикт? Я ей задачку решил, вот на радостях и расщедрилась.

— Что еще за задачку? — не смог перестроиться Венька.

— Фиг ее знает, географическую. С элементами геометрии. Провести прямую через две точки, такое не всякий сможет.

— Издеваешься?

— Веник, а ты? Ну, я смутился, а как иначе, меня девочки раньше не целовали. Они меня тюфяком дразнили. И колотили скопом!

Венька снял курточку, кинул на землю. Сел, скрестив длинные ноги. Майкл плюхнулся рядом, ткнул его в бок:

— Вень, ты мой друг. Настоящий, первый. Я ни с кем не дружил на Большой земле. И я не буду ни драться, ни ссориться из-за внимания девочки. Тебе нравится Машка? Ну и отлично, я вам мешать не стану. Отойду в сторонку, Древом клянусь! Ты ей тоже нравишься, сама сказала.

— Нее, — расслабился Венька, хихикнул. — Ее идеал — Илайша. А мне качаться нельзя, нарушу параметры тела и сразу свистеть перестану. Нелегка соловьиная доля.

— Мир? — с надеждой вскинулся Майкл.

— Да можно подумать, война была. Я бы тоже не стал мешаться, решать-то Ромашке, как ни свисти. Но прикинул: романтика, свечи. И хорошая драка, как гвоздь программы. Девушкам нравится, когда за них бьются. А ты и тут все испортил, медведь. О, смотри-ка, Владька спешит. Я его выдернул из музыкалки, сорвал генеральную репетицию.

— Это что, к Зеленым Русалиям?

— Сбрендил? — обиделся Влад, торопливо подошедший к друзьям. — Русалии — это девчачий праздник, сами споют и спляшут. А я буду играть на отчетном концерте. Вы, смотрю, уже помирились? Драться не будем? Жаль, я настроился на мордобой.

— Все скучаешь, холодная кровь? — заулыбался Венька. — Лучше катнем в поместье. Отметим окончание года, порыбачим, посидим у костра. Там осина уже отцвела!

Майкл закивал с энтузиазмом. Костерок, котелок, ночевка в палатке! Что еще нужно для классной тусовки? Для укрепления дружбы?

— Не получится, — скуксился Влад. — Мы сегодня в патруле, приказ Старшины. Наказание за вчерашний проступок. Майкла вызывает Гордей. Подписался ты, брат, на вечное рабство. С Гордеем не жди покоя. Без больничных и выходных.

Ромашка присела на берегу, съела плюшку, сверилась с картой.

— Не садись на пенек, — пропела задумчиво, — а главное, не ешь пирожок.

Напротив, на территории заповедника, намечался взгорок, поросший соснами. Молодняк с нежной хвоей, торчащей в стороны, что иголки ежонка, был порядком примят и побит. Словно кто-то скатился кубарем, прорываясь с высоты напролом. Вон пожухлые ветви, ошпаренные. Ага, а вон котелок в реке, зацепился за илистую корягу.

Здесь она выпрыгнула из Леса. Это не бобриный след, а эльфийский. Эльфы так падают в воду, сдирая траву до самой реки.

Машка огляделась, нашла кустарник с робкими листьями на серых ветвях. На этом берегу реки Тишинки когда-то цвели сады, а теперь редко корявились яблони, старые, ломанные, как здешние судьбы. И ютились по-над самой водой жалкие кустики черной смородины.

Она сорвала листок, растерла в пальцах, понюхала. Русским духом пахнет, подарком лесным, великою силой весенней! Прожевала лист, проглотила. Нарвала веточек, воткнула в косицу. Любой подмоге возрадуйся, путник, прежде чем войти в Тихий Лес!

Все реки текут во Смородину! Несут в себе ее огнь и страх.

Машка ясно услышала вой и стоны всех, упавших с моста каленого в заповедную жаркую реку. Неправые души, неправедные, недостойные возрождения.

Все реки — вода, а вода — это формула. Три ипостаси с научным термином «агрегатное состояние». Там, где есть влага и огнь земной, будет и пар небесный.

Над речкой Тишинкой повисла радуга, засияла в лучах низкого солнца, начавшего сход к закату. Облако пара отражало лучи, играло всеми переливами спектра. В этой красивой зыбкости нужно изменить самую малость. Вместо плюса сотворить минус, убрав ненужное перекрестье!

Радужный пар вдруг отвердел, заискрился колючим инеем. Засверкала трава серебром, стало зябко даже в кошачьей жилетке, ресницы заснежило, забелило.

Машка выдохнуло звонким снегом, засмеялась морозной ясности, прихватившей воды Тишинки. Ломкий лед, что мост над рекой, искрился, заманивал, мигал огоньками. Весна обернулась прозрачной осенью, медно-рыжей, как Майклов кот.

Она подхватила портфель и побежала по реке на тот берег.

Лед хрустел под ее ботинками, словно сочное яблоко. Пах смородиной, мятой, березовым соком. Нес Ромашку над самой водой, над заслонами Стариков, над заговорами бабушки.

Горыныч встретил Майкла на проходной, придирчиво проверил пропуск. Не забыл дыхнуть перегаром, словно в этом был сказочный ритуал.

Сад при Кунсткамере растянулся в пространстве. В Лоскуте Дома-на-сваях уже отцветали яблони и набирала бутоны сирень. Пахло черемухой, жужжали пчелы, гудела тяжелая авиация в виде бронированных майских жуков.

Здесь Майкла ждал сюрприз. Добрыня выкатил Гордея из Дома, заботливо укрыл его ноги пледом и сдал с рук на руки волонтеру. Коляска была электронная, но Майкл уловил намек, взялся за костяные ручки. Иронично спросил:

— Куда изволите?

— Вокруг Дома, — распорядился Гордей. — Мне полезны прогулки на свежем воздухе.

В затухающем солнечном свете вождь выглядел еще костлявее, что говорится, череп и кости, обтянутые пергаментной кожей. Кощей — он и есть Кощей. Без своих мониторов, отмеченных яблоком, и бесчисленных камер слежения тиран сделался безобидным и немощным, но Майкл не дал себе обмануться. Он помнил, кто перед ним.

— Вот бы тоже сейчас в ночное, — заскрипел довольный Гордей. — Рыбку поудить у Чудилы-Павла, ушицы хлебнуть из котла. Но нельзя. Ни тебе, ни мне. Пора неспокойная, Зеленые Святки, только Свистун мог о них позабыть. Красивый праздник, девушки пляшут, русалки на озерах плетут венки, украшают прически осокой. Разве можно в канун Русалий соваться к чистой воде? Защекочут, на дно утянут, и будут правы в своем недовольстве, потому как сейчас мужиков им не надобно. Дни сестринства и кумовства.

— Понял, — озадачился Майкл. Как мог Венька запамятовать о гуляниях? Ведь как раз о Русалиях вспоминали!

— Ветер у него в голове, — как всегда ответил на мысли Гордей. — И за Моревну биться лишь Венедикт способен. То ли пацан, то ли Старик, по Свистуну не разгадаешь. Ум и сила друг с другом не состыкованы, выражаясь космическим языком. Погоди-ка! Соловей! Послушаем.

Они замерли на месте, перестав скрипеть. Из черемухи донеслись переливы и треньканье. Соловей пел в набухающей ночи, в фиалковом мареве старого сада, работал крохотным горлом, старался, приманивал птичью любовь.

— Как выводит, шельмец, — восхитился Гордей. И добавил без перехода: — Жалоб на тебя, волонтер, иному б до конца дней хватило! Власенька выписала для тебя занятия по защите. Аристарх Серафимович в гневе и в расстроенных нервах, так что с утра езжай в монастырь, закрасишь свои каракули. Тамара ругает, мол, видишь не все, а если так, то какой ты Зрячий?