Кросс по грозовым тучам (СИ) - Кибальчич Сима - Страница 32

Харизматичный и умный Уильям рассорился с сыном, прослыл среди молодежи ретроградом. Но за пару месяцев медийной бомбежки расшевелил общественность настолько, что парламент принял поправку по вопросам сверхдальних космических экспедиций. Связь поколений не должна быть прервана. Любая экспедиция будет ограничена правом оставшихся на Земле на встречу с теми, кто улетел. Проще говоря, экспедиция может быть возвращена по истечении срока жизни родителей улетевших детей. Через сорок лет после расставания. Не вся. Дети детей могут лететь дальше, если технически это возможно, но движение вглубь космоса будет также ограничено желанием их родителей. В случае невозвращения по требованию команда ставит себя вне закона, и тогда программа, зашитая в экзопланету, разворачивает махину к Земле.

Принятую поправку горячо поддержало поколение родителей, но это практически убило у молодого поколения желание отправиться в дальний путь. Лететь сорок лет, чтобы вернуться. Выглядит не круто, а уныло. Невозможность пожертвовать собой остудила сердца молодых космических романтиков, их ряды поредели, и момент старта все откладывался и откладывался. Пока о нем и об экзопланете, не стали забывать.

Недавно парламент рассматривал решение о демонтаже экзопланеты. Многие компоненты инфраструктуры искусственного космического тела могли быть эффективно использованы. Начали ли консервировать экзопланету «Горизонт» или нет, Ларский наверняка не знал. Дело не быстрое. План демонтажа и распределения компонентов готовился долго. Документы и предложения болтались по инстанциям, обсуждались в кулуарах, возвращались на доработку. Обросли таким бюрократическим хвостом, что возникало подозрение, что за волокитой стоял чей-то тщательно скрываемый интерес. Близкий к интендантскому ведомству.

А еще Майкл Стэнли. Последнее время он вел себя так, словно готовился к отлету. Пропадал в своей квартирке в Берлине, встречался с возбужденными юнцами и оппозиционерами всех мастей. Занимался физическими тренировками. И сверкал голым черепом — а значит, проходил интенсивную информационную прокачку.

То, что прокуратура получала хоть какую-то информацию о Стэнли — уже радость. По закону режим информационного доступа к себе любых служб и личностей регулировал сам человек. Мог закрыться, полностью отключиться от каналов коммуникации, даже регулирующих возможность его спасения в случае чего. Существовало около миллиона землян, прячущих повседневную жизнь буквально от всех. Иногда это даже становилось психическим заболеванием. Изолянтов называли соцданами. Среди них встречались и одиночки и те, кто объединялся в группы, уходил в глухие места. Некоторые личности вели тайную, в том числе и противозаконную деятельность.

Парламентские никак не могли определить степень вмешательства в жизнь таких людей. Хотя бы с медицинскими целями. Нет, конечно, силовики имели право и возможность в случае серьезных подозрений получить доступ к личной информации любого уровня. Но вот только их ошибки карались безжалостно — неподъемными штрафами, налагаемыми как на ведомство, так и на инициаторов вторжения в частную жизнь. Хвала богам, Ларский не имел никакого отношения к работе полиции со всякими инсургентами и психами, которых на Земле хватало, по его мнению, с избытком. Его дело: контакты, конфликты и преступления инопланетного характера. Поэтому Майкл Стэнли как претендент на то, чтобы оседлать экзопланету и отправиться знакомиться с Вселенной и ее тварями, попадал в круг интересов Ларкого, а заодно и Марры.

Стэнли часто закрывал информацию о себе. Данных не хватало, чтобы понять, что на самом деле происходит и что планирует лидер запредельщиков. Улететь с подготовленной командой ему никто не собирался мешать. Он прошел все этапы отбора, имел необходимое образование для управления экзопланетой и выиграл выборы на пост губернатора космического ковчега. Вот только команда специалистов распалась, и отправляться в путь на условиях принятой поправки он публично отказался. Стэнли сковали его собственные принципиальные позиции, а значит «Горизонт», начиненный системой автоматического возврата, будет демонтирован. Но при чем здесь Алекс Треллин?

Инфраструктура ковчега, состоящая из экзопланеты, искусственного солнца и десятка мощных крейсеров сопровождения, оснащенных веерами магнитного поля, находилась на балансе интендантской службы. Под наблюдением господина, мать его, Треллина. Его ведомство отвечало за демонтаж и консервацию экзопланеты. И Ларский вновь вспомнил про португальский флот, оплывающих клонов и брошенный на Луне корабль. А еще про кукиш на горке масла. В таких руках пути «Горизонта» неисповедимы.

Ларский хмыкнул и рассмеялся. Смех разбирал все сильнее, а полногрудая Даная смотрела с упреком. Пить надо меньше. Затушив пожар хохота последним глотком коньяка з горла бутылки, Ларский ухнул вниз.

Майкл добрался до центра Москвы и теперь шел по пустым утренним улицам, не сбавляя темпа. Голова кружилась и чуть подташнивало. Через какое-то время это пройдет. Он справится, потому что должен справиться. Воспоминания о глупейшей поножовщиве заставляли злится на самого себя. Зачем поддался на провокацию странного летуна? В результате проторчал ночь и утро на станции скорой помощи. А были куда более важные дела, да и время наступало на пятки. Они должны вырваться в ближайшую неделю. Иначе можно вычеркнуть не только годы своей жизни, но годы жизни людей, которые решились идти за ним до конца.

А драка была хороша. И сейчас эхом чувствовалось, как легко, неотвратимо и страшно вошел нож. Как сочился из тела воздух и пузырился холодом у края рта. Хороший смертельный бой, как обжигающий душ. Срываются предохранители, исчезают ограждения и становится весело и страшно. Потому что все внезапно по-настоящему. Но все равно Майкл не имел права на развлечения. Ребята ждут его команду, начала действий. А он до сих пор не готов, не загружен нужной информацией. Должен был провести ту ночь не в скорой, а за курсом по альтернативному космотопливу. Специалистов не хватало, а график полетел к чертям.

Сразу после Филиппин Майкл отправился в крошечную лабораторию в Берлине, где уже более трех лет готовился к полету. Там к потолку поднимались ряды политеки. Их крошечные стальные соты хранили знания. Там же были кляссеры артефактов. Возьмешь в руки едва различимую взглядом картину или микроскопическую архитектурную конструкцию, и от прикосновения она увеличивается и превращается в объемный предмет. Отец помогал Майклу собирать политеку, пока не узнал о мечте сына. И с тех пор… Об этом не хотелось думать.

Добравшись до Берлина, Майкл взялся нагонять график. Но в нашлепке на голове и с серебряными нитями в мозгу продержался три часа. Травмированный накануне организм дал сбой. Накатывала тошнота, боль сверлом вкручивалась в раненную в драке грудь. Майкл и при хорошем самочувствии не любил это состояние полубреда, полуневесомости, когда знания ускоренно ложатся в мозг, и программируются рефлексы. Все ощущения внешнего, настоящего мира полностью пропадают. Остаются только фантомы профессиональных умений. Все тело движется, как требует та или иная профессия. Навыки отпечатываются на кончиках пальцев, в моторике иллюзорных движений.

Но сегодня не получалось. Пришлось вытянуть из головы трансляторы. Он сполз с инфокушетки. С трудом отделил свою личность и имя от теснящихся в голове образов. От фактов и расчетов по экозондированию, замешанных на тошнотворных и болевых ощущениях. Оставалось немного, но за раз график не наверстать. Нужно отвлечься, чтобы не сгореть. И Майкл поехал в Москву.

Он любил гулять по этому городу. А еще по Риму. Таких мест осталось немного. Простых и настоящих. Не заплетенных в энергетические конструкции совершенства и безумной человеческой фантазии. Здесь все было так, как в древности. Чуть облупившиеся фасады, помпезная тяжесть лепнины, кронштейны балконов в форме грозных существ, примитивность крыш и перекрытий. В этой странности архитектурных стилей горожане прошлого видели красоту и величие. Майкла восхищали только некоторые строения, легкие и радостные, как сказка, с хороводом треугольных скатов, с яркой мозаикой, тонкими башенками и множеством узких окошек. В них и сейчас жили, любили, смеялись, ругались,