Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони - Страница 3

Мне нечего было возразить на этот поток красноречия, я только молча раскланивался. Наконец удалось вставить словечко и мне.

– Пощадите меня, мисс Барбара! – взмолился я. – Неужели мы с вами расстанемся врагами?

Она не ответила, но я видел, что на ее лице смягчилось суровое выражение. Она отвернулась к окну, откуда были видны кусочек луга и деревья парка. Немного настойчивости – и она, конечно же, простила бы меня, но тут коварная судьба вновь сыграла свою злую шутку: вдали мелькнула стройная, освещенная солнцем фигурка. Это было совсем напрасно.

– Сидария! Хорошенькое имя, – злобно сказала Барбара, – только она, вероятно, имеет свои причины не говорить другого.

– Ее мать сказала другое садовнику, – слабо заступился я.

– О, имена даются так же легко, как и поцелуи, а насчет Сидарии папа говорит, что такого имени вовсе нет.

Тем временем предмет нашего спора беззаботно скользил по лугу, раскачивая в руке свою шляпку. Теперь Сидария уже скрылась из вида между высокими деревьями.

– Она ушла, – шепнул я, – ушла…

Барбара поняла меня, но не захотела сменить гнев на милость.

– Можете не вздыхать об этом перед моим носом! – сказала она. – А впрочем, вздыхайте, если хотите. Что мне до этого за дело? Не бойтесь, она ушла, конечно, недалеко, и не убежит, когда вы броситесь за нею.

– В Лондоне вы пожалеете, что так дурно обходились со мной.

– Там я о вас и не вспомню. Вы забываете, какие изящные и элегантные кавалеры при дворе?

– Черт бы их всех побрал! – искренне воскликнул я.

В глубине темных глаз Барбары сверкнул огонек торжества.

– Вы живо найдете себе мужа при дворе, – горько сказал я.

– Очень может быть, – беспечно согласилась она.

Правду сказать, я был не в духе: отъезд мисс Кинтон огорчал меня до глубины души, а еще больше огорчала наша ссора. Я ревновал ее к каждому кавалеру в Лондоне, и разве не прав я был в сущности?

– Итак, до свиданья, – мрачно сказал я, отвесив ей трагический поклон, которому позавидовал бы любой артист лондонской сцены.

– Итак, до свиданья! Я вас не задерживаю, зная, что вам надо проститься в другом месте.

– О, там еще целая неделя впереди, – возразил я.

– Не сомневаюсь, что вы проведете с пользой это время, – важно сказала Барбара, выразительно глядя на дверь.

Я мрачно вышел из комнаты и на террасе встретился с лордом Кинтоном. Он смеясь взял меня под руку и спросил:

– Вы поссорились, а? Ну, погодите! Завтра она уедет в Лондон.

– Маленькая ссора, милорд, – кисло заметил я. – Мисс Барбара так мало обращает на меня внимания!

Лорд как будто призадумался, хотя улыбка не сходила с его губ.

– О вас многое болтают в деревне, Симон, – сказал он. – Послушайте совета друга: держитесь подальше от девицы из сторожки садовника. Поверьте, я говорю не без основания.

Ничего большего я не мог от него добиться и ушел более рассерженный, чем после ссоры с его дочерью. Конечно, по особенности, свойственной мужской природе, я немедленно направился к сторожке садовника: единственное оружие обиженного поклонника было у меня под рукою, и я хотел воспользоваться им. На пороге сторожки сидел мой друг пастор и мирно беседовал с Сидарией.

– Это – верно, – произнес он, – но я думаю, что вы это слишком рано узнали.

– Есть такие школы, где подобные вещи узнаются рано, – заметила она, как мне показалось, с оттенком горечи.

– Бог с ними, с этими школами! – отозвался пастор.

– О каких уроках идет речь? – спросил я, подходя ближе.

Никто мне не ответил. Пастор, положив руки на ручку своей трости, начал ни с того ни с сего рассказывать Сидарии о предсказании старухи Бетти, что случалось с ним нередко, если я был поблизости. Сидария слушала внимательно, слегка улыбаясь.

– Странное пророчество! – закончил пастор. – Только время покажет, насколько оно верно.

Девушка посмотрела на меня как будто с новым интересом: такие истории всегда действуют на воображение.

– Не знаю, насколько предсказание верно, – заметила она, – но для этого мистеру Дэлу надо прежде всего познакомиться с королем.

– Верно, – воскликнул пастор, – все основано на этом. Не может же Симон разделять любовь короля, знать его тайны и пить из его чаши, сидя постоянно здесь, в деревне.

– Что же, мне ехать в Лондон? – спросил я. – Зачем? И там у меня нет таких друзей, которые доставили бы мне возможность приблизиться к его величеству.

Пастор печально поник головою: он знал, что таких друзей у меня действительно не было, да и сам-то король не особенно дорожил своими друзьями, даже теми, что были поважнее моего доброго отца, поплатившегося за свою преданность ему всем состоянием.

– Будем ждать, – решил пастор. – Время покажет, может быть, найдется и такой друг.

Сидария призадумалась, а потом, улыбнувшись, сказала:

– Скоро у вас будет друг в Лондоне.

– Она мне – вовсе не друг, – возразил я, думая о Барбаре.

– Я говорю не о ней, – лукаво подмигнула мне девушка. – Ведь и я еду в Лондон.

Я улыбнулся, зная, что едва ли она может быть для меня таким влиятельным другом, чтобы открыть дорогу ко двору. В ответ она засмеялась и так посмотрела на меня, что я не заметил, как простился с нами и ушел пастор, и спросил:

– А вы позаботились бы обо мне, если бы имели власть?

– Не знаю. Только в Лондоне иногда случаются странные вещи, – задумчиво ответила Сидария. – Откуда знать, может быть, и у меня будет когда-нибудь власть.

– И вы употребили бы ее для моей пользы?

– Могла ли бы я иначе поступить с человеком, рискнувшим благоволением своей милой ради поцелуя моей щеки? – и девушка весело рассмеялась, увидев, как я вспыхнул при этом напоминании. – Ну, в городе надо будет отучиться так краснеть, – продолжала она, – а то вас сделают притчей во языцех и будут указывать на вас пальцами.

– Что же, чем реже это случается там, тем больше будет эффект, – слабо защищался я.

– Ловко! – одобрила девушка. – Мы скоро разовьем вас в городе.

– А чем вы там занимаетесь? – подозрительно спросил я, пристально глядя ей в глаза.

– А почти тем же, чем, как вам известно, занималась и здесь, в деревне, – рассмеялась она.

Так отделывалась Сидария от меня всегда, когда я хотел добиться ответа, кто и что она такое. То же самое было и с ее матерью, которой, к слову сказать, я не симпатизировал так же, как и она мне. Она не любила много говорить и всегда хмурилась, видя меня около своей дочери. Однако ей приходилось часто видеть нас вместе, а по правде сказать, еще чаще это случалось с нами без нее. Барбара уехала, бросив меня одиноким, рассерженным и готовым искать себе утешения, где бы ни случилось.

Между тем Сидария нравилась мне все больше и больше своим смехом, живостью, приветливостью. Кроме того, у нее были манеры светской женщины и знание жизни, которое возбуждало мое любопытство. Все это вместе с ее чарующей юностью и свежей красотой привлекало меня разнообразием настроений и быстрой сменой живых, новых впечатлений. То она была весела и насмешлива, то задумчива и грустна. Иногда она, вздыхая, говорила: «О, как бы я желала навсегда остаться здесь, в этой милой, наивной стране!», то тихо шептала мне: «Ах, зачем я – не то, что ваша мисс Барбара!». Через минуту она снова шутила, смеялась, забавляясь жизнью, как пестрым детским мячиком.

Кто осудит меня за то, что в свои восемнадцать лет в понедельник я любил одну, а в субботу желал умереть за другую. Это так понятно, так свойственно милой, легкомысленной юности! Вспомните свою молодость и попробуйте осудить меня. Вы улыбнулись? – Значит, я оправдан!

Был золотистый летний вечер, когда я пришел в Кинтонский парк прощаться с Сидарией. Мать и сестры сердились на меня, деревня сплетничала, даже пастор неодобрительно качал головой. Какое мне было до всего этого дело! Почему один богат и знатен, а другой беден и скромен?

Девушка сидела под деревом; ее красивое личико было как будто печально, маленькая ручка придерживала бьющееся сердечко, а глаза играли непрерывной сменой выражений. Я подошел к ней, взял за руку и мог произнести только ее имя: «Сидария!» Больше мне нечего было сказать; по крайней мере мне так казалось тогда.