Сделка с вечностью (СИ) - Хай Алекс - Страница 34

Считать она умела, но в точности смысла не было. Под стенами небольшой деревеньки собрался добрый десяток тысяч человек. Гигантский лагерь простирался до самого подножия леса, темневшего полосой на горизонте. Дымили костры, трепетали на ветру стяги. Сотни палаток и цветастых шатров. Конское ржание доносилось даже отсюда.

— О, лорд Брайс уже привел своих, — удовлетворенно хмыкнул невесть откуда взявшийся Торв. — Надо бы тебя умыть, Хора. Хотя вождь Вигге будет не смотреть на тебя, а слушать.

— Пожрать хоть дашь? — огрызнулась Хора.

— Позже. Если вождь останется доволен, может и к своему столу пригласит. Правда, вагранийцев мы не жалуем, наверняка сама знаешь... Как бы тебе в рот кое-чего другое не засунули.

— Мастер Алас!

Симуз обернулся на зов Аллантайна и отложил перо. Лорд Брайс откинул тяжелый полог палатки и ввалился в полумрак шатра.

— К услугам вашей светлости, — любезно улыбнулся шпион.

— Черкни письмо в Белфур, — приказал Брайс и жестом потребовал у слуги вина. — Спроси, какие новости. Уф, ну и пекло там снаружи. Ну же, вина! Быстрее!

— Только вопросы? Передавать ли новости от вас?

— Ну, напиши, что я в добром здравии. И что мы соединились с войском рундов.

— Стоит ли передавать военные сведения с птицей? — засомневался Симуз, отыгрывая роль писаря Аласа Кенхофа из Тордога. — Птицу могут перехватить.

— А ты прав. Тогда просто напиши про мое доброе здравие.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Симуз взял новое перо и, макнув кончик в чернила, принялся выводить буквы. Писать по-имперски, хвала богам, он умел грамотно, но красотой его послания не блистали. Монахи годами учились выводить изящные линии, превращая рукописные тексты в произведения искусства. Симуз же просто старался писать разборчиво. Впрочем, Брайсу до красоты, казалось, дела не было.

Куда сильнее освендийского правителя волновало предстоящее застолье с Вигге Магнуссеном.

— Алас, будешь? — Аллантайн приподнял чашу вина и вопросительно взглянул на писаря.

Симуз покачал головой.

— Благодарю, милорд, но я на службе. Выпивка и письма плохо сочетаются.

— Ох, что ж все у вас так сложно? — Возмутился было Брайс, но тут же отошел. — Хочу выпить со своим слугой. Уважить, так сказать, показать благосклонность... А он отнекивается, правилами прикрывается. Вечером пир, тогда распоряжусь налить тебе лучшего вина из моих обозов. Вот тогда не отделаешься, Алас Кенхоф.

Медяк смущенно улыбнулся, продолжая сочинять послание в Белфур. Одно их самых легких заданий на его веку. Аллантайн то ли оказался дубиной, то ли совершенно не интересовался происходящим за пределами его шатра, исключая выпивки. И потому верительные грамоты, которые доставил Симуз, просмотрел вскользь и никому не поручил проверять информацию. Потребовал написать пару писем под диктовку — с этим Симуз справился легко и непринужденно. Затем спросил, чем отличается огнивица от хреновухи — вопрос был странным, но Симуз в самогоне кое-что да смыслил. Последний вопрос касался воинских навыков кандидата в секретари. Медяк так и не понял, зачем Аллантайн хотел видеть в писаре мастера оружия, но умения продемонстрировал. Присягу он принес в тот же день.

А теперь Симуз истекал потом в шатре лорда-пьяницы в паре дней пути от бельтерианского Тиро. Наверняка там уже наслышаны о собирающейся армии и готовятся к осаде. Скорее всего Амеллон уже выслал в Тиро подкрепление.

У Симуза зудело попасть в Тиро как можно быстрее. Там был человек императора, один из соглядатаев Ихраза. А сведений Медяк насобирал достаточно, чтобы рискнуть передать информацию в Миссолен. Да и приглашение на пир оказалось своевременным: послушать разговоры рундов тоже не мешало бы. Правда, Аллантайн рисковал растянуть пирушку на несколько дней, в то время как каждый день простоя столь большой армии сулил огромные убытки. Окрестные деревни давно были разграблены. Чтобы прокормить эту орду, требовалось двигаться дальше.

Он закончил с письмом, присыпал чернила песком и затем показал Аллантайну. Герцог лениво скользнул взглядом по строкам и дал отмашку:

— Отправляй. А меня оставьте, уморился на этой жаре. Прилягу пока.

Герцог с видимым облегчением расстегнул массивный пояс на жирном брюхе.

— Хранитель милостивый, я мечтал об этом с самого утра...

Симуз сложил послание, закрепил сургучом и поставил печать, затем поклонился и, боком, словно краб, протиснулся к выходу.

Клетки с птицами располагались неподалеку, ими ведал один их хранителей герцога.

— Будь здоров, Енних! — Симуз поприветствовал хранителя птичника. — Мне бы голубя.

Немолодой мужик в шапке из войлока откашлялся и завязал мешок с зерном.

— А, Кенхоф. И тебе здорово. Голубя найдем. Куда надо отправить, мил писарь?

— В Белфур.

— А, дом родимый, — крякнул Енних. — Давай послание, сейчас приладим.

Симуз передал письмо, и хранитель, достав белого с хохолком голубка, ловко привязал послание к его лапке.

— Ну, лети, птичка, — подкинув в воздух, он произнес тихую молитву о добром пути.

— Спасибо.

— Рад служить, — улыбнулся хранитель, обнажив желтые зубы. — Как там герцог? Опять с утра пьянствует?

— Да как обычно.

— Понятно. И как в него влезает столько...

— Великий человек велик во всем, — усмехнулся Симуз и достал из-за пазухи мелкую серебряную монету. — Держи. За труды. Птички скоро понадобятся в большом количестве, ты уж их подготовь.

Енних ловко поймал награду и улыбнулся еще шире.

— Балуешь меня, Тордогский ублюдок. Не знаю, что ты с лордом Брайсом сделал — заколдовал что ли, но с тех пор, как писарь сменился, отец наш освендийский стал поспокойнее.

— Я ж у него иногда телохранителем подрабатываю.

— А, ну может поэтому...

— Ладно. Бывай, Енних.

— Э! Кенхоф! — Симуз обернулся. — Ты ж на пиру будешь? Притащи мне мяса, будь человеком. Всю луну одна каша... Хотя бы одну ножку...

— Постараюсь, Енних.

— Спасибо! Уважил старика.

Кивнув на прощание, Медяк свернул на одну из импровизированных улиц, что разделяли ряды палаток. По одному из параллельных проходов катили здоровенную бочку — явно готовились к грядущему пиру. С дальнего края освендийского лагеря — там, где он примыкал к рундскому, послышался шум. Симуз приподнялся на цыпочках, стараясь разглядеть источник хаоса. Не вышло. Пришлось торопливо продираться сквозь ряды палаток.

— Знаешь, что там? — спросил он у неспешно точившего нож солдата.

— А, так то рунды, — пробасил воин. — Пришел отряд из Канедана.

— И, видимо, не с пустыми руками, — проговорил Симуз, глядя на вереницу повозок.

Солдат пожал плечами.

— Ну так жрать же что-то надо.

Медяк подобрался ближе, уже не скрывая своего присутствия. Армии в конце концов союзные. Канедан, судя по всему, разграбили основательно: на повозках тащили бочки с пивом, мешки с зерном и солониной, были там даже корзины с репой и другими кореньями. Пригнали много лошадей — явно домашних, слишком уж смирно уж те себя вели. Симуз пропустил веред несколько повозок с утварью и хворостом, прежде чем застыл, как вкопанный.

На него, глядя одним глазом поверх чумазого лица, смотрела Артанна нар Толл.

Симуз понял, что она его не узнала.

Брат Аристид снял с огня кипящий отвар, зачерпнул немного ложкой и подул на варево. Фастред не удержался и поморщился: от снадобья воняло так, что даже на улице едва получалось терпеть этот едкий запах.

— Корень астуфии, — пояснил патрон. — Вкус и аромат действительно отвратительные. Зато это растение можно найти почти везде.

Фастред кивнул. И хотя он сомневался в эффективности лекарства, сейчас им было не до жиру.

Выжившие после крушения разбили лагерь на берегу, на отшибе от деревни, чтобы не смущать местных жителей. Аристид вызвался ухаживать за ранеными, хотя уже через несколько дней в доме старосты остался лишь один хворый. Король с трудом шёл на поправку, если изменение его состояния вообще можно было назвать улучшением. Он так и не пришёл в сознание, и Аристиду удалось лишь немного снять воспаление да подлечить гнойные раны. Фастред сомневался, что Волдхард останется цел: в обители поговаривали, что если у человека много гнойных ран, то скверна может добраться до головы, и тогда больной лишится разума и медленно умрет. Однако эти поверья брат-протектор решил не обсуждать с Аристидом: патрон не терпел сомнений в своих действиях.