«Идущие на смерть» (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 8

И хотя Витгефт постарался произнести последние слова уверенно, вот только Ухтомский на них саркастически хмыкнул. Да и сам Вильгельм Карлович не был полностью уверенным в сказанном — после прихода во Владивосток он передаст командование вице-адмиралу Скрыдлову, что поставлен командующим флотом, а сам удалится в Мукден, вернувшись в штаб наместника, адмирала Алексеева.

— Сегодня, перед совещанием, отдам приказ по эскадре. Вы, Павел Петрович, как младший флагман, будете назначены старшим морским начальником по Порт-Артуру, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Это мое решение, на отдание приказа я наделен полномочиями самим наместником. Если вы не принимаете его, то немедленно подайте мне о том рапорт, можете сослаться в нем на болезнь — посоветуйтесь с врачами, они помогут вам обосновать прошение об отставке!

Вильгельм Карлович полюбовался румянцем на щеках Ухтомского, и благожелательно-сочувствующим голосом добавил:

— Никто вас не осудит, да и я полностью пойму и одобрю это решение, дорогой Павел Петрович. У вас молодая жена, даже слишком юная, две маленьких дочурки. А года у вас, князь, уже солидные — детей надо вырастить, а на войне ведь убить могут.

Витгефт знал, куда ударить побольнее. От первого брака у 56-ти летнего вдовствующего князя остались сын и дочь, уже вполне взрослые. И он сочетался браком с дочерью своего давнего знакомца, из столбовых дворян Чичаговых, чей предок в адмиральском чине упустил императора Наполеона на реке Березине, когда французы отступали из России в ноябре 1812 года. Отчего и стал героем басни Крылова.

И дело в том, что тесть Ухтомского был младше зятя на четыре года, и сейчас являлся командующим Заамурского округа пограничной стражи в чине генерал-лейтенанта. А вот его дочери, Ольге Николаевне, ныне княгине Ухтомской, всего 25 лет, и она родила мужу двух дочерей — старшей семь лет, а младшей и годика нет. Так что удар получился сокрушающий, глаза князя полыхнули огнем неистовой силы, но тут же погасли. Разговор шел по всем правилам учтивости, и выказывать свой гнев было нельзя, даже оставаясь наедине — и оба, люди светские, этот момент прекрасно знали. Так что князь хрипло вздохнул, едва справившись с волнением и гневом, и совершенно ледяным тоном произнес:

— Ваше превосходительство абсолютно правы, заметив, что я из князей колена Рюрика — нам не предстало избегать боя с врагами монарха и России. Благодарю вас за сочувствие, но никакого рапорта государю-императору я подавать не стану! Я остаюсь в Порт-Артуре с надеждой полностью исполнить присягу в осажденной крепости!

— Вот и хорошо, — со скрытым облегчением произнес Витгефт — князю после известного случая он нисколько не сочувствовал и отплатил тому той же монетой. Подобных обид никогда не следует прощать, а Ухтомского нужно держать в «черном теле» — наместника и его самого князь ненавидит, хотя и скрывает это, аристократ ведь. И причин у него для стойкой неприязни достаточно — после гибели Макарова адмирал Алексеев его отодвинул от командования, которое продолжалось всего четыре дня. И когда в конце апреля японцы высадились у Бицзыво, Алексеев оставил старшим флагманом именно его, хотя до этого момента Витгефт не командовал отрядами. Но он был свой, а вот князь чуждый, а потому и обошли Ухтомского еще и наградами — наместник не подавал на него представлений в Петербург.

— Я больше не могу задерживать ваше сиятельство, — Витгефт поднялся с кресла, чуть склонив голову. О многом говорило такое прощание, и князь моментально побледнел, глаза сверкнули. Ухтомский встал и тоже чуть наклонил голову — все же аристократ, с детства воспитание соответствующее — удар великолепно выдержал.

— Вам следует немедленно приступить к выполнению своих новых обязанностей, нельзя терять драгоценного времени. И свой флаг с «Пересвета» спустите, а на каком броненосце поднимите, будет приказ после совещания — а пока сами выберете себе флагманский броненосец. Надеюсь, вы справитесь с возложенными на вас обязанностями.

— Будьте в том уверены, ваше превосходительство!

Князь вышел из салона, пышущий гневом, который старательно прятал, но Вильгельм Карлович его видел, и этого хватило, чтобы чувствовать себя получившим полную сатисфакцию. Правильно говорят сами русские, что долг платежом красен!

Правда, Вильгельм Карлович так и не узнал от князя, как прошел тот бой 28 июля, виденный во сне (а они ведь вещими бывают), которого уже не будет. Но ничего, вот завтра утром, еще до окончания подготовки эскадры, Ухтомскому он язык развяжет, а ложь от правды отделит. Ведь осажденная крепость нуждается во всем, так что будет, что предложить в обмен. Ведь необходимое имущество можно, как и оставить тут, так и загрузить на уходящие во Владивосток корабли.

— Ничего, он мне все расскажет!

— Вы правы, Павел Петрович, нам нужно поговорить начистоту, — Витгефт чуть наклонил голову в свойственной ему упрямой манере, чуть наискось смотря в глаза Ухтомскому.

— Приношу вам свои извинения, что поддался чувствам, — Ухтомский изобразил раскаяние, впрочем, сильно не лицедействовал, хватило утреннего разговора. Он добился от Витгефта того, чего хотел простенькой интригой и лицемерием, что было не трудно осуществить — нервы командующего были на взводе и Вильгельм Карлович легко подался на провокацию. А теперь ему назад хода нет, приказ объявлен на совещании, и отменить его невозможно во избежание кривотолков среди офицерства и нижних чинов. Неуверенность в своих талантах заставляла командующего эскадрой постоянно проводить совещания, и затем «прятаться» за принятыми на них решениями. Потому и не считались с ним — кроме упрямства, он не проявлял действительно продуманных волевых решений, и терялся в обстановке.

Ведь никакого авторитета у Витгефта нет, он держится на «плаву» благодаря наместнику, в иначе бы давно утонул как слепой щенок в пруду — булькнул бы без писка, с камнем на шейке, как Муму у Герасима, только бы круги в разные стороны пошли. Недаром про таких людей в народе говорят в поговорках — «ни богу свечка, ни черту кочерга».

А проще — «ни рыба, ни мясо»!

Являться во Владивосток Ухтомскому категорически не хотелось, ведь лучше быть начальником в героической крепости, чем иметь рядом с собою целую прорву одинаковых в чине адмиралов. А такое положение его совсем не прельщало. А вот выход на наместника через Витгефта сулил весьма значимые перспективы, как для пользы дела, так и личной карьеры. И теперь было необходимо «выкурить трубку мира и зарыть томагавк войны», как писали в приключенческих романах, которыми он зачитывался в юности. А занятие это не простое, и в самом начале нужно сделать так, чтобы собеседник почувствовал себя «обязанным».

Павел Петрович рассчитывал, что Витгефт вызовет его на разговор «по душам» утром, но командующему явно не спалось, раз прибыл собственной персоной на «Севастополь» за час до наступления «собачьей вахты», как раз склянки на борту вахтенные отбили.

— «Проклятие Ухтомских» оно такое, — князь постарался сделать свой взгляд отстраненным, прошлым утром ему это удалось, и сейчас нужно не оплошать — ложь во имя дела, во спасение, никогда не может быть дурным делом, наоборот, чуть ли не праведным.

— В наших семейных тайнах оно упомянуто дважды, теперь третий раз произошло, со мною. Не думал, что такое возможно, — Павел Петрович практически не лицедействовал, ведь то, что случилось с ним прошлой ночью, имело мистический и необъяснимый характер. Теперь можно было говорить правду, и он открытым взглядом посмотрел на Витгефта.

— Я за одну ночь будто бы прожил всю свою оставшуюся жизнь, очень недолгую, скажу честно — всего шесть лет. Это как в кинематографе посмотреть один и тот же фильм два раза — понимаете, о чем я говорю?! Я вчера стоял на мостике и говорил Бойсману куда попадет очередной японский снаряд и все время предсказывал верно!