Красавчик. Книга пятая. Галопом по Европам (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 15

Пару секунд и Брехт оказался в тылу у поляков, они все проскакали мимо. Опять нужно было поворачивать неповоротливого Слона. Рубка подходила к кончу, может польские уланы и замечательные мастера сабельного боя, но здесь их не было, была шляхта, скорее всего мелкопоместная, у которых и сабельки из дрянного железа и учителя так себе, папенька или сосед время от времени, куда им против двух десятков два года обучавшихся профессионалов, уже ни раз участвующих в боях. Один за одним падали нападанцы с коней. Пётр Христианович и рад бы напасть на вражин с тылу, раз представилась такая возможность, но воевать-то чем. Хотя. Нож ведь есть, и он десять лет тренировался метать ножи. Да этот тяжеловат, но и сам сейчас богатырь. Брехт выбрал спину ближайшего живого ещё поляка и со всей дури бросил в него крокодильский нож. Эх, перестарался. Нож врубился под лопатку рукоятью. Но ведь за кило весом. Поляка скрючило, он выронил саблю и тут же был укорочен Маратом на целую голову.

Фух, отбились. Ох, блин, не без потерь.

Глава 8

Событие двадцатое

Над шрамом смеётся тот, кто не был ранен

Уильям Шекспир

Первым делом Пётр Христианович вытащил из дормеза визжащую Василису Преблудную и сумку для оказания первой помощи.

— Васька, бросай кричать, раненые есть. — Сработало. Ведьмочка шмыгнула носом, соплю по личику размазала и стала выбираться из кареты.

Первым Брехт дотянулся до егеря. Степан Говоров был ранен серьёзно видно, лежал на земле и всё лицо и грудь в крови.

— Воду, — князь протянул руку, и Василиса подала ему фляжку. Полил на красную физиономию и куском бинта размазал кровь вокруг раны. Оказалось, что всё не так страшно, как казалось. Рассечён лоб, и самую малость щека. Нда, писанным красавцем теперь не станет. Станет расписанным. Ну, да шрамы украшают настоящего мужчину. Глаз вот только, чтобы целый был.

— Спирт.

Аккуратно промокая начинавшую спекаться кровь, Брехт очистил кожу вокруг глаза, фух, глаз не задет, это просто кровь на веко натекла.

— Васька, ещё раз промой рану и перевяжи пока, шить чуть позже будем. Нужно остальных раненых проверить.

Оставив Степана на ведьмочку, Пётр Христианович бросился к следующему горцу, лежащему на земле. Черкес Махти был мёртв. Даже слушать, бьётся ли сердце, не надо. Голова почти отрублена, наклонена к плечу неестественно. Брехт поправил её, и глаза аскерчи закрыл. Эх.

Слева застонали и князь туда кинулся. Черкесы усаживали одного из своих. Брехт пробился через них к раненому. Вся рука в крови.

— Снимите с него черкеску. — И сам бросился помогать. Рукав рубахи просто разорвали. Выживет, если заражения не будет. Серьёзный порез на руке и кровь хлещет, но пальцами скребёт раненый, а значит, кость и жилы не задеты.

— Перетягивай, выше раны, — бросил жгут Пётр Христианович Зуберу Шогенцугову.

Перетянули, тут и Василиса подоспела, промыли рану и, наложив мазь, забинтовали. Тоже пока не до шитья, ещё раненые есть. Следующий, тоже в руку ранен. И тоже не страшно. Почти копия предыдущей раны. С этим тоже быстро справились. Последний горец остался. Ранен в грудь черкес. И рана колотая. Умудрился поляк его пырнуть. Хотя, чего удивляться, у поляков сабли гораздо прямее, чем у русских, не шашка ещё — середина на половину, уже можно и колоть. Вот и укололи Муссу. С этим возились долго, тщательно промывая рану. Не пузырится, значит, лёгкое не пробито. Наложила Василиса два шва, компресс с мазями сверху и забинтовали.

Брехт оглядел, поле боя. Пока они с Василисой полевой хирургией занимались, отряд на попе ровно не сидел. Часть народа, собирала разбежавшихся коней. Часть пеленала раненых поляков, остальные собирали оружие. Все при деле.

И ладно.

— Васька пошли шить теперь. — Четверо раненых легко и один убитый, с учётом того, что поляков было больше пяти десятков, нормальный исход. Махти жалко, шебутной был мужичок, вечно чего-то на тренировках придумывал, чтобы выделиться. Жалко.

А егеря молодцы, пока черкесы собирали коней и трофеи, они достали котёл из фургона, заготовленные на прошлом привале полешки, и уже разводили костёр. Правильно. Теперь тут надолго. Нужно оружие собрать. Посмотреть форму уланскую, по Польше же ехать, мало ли, пригодится. А ещё нужно допросить попавших в плен раненых поляков. Они же не сами по себе по лесам скачут, на караваны нападая. Где-то должен быть лагерь. Людям нужно есть и спать, а лошадям нужен овёс, где-то это всё находится. И это не должно быть сильно далеко.

Старшим у черкесов негласно Зубер Шогенцугов. Все ворки, не терпят старших среди своих, Брехту подчиняются, так он генерал и чужой, тут всё понятно. Но Зубер и возрастом постарше и первым в отряде оказался, так что пусть нехотя, но слушаются его.

— Зубер, посчитали убитых ляхов?

— Сорок два. Раненых тринадцать. — Так примерно Пётр Христианович и думал, за пять десятков. Серьёзный отряд они накрошили, много бы тут бед понаделал, партизаня, пока на него настоящую охоту не устроили. Да ещё не факт, что ущучили бы. Разбежались бы по одному через границу.

— Ну, пойдём, поспрошаем. Где-то лагерь у них должен быть. — Брехт с трудом с колен поднялся, адреналин схлынул и вялость в теле. Вроде бой-то всего пять минут, а то и меньше длился, а отходняк приличный.

Первым выбрали самого молодого, парнишка ещё безусый.

— Лагерь где? Проводишь, живым оставим. — Сначала по-русски спросил его Пётр Христианович. Головой мотает. По-французски спросил. Опять машет. По-немецки. Один чёрт башкой крутит. А если вот так. И Брехт ему леща серьёзного по затылку отвесил.

Обозвал быдлом и какашкой на мове. Много пленных и ни один не нужен в конце концов живым. Брехт его на ноги вздёрнул и крокодильский нож к подбородку приставил.

— Кто-нибудь покажет, где лагерь, или я его убью.

Молчат. Ну, ну. Брехт. На рукоять нажал, кровь заструилась.

— Не убивай, пан, сына, покажу лагерь, — вспрыгнул один из поляков и тут же назад упал. Нога ранена, только перетянута верёвкой.

— Марат. Давай сюда старинушку подтащи. — Ух ты, его там свои пинать начали.

— Зубер обезглавь парочку, которых сильно поранили. Пусть осознают, что не в игры играем.

Лихо это у горцев получается. Подхватили лежачего, поставили и пока он падал, чиркнули клинком по шее. Второго так же. Храбрые польские паны тут же сжались и примолкли. То-то, тут вам не там.

Событие двадцать первое

Если мы в угоду безопасности отдаём свободу — мы лишаемся и того и другого.

Вячеслав Мальцев

Коней собрали сорок три штуки. Ага, штуками — неправильно будет. Головы. Голов. Брехт их осмотрел. Ну, как же, с профессиональным интересом осмотрел. Он, однако, теперь один из главных в стране конезаводчиков. Всё думал, как ему новую породу лошадей назвать, ту которую выведет. Хорошо графу Орлову, у него и фамилия нормальная и деревня, где он породу свою выводит. Красиво же — Орловский рысак. А тут Витгенштейновский тяжеловоз. Тьфу. А по деревне. Опять же. Хреновая порода — это у Орлова по деревне Хреново. А у него чего? Студенцовая порода. Опять тьфу. Пока остановился на «Русская ломовая». Не немецкой же ломовой обозвать.

Осмотрел все сорок три головы, да и сорок три хвоста тоже осмотрел. Нет, ни одна из особей ничего привнести в его породу не сможет. Три вороных лошади были, ну и чё? Они в холке метр шестьдесят самая высокая, и ножки жиденькие и даже мохнатости нет на бабках. Тьфу снова. Остановился на чуть подольше только перед одним жеребцом. Кажется, такая окраска называется соловая? Почти белая грива и хвост, и светло-рыжий окрас шерсти. Точно — соловая. Соловый. Раз жеребец. В холке он был в районе метра семидесяти. Высокий, и ножки тоненькие и грудь широкая. Одним словом — порода чувствуется. Что если его скрестить с теми лимонными лошадками, что он привёз из Карабаха? Попробовать стоит. Роста он породе добавит и резвости тоже. Видно, что это рысак. А цвет. Конечно, ему далеко до того жёлтого яркого окраса армянских лошадок, а вдруг, если его с пятью — шестью кобылками повязать, то у одной или двух возобладает лимонный окрас. А стать от этого солового возьмёт жеребёнок. И грива белая. Сказка получится. Заверните.