Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 3

— Они ж пузатики…

Почти весь фасад Исторического музея, от шпиля к шпилю, затягивало гигантское панно — «62-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции», а у подножия здания шаталась, мешалась и перемешивалась гуляющая публика.

— Привет, шеф! — из людской кутерьмы вырвалась разрумянившаяся Темина. — Ой, здрасте!

— Здрасте, здрасте, — подозрительно сощурилась моя половинка, повторяясь, как Маша Зенкова.

— Привет, привет, — сделал я ручкой. — Гуляем?

— Ага! — радостно вылетело из Нади. — Ой, извините… — она суетливо порылась в сумочке, и выцепила радиофон «ВЭФ». Гаджет сердито звонил, разрывая воздух пронзительной трелью. — Алло? Да… Какие? А-а… Ой, а давайте завтра! Да? М-м… Ну-у… Ладно. Да еду, еду уже! — бросив радик в сумку, девушка кисло поморщилась: — Тоже мне, нашли время!

— С работы звонили? — оказал я внимание.

— Ну, да! Первый отдел лютует. Я, видите ли, какие-то бумаги не сдала после работы! Да куда они денутся из лаборатории? Ой, ну ладно, побегу я!

— Тебе, может, машину вызвать?

— Да не надо, я на своей!

Надя растворилась в толчее, а Рита неодобрительно фыркнула:

— Так и липнет, коза!

— И не говори, — поддакнул я, тая улыбку, — что за молодежь пошла…

— Ой, чуть не забыла! Из-за Надьки этой… Мама твоя звонила, в гости звала. Съездим, может?

— Может, — согласился я.

Тот же день, позже

Зеленоград, площадь Юности

Удивительно… Мама уже год, как переехала в «профессорскую башню», а запахи витают те же, что и на старой квартире — сдобные, уютные и какие-то домашние, что ли. Признаться, я поначалу чувствовал стеснение, бывая здесь в гостях — не привык видеть родительницу в обнимку с Филиппом Георгиевичем.

Но… как-то всё утряслось в душе. Даже Настя, сильно привязанная к папе, спокойно отнеслась к тому, что у нее появился отчим. Главное, что мамульке с ним хорошо, убеждал я сестричку, и Гарина-младшая приняла мою сторону. Вот, и ладушки.

Я облокотился на перила балкона, оглядывая городские просторы. Растет Зелик…

— Лида! — глухо донесся голос Фила. — Помочь?

— Мы сами! — мама вежливо выпроводила «помощника» из кухни.

«Лидия Старос… — подумалось мне. — Звучит куда органичней, чем Жаклин Онассис!»

Вздрогнула балконная дверь, пропуская Филиппа.

— Выгнали! — добродушно пожаловался он, и закряхтел, стыдливо посматривая на меня: — Лида… Она думает, будто ты у нас редко бываешь из-за Питера… из-за отца.

— Нет-нет, пусть выкинет это из головы! — отмел я мамины подозрения, мотая головой. — Додумалась… Я помню папу, но без конца переживать… Да ну! Просто работы много. Бывает, что и на выходных «отдыхаю». Так что… Слушайте, а где Настя?

— Решает задачу трех тел! — хихикнул Старос.

— Так она ж, вроде, рассталась со Славиком? — удивился я, а непокой за личную жизнь сестренки уже поднимал волну.

— Настя — умница, но ведь и красавица… — рассудил Филипп Георгиевич. — В общем, у Кости Валиева соперник нарисовался. Высокий, такой, блондин. Журналист, вроде…

— Жопокрутка, — буркнул я. — Извините, вырвалось.

— Руки мы-ыть! — разнеслась команда, и балкон мигом опустел.

— Миш, добавочки, может?

— Лопну, мам!

— А салатику?

— Ну, давай… Да куда ж ты столько?

— Закусывай, закусывай…

Старос, посмеиваясь, долил мне винца из графина, где оно «дышало». Густое, сладкое, хоть и терпкое… Хорошо пошло!

— В Сухуми брали, — похвастался Филипп Григорьевич, гордо приглаживая усы. — Десять рублей банка, а в ней три литра! Домашнее, прямо из подземного кувшина черпали…

— Ну, да, — хмыкнула Рита, — чего б тем горцам по сто лет не жить!

— А хачапури помнишь? — мама раскраснелась, оживленная и будто помолодевшая. Да и с чего бы ей стариться? Сорока еще нет. Вон — в зрачках блеск, на щеках ямочки…

— Wow… — закатил глаза Старос. — Нет, нет, лучше так: «Вах!»

Я рассмеялся, хмельной, да на релаксе, и тут, как назло, закурлыкал мой радиофон. Тоже «ВЭФ», как у Нади — их нам на работе выдали. А Рите на день рождения я подарил навороченную чешскую «Теслу»… О чем бишь я?

— Не отвечай! — воскликнула Рита, расшалившись. — Ну их!

— Как тебе не ай-я-яй… — пожурил я «спутницу осени серой». — М-м… Алло-о?

— Иванов беспокоит, — захолодил ухо напряженный голос генерал-лейтенанта. — Вам надо срочно подъехать, Михаил.

— Э-э… — стал я соображать. — Борис Семенович, я тут… как бы выпивши…

— Тут — это где?

— В Зеленограде…

— Тогда спускайтесь потихоньку, за вами заедут.

— Понял.

Сунув радик в куртку, натянул ее, путаясь в рукавах.

— Ты уходишь? — огорчилась Рита.

— Все равно в меня больше не влезет! — отшутился я, зашнуровывая кроссовки.

Дверь распахнулась, и в прихожую влетела Настя, словно занося с собой вихрь неясных томлений и жарких соблазнов, амурных шараханий, желаний, влечений… Девятнадцатый годик пошел малышке.

Забавно вчуже наблюдать, как хорошенькая выпускница превращается в молоденькую стерву, то надменную, то капризную красотку.

— Мишечка! Привет! — сестричка повисла на моей шее, болтая ногами. Поцеловала, и отпустила: — А ты куда собрался?

— На работу! — трагическим голосом сообщила Рита из зала. — Представляешь?

— Беги, Миша! — хихикнула Настя. — Я задержу этих алкоголиков, хулиганов, тунеядцев!

Чмокнув «стервочку» в подставленные губы, я решил утрясти съеденное с выпитым — спустился по лестнице, кружа по гулким пролетам. Витавший во мне винный дух улетучивался, замещаясь тревогой — она росла, и холодила рассудок.

Тот же день, позже

Московская область, окрестности объекта «В», п/я № 1410

«Волга» с мощным двигателем от «Чайки» легко выдавала на шоссе хоть двести в час, но бесстрастный парень в штатском, сидевший за рулем, дисциплинированно «тащился» на ста тридцати.

Не доезжая до «ящика», он и вовсе сбросил скорость. Здесь дорога загибалась плавной дугой, стелясь между могучих елей, тянущих лапы над обочиной.

— Борис Семенович сказал, что нас встретят, — неожиданно заговорил водитель, отмахивая пышный русый чуб. — Ага-а…

Впереди, у съезда на грунтовку, махал шапкой гаишник в форменной тужурке. Чубатый затормозил, и милиционер подбежал грузной трусцой.

— Метров сто! — крикнул он. — Там увидите!

«Дублерка» скатилась, шурша редкой щебенкой на склоне, и валко закачалась в травянистой колее.

— Это старая дорога к дачам, — отрывисто сообщил шофер. — Сейчас-то они у заправки съезжают…

Он смолк, выруливая на обширный лужок, спадавший к оврагу. Неподалеку замер милицейский «луноход» — обычный «уазик», только с крепким верхом, выкрашенным в канареечно-желтый цвет и обведенным синей полосой. «Волга» с парой штыревых антенн выдавала присутствие чекистов, а у травянистого обрыва ревел движком «сто тридцатый»,[2]медленно выволакивая помятый «Жигуль» — натянутый трос дрожит, а разбитый задок малолитражки пускает копотные дымки. Обмирая, я узнал Надину машину.

«Не дай бог…»

Эксперты с оперативниками занимались своими скучными, пугающими делами — расхаживали, крадучись, вороша космы жухлой прошлогодней травы, спутанной с зеленой муравой, мигали слепящими фотовспышками, а с краю всей этой неспешной кутерьмы пыжилась серая «буханка» скорой помощи.

Туда я и направился, чувствуя, что поступь не тверда. Сердце бухало, а холодок в душе смерзался в тошнотворную ледышку.

Она была здесь, Надя Темина, «молоденький няшный сотрудник». Лежала на носилках, вытянув длинные ноги. Маленькая грудь едва округляла тонкую ткань блузки, проступая набухшими сосками, но девушке не было стыдно, и она не мерзла — широко распахнутые голубые глаза недвижимо отражали небо.