Затишье. Легенда Гнилого князя. Начало (СИ) - Ожигина Надежда - Страница 23

— Пока не кури. Пусть спирт улетучится, а то все спалишь, змей огнедышащий.

Олег Георгыч демонстративно икнул. Чувствовалось, что Старшина зря поддавливал авторитетом, не на того напал. Охранник даже повредничал, с особым пристрастием проверил пропуск и карманы у Майкла. Майкл не выдержал, рассмеялся, заявил, что боится щекотки.

— Так-то правильней, — подмигнул Горыныч. — С такой рожей от Гордея обычно выходят, а если в Дом заходить? Что потом? Того?

Он талантливо изобразил, ухватив себя за тощий кадык, как посетитель Гордея вешается на воротах, даже язык набок высунул, сорвав бурные аплодисменты.

Майкл хлопал искренне, от души: сильна лицедеями земля эрефская. Старшина, наоборот, не одобрил, зашагал к Дому прочь от шута, сунувшего в рот самокрутку.

— С Горынычем строгость нужна! Иначе совсем сопьется. Когда-то мастером спорта был, с Добрыней на соревнованиях спорил. А потом запил по-черному, кроме как в охрану ни на что не годится.

Никита Фомич встретил их в вестибюле, проводил к лифтам в жилые квартиры, самолично нажал кнопку с пятеркой. Лифт бесшумно захлопнул двери, через миг снова их раскрыл.

«Сломалась техника! — позлорадствовал Майкл. — Со времен Перестройки, небось, не чинили!»

— Выходи уже, — приказал Старшина. — Хватит думать всякую хрень! Я пойду к Власелине за новостями. Твоя цель — квартира тринадцать. В звонок не звони, просто стукни два раза, четко и кратко, вот так: раз, два.

Он подтолкнул Майкла налево, сам свернул в коридор направо. Майкл пошел вдоль стены по ковровой дорожке и быстро отыскал цифру тринадцать.

Дверь под цифрой была бронебойная, не промахнешься, не заплутаешь.

Майкл гулко стукнул: раз, два. Как учил надоедливый Старшина.

Услышал за дверью скрип и шуршание.

— Входи, — треснутый голос прозвучал как бы извне, будто с Майклом разговаривал Дом. Разглядывал гостя глазками камер, сухо похрустывал дубовым паркетом.

Металлическая дверь лихо щелкнула, будто солдат сапогами, лязгнула и распахнулась, приглашая внутрь квартиры.

Майкл шагнул за порог. Ощущения были странными. Боязно, как перед экзаменом. Любопытно, азартно, как перед акцией. Хотелось сбежать домой и больше не подходить к Кунсткамере. А еще пятерней взъерошить волосы, зачесанные Старшиной.

В прихожей никого не было. Аккуратно закрылась дверь, заставив подпрыгнуть и дернуть за ручку, потом еще раз, еще. Как же, размечтался, медведь! Ты в ловушке, и бежать тебе некуда, поздно дергаться, косолапый. Топай вперед, изучай обстановку. Любой путь куда-то выводит, к худу или к добру, и у нити всегда имеется кончик, знай, мотай, из пальцев не выпусти.

Майкл осторожно разулся, влез в уютные тапочки. Побрел, шаркая по паркету и удивляясь размерам квартиры.

Он прикидывал количество комнат, высоту потолков, отмечал отсутствие пыли на антикварной мебели. Красное дерево? А это чугун, литье, девятнадцатый век. Паркет — советская елочка — задавал направление, указывал путь, словно кто стрелочки рисовал.

Из прихожей Майкл вышел в просторный холл. Залитый светом квадрат, прорезанный четырьмя дверями. Плюс огромное эркерное окно, смотрящее прямо на Тихий Лес. На полу — черно-белая плитка, словно шахматная доска. На потолке плафон в виде солнца. Шкафчики с посудой и статуэтками, каким-то дорогим с виду фарфором. Фотографии на стенах, в основном черно-белые или даже коричневатых оттенков. Сепия — Майкл вспомнил умное слово и отчего-то обрадовался.

На почетном месте среди диковинок висела старинная литография. В простой рамке увеличенного формата, она сразу привлекала внимание. Майкл подошел рассмотреть потемневший от времени оттиск.

Дерево и его отражение, чуть тронутое рябью воды. Узкая полоска берега делит картину надвое. Наверху яркий день, светит солнце, расходятся в стороны его лучи. Внизу ночь, точки звезд, луна. Белые ветви и чернота. Сведенные вместе позитив и негатив, дополняющие друг друга.

Несколько раз при Майкле поминали какое-то древо. Может, это имели в виду?

Хозяин не появлялся, лишь где-то скрипел, шуршал и сухо похрустывал пальцами, терпеливо выжидая, когда гость освоится. Майкл осмелел, побрел вдоль стен, изучая старые фотографии. Распахивал двери и заглядывал в комнаты.

Комнат в квартире было четыре, по две на каждую сторону холла, если встать лицом к Тихому Лесу.

Направо была столовая, объединенная с крохотной кухней. Такой простенькой, словно хозяина совсем не заботила грешная пища. Ну, чайку вскипятить, кофе сварить, бутерброды погреть в микроволновке. Холодильник — одно название, так, минибар в южных отелях. Ни плиты, ни духовки. И столешница низкая, настолько, что Майклу представился карлик. Может, Гордей стесняется? Снова стало неловко.

Второй комнатой оказалась гостиная. Уютные кресла, диван, камин, в котором потрескивали дрова. Пятый этаж! Откуда камин? Куда выходит вытяжная труба? И главное, кто такое придумал в шедевре конструктивизма?

Ладно, с правой стороной понятно. Сытым и обогретым будешь. Светлая часть литографии. Правь.

Майкл пошел от развилки налево, наступая почему-то на черные клетки.

Широкие распашные двери вели в затененную библиотеку. Дверь поуже — в спальню со странной кроватью, с какими-то поручнями и рычагами, едва заметными в темноте. Шторы в спальне плотно задвинуты, пахнет чем-то неживым, медицинским. Неприятным тоскливым лекарством.

Налево пойдешь — в Навь попадешь, в печальную мудрость и целительный сон.

А прямо ждет Тихий Лес, манит за речку Тишинку. Прямо пойдешь — в Явь попадешь. Там заповедник и шахта каменная, и красная гниль, и алоцвет. Там без вести пропал его отец…

— Осмотрелся? — хмыкнул Гордей. — Ну, ступай, медведь, дорогой Велеса.

Майкл от неожиданности поперхнулся. Поспешно вернулся в библиотеку.

Не то чтоб он знал наизусть все сказания о дорогах Велеса, просто, если по-человечески, с логикой простецов подойти: где еще Гордея искать? Не в спальне же прятался грозный хозяин!

— Велес, Бог трех миров, богат знанием и магической силой, — пояснил сухой голос из-за стеллажей. Там, в небольшом простенке, притаился удобный стол, с вполне современным компьютером и экраном, похожим на огромные соты, составленные из множества мониторов. — Всего в нем намешано в час творения, и хаоса, и света, и тьмы, и человеческого непокорства. Но в большем знании больше печали, об этом ведают книжные люди. Правильный выбор, Майкл.

На мониторах мелькали коридоры Кунсткамеры и районы Затишья, улочки, дома, квартиры. С птичьего полета, с кошачьего бега, с мышиной возни из-под половиц.

Всевидящий грозный Гордей, способный услышать любую шутку, подсмотреть любую семейную ссору, драку на собрании волонтеров!

Диктатура и тотальный контроль. То, с чем Майкл боролся, как мог, в интернете и на протестных акциях. От чего пытался сберечь простецов!

Ну, где же ты, властитель Затишья? Сколько можно хорониться в тени?

Майкл резко обернулся на звук: тот самый скрип тонкой кожи, а потом шуршание, всегда шуршание, будто змея скользит в траве…

На пороге библиотеки он увидел Гордея.

Свет из холла бил сбоку, будто за дверью прятался невидимый режиссер и подсказывал, как направить прожектор. Свет делил надвое худое лицо, строго по переносице, так, что о нос можно было порезаться. Черное и белое, чет и нечет. Черты складывались в древнее древо, с ветвями из кустистых бровей и морщин, с корнями из тонких губ и борозд, изрезавших впалые щеки. Антикварная литография. Свет и тьма в усталых глазах.

Гордей был стар. Это Майкл понял сразу. Но старался не представлять, насколько: не разглядывать руки в пигментных пятнах, не считать морщины на высоком лбу, словно кольца на спиле дуба. Казалось, на Майкла смотрела вечность, безразличная и холодная.

Гордей был высок. Даже сидя в кресле, он был вровень с немаленьким Майклом и исхитрялся смотреть свысока. Право имел? Возможно. Но Майкл бы его оспорил. Самый вид вождя пробуждал непокорство и желание сочинять протестные лозунги.