Сборник забытой фантастики №7. Субспутник - Прэтт Флетчер - Страница 41

Вскоре стало очевидно, что яма была вырыта кем-то с определенной целью, в чем заключалась эта цель, я понятия не имел. Отверстие наверху, как я обнаружил, было закрыто досками, которые за короткое время покрылись землей, в свою очередь, это обеспечило почву, на которой выросла трава, скрыв это место. Ни одна из досок не упала в дыру, и не было ничего, что я мог бы использовать, чтобы добраться до выхода. Поскольку больше я ничего не мог сделать, я решил отбивать гравий от стен и насыпать его до тех пор, пока куча не станет достаточно высокой, чтобы я смог дотянуться до сломанных досок, ухватиться за какой-нибудь куст или что-то подобное и выбраться наружу.

Я знал, что мне предстоит утомительная работа, потому что у меня были только руки, которые я мог использовать в качестве лопаты. С одной стороны ямы целая куча гравия упала под собственным весом, что давало мне хороший старт, как мне показалось. Бросать двойными пригоршнями гравий в центр площадки, как выяснилось вскоре, оказалось плохой затеей. Моя шляпа также оказалась слишком медленным методом, поэтому я расстелил пальто, наполнял его, а затем относи его содержимое к медленно растущему холмику, на который я сваливал эти накопления.

У меня была куча высотой уже около трех футов, когда, набирая еще одну двойную горсть, мои пальцы соприкоснулись со стенкой какого-то ящика. Вскоре я полностью отрыл его и увидел, что он примерно в фут высотой, пятнадцать дюймов шириной и около двух футов длиной. Я уже собирался откинуть крышку, чтобы выяснить, что в нем содержится, если вообще что-нибудь содержится, когда мне захотелось сначала изучить его немного внимательнее. Хорошо, что я подчинился импульсу, потому что, очень осторожно приподняв крышку, на которой начали появляться признаки сухой гнили, я обнаружил двухгаллоновую канистру с нитроглицерином.

Причина ямы стала очевидной сразу. Она использовалась в качестве камеры для взрывчатых веществ, пока водохранилище находилось в процессе строительства, и этот ящик, весьма вероятно, был просто забыт, когда работы были закончены.

Очень осторожно я перенес его и положил на бок, поверх небольшой кучки гравия. Копая дальше, я нашел еще один ящик, и еще один… пока не нашел пятнадцать. Я сложил их в виде пирамиды под отверстием, через которое провалился, затем, задержав дыхание и стараясь не сделать неверного шага, я взобрался на вершину штабеля и вскоре снова оказался на солнце, где мог свободно дышать.

Когда я добрался до водохранилища, то обнаружил, что форель все же выпрыгивает из воды. Проблема с рыбой разрешилась, и я направился обратно к дому за своими снастями. Я был примерно на полпути к забору, когда увидел Уилсона с длинной палкой в руке, пытающегося отогнать корову, которая вырвалась из загона и теперь направлялась к озеру.

Предполагается, что коровы довольно упрямые создания, каковыми они и являются, но когда дело доходит до откровенного упрямства, я думаю, что корова в значительной степени глупа. Вдобавок ко всему, коровы – существа нервные, готовые в любой момент броситься в паническое бегство, и когда им в голову приходит какая-то идея, вы ни за что не сможете выбить ее из коровьей головы.

Так вот, эта корова была голштинской породы и очень ценной, поэтому, когда Уилсон увидел, что она направляется к озеру, он, естественно, встал на ее пути, учитывая, какого рода арендатора приютило озеро.

Я был слишком далеко, чтобы помочь, а зверь был слишком силен для него одного. Увернувшись от его машущей дубинки, она направилась прямо к воде, ее хвост словно хлопал в насмешку. Она все еще скакала галопом, когда добралась до воды, так что полностью ушла под воду. Я видел, как корова вынырнула в нескольких ярдах от берега и как она направилась к дальнему берегу. Я не знаю, почему корова всегда при подобных обстоятельствах выбирает самую дальнюю точку, если только это не потому, что, как я уже сказал, они просто идиотки.

Тревожась за свою корову, Уилсон забыл кое-что, о чем ему следовало теперь всегда помнить – если озеро было опасным местом для голштинцев, то для него оно было еще более опаснее. Но он, возможно, вообще никогда не думал о ящере. Во всяком случае, он побежал к маленькому причалу, который выдавался в воду, и, забравшись в лодку, которая была привязана там, начал отчаянно грести вслед за старушкой босси5.

Я был слишком далеко, чтобы напомнить ему об опасности, хотя тогда она на самом деле не казалась большой, озеро, похожее на огромный голубой драгоценный камень, купающийся в золотых лучах послеполуденного солнца, не представляло собой ничего, кроме великолепия улыбающейся природы, делавшейся, правда, несколько зловещей от осознания того, что глубоко в его сапфире был, и может быть прямо сейчас, невыразимый и чудовищный ужас. Наверное, я стал немного фаталистом, потому что мне стало казаться, что все в значительной степени предрешено для нас с самого начала. По мнению духовенства, мы должны быть свободными нравственными существами, но мне интересно, так ли это на самом деле. Конечно, Уилсону не хотелось выходить на озеро. И он не пошел бы, если бы хоть на миг остановился подумать. Но вряд ли его можно винить за то, что он не сделал этого. Он никогда этого не делал.

К тому времени, когда я добрался до места, где корова вошла в воду, животное было примерно в ста ярдах от берега и направлялось обратно, потому что Уилсон догнал ее и заставил повернуть назад. Судя по всему, нервничать было не из-за чего, но я волновался и убеждал его поторопиться. Он махнул рукой и кивнул, и это было последнее, что он когда-либо сделал. Едва его рука снова взялась за весло, как из синих глубин бесшумно появились, прямо за спиной Уилсона, ужасная голова и шея существа, тень которого мы смутно видели той ночью, когда сидели, скорчившись, на шаткой платформе, сделанной на ветвях сосны.

Голова ящера поднялась на высоту семи или восьми футов, в то время как я, глядя на этот совершенный ужас, стоял парализованный и онемевший. Я видел его похожую на пещеру пасть, целых три фута от морды до угла челюсти, видел, как она открылась и обнажила свои блестящие, острые, как иглы, зубы над головой несчастного человека, и я был совершенно беспомощен. Если бы на карту была поставлена даже моя собственная жизнь, я не смог бы издать предупреждающий крик.

Я думаю, Уилсон, должно быть, каким-то образом что-то почувствовал, потому что я заметил (я вижу этот взгляд даже сейчас) выражение страха, появившееся на его суровых чертах. Но было слишком поздно, потому что как раз в тот момент, когда он поворачивал голову, чтобы посмотреть, что находится позади него, наступил конец. Последовало легкое движение ужасных челюстей, видимо инстинктивно заложенное в существо, затем, как вспышка, опустилась отвратительная голова, челюсти с щелчком сомкнулись, и Уилсон, чьи ноги торчали из морды чудовища, был поднят со своего места со скоростью и легкостью, с которой курица подбирает кукурузное зернышко.

Невыразимый ужас овладел моим разумом, и мне кажется, я на мгновение потерял сознание. Возможно, на какое-то время я сошел с ума, потому что я не помню, как шел к дому, и, пока меня не разбудил ужасающий раскат грома, у меня не было осознания того, что что-то вокруг происходит.

Когда я пришел в себя, я сидел, ссутулившись, на одном из кухонных стульев. Я чувствовал себя ошеломленным, как человек, который долго был пьян. Тени странных воспоминаний промелькнули в моем сознании, не показывая ничего определенного. Затем еще один ужасный грохот смел паутину с моего мозга, и я почувствовал, как память стремительно возвращается.

Другие воспоминания пришли быстро, и, возможно, к счастью, чтобы занять мой разум и потребовать моего внимания, поскольку одна из самых страшных бурь, которые я когда-либо видел, назревала быстро и яростно. Дом, каким бы крепким он ни был, дрожал и скрипел под натиском разгулявшейся стихии.