Дело времени (СИ) - Белецкая Екатерина - Страница 21

— Деструктивна, — подсказал Ит. Теперь настала очередь Скрипача кивать. — Двойка очень хитрая штука. Грань. Порог. Дверь осознания. И с двойкой всегда происходит одна и та же штука. Либо цивилизация открывает некую гипотетическую дверь, либо не открывает.

— И это зависит от чего именно? Уровня науки, социалки, от государственных политик? Или от всего сразу?

— Прежде всего — от самосознания обитателей двойки, — хмыкнул Скрипач. — Хорошая двойка может тройку миновать, и сразу на четверку рвануть. А плохая двойка может серьезно отыграть целый конклав, который по недосмотру её в себя примет.

— Или сделает главной. Онипрея, конклав «Алмазный венец», помнишь, рыжий?

— Парни, но ведь Онипрея…

— Правильно, это место рождения Джессики, — согласился Ит. — Так что двойка двойке рознь.

— Но что случилось именно на этой? Почему она такой стала? — с интересом спросила Берта.

— О… ты хочешь всё и сразу. Не пойдет, — покачал головой Ит. Взял блокнот, сунул в пляжную сумку. — Всему своё время. Пошли купаться, ребята. Жарко сегодня.

— Рыжий, вы идите, а я останусь, — попросил Ит. — Дописать нужно.

— Тебе там еще много? — недовольно спросил Скрипач.

— Да не очень, — Ит дернул плечом. — Но дописать хочется. Там самое интересное началось, понимаешь?

— И что именно там началось? — Скрипач сунул в сумку полотенце и начал укладывать поверх этого полотенца такие важные пляжные принадлежности, как синий резиновый слон (Верин), плюшевая трёхцветная собачка (Дашина), детские чашки для водички, пачка сухого сливочного печенья, складное зеркальце (Бертино), пакет с помытыми огурцами (Фэбов), хлебные палочки (Кировские) и картофельные чипсы (самого Скрипача). Сверху он положил пакет с мытыми персиками и грушами. — Ит, ну не томи. Чего там такое?

— Ни в жизни не угадаешь, — Ит накрутил на палец прядку волос. — Я и сам удивился, когда понял, что же с ними дальше произошло.

— Ты — удивился? — Скрипач и сам, кажется, тоже удивился. — Эй! Ау! Ты же писатель! Ты должен всё знать наперед.

— Наперед, как ты выразился, я знаю только в общих чертах, — объяснил Ит. — Без деталей. А детали… Понимаешь, писать — это как рассматривать картинку. Издали ты видишь, например, что на картинке нарисованы юноша и девушка, стоящие у фонтана в саду. И ты думаешь, что у них свидание. Но когда ты подходишь к картине ближе, ты начинаешь видеть то, чего не видел издали.

— Например?

— Например, что на заднем плане, на фоне высоких гор, привязаны к дереву две лошади под седлами, и у одной на седле приторочено оружие. Что над горами — тучи, а значит, скоро будет буря. Что на юноше военная форма, а у девушки на рукаве траурная лента. Что в кустах виднеется чье-то лицо, и что человек этот прячется, потому что лицо у него совсем недоброе. Ты видишь, что левая скула юноши рассечена, и шрам совсем свежий, а девушка сжимает розу в руке так крепко, что шипы прокололи кожу. А потом ты начинаешь видеть и дальше. И понимаешь, что очертания кустов за юношей складываются в ангельские крылья, а тучи сгустились как раз над девушкой, и, мало того, то, что тебе казалось просто лежащей на земле веткой, оказывается хвостом, который высунулся у неё из-под платья. И вот уже нет никакого свидания. А есть ангел и демон, которые спорят о том, сколько душ покинет свои обители на новой войне. Понимаешь? Картина издали — это одно. Картина вблизи — это совсем другое.

— Красиво загнул, — покачал головой Скрипач. — Но… да. Тут я вынужден признать, что ты прав. Однако я надеюсь, что в новой главе не будет такой же тягомотины, которую ты сейчас тут развел про картину. Ты обещал сказку, в впадаешь в какую-то черную философию.

— И не надейся, — Ит хитро глянул на Скрипача. — Я тебе, остолопу, объяснял, как пишутся книжки. И о важности деталей. А ты выдумал какую-то философию и в неё уперся. Всё собрал?

— Вроде всё.

— Тогда выметайся. Давай, давай, пока девчонки всё мороженое в холле не съели. Будешь потом ныть, что тебе ничего не досталось.

— Вечером почитать дашь? — Скрипач повесил объемистую сумку на плечо, подхватил со стола кепку с длинным козырьком и направился к выходу.

— Дам, — отмахнулся Ит. — Иди. Ты еще здесь?

Поселок Красный След находился в трехстах километрах от Шенадора, и, учитывая не очень высокую скорость, на которую была способна машина Бакли, ехать им предстояло до вечера, а то и до ночи. Фадана этот факт не очень обрадовал, потому что голова у него болела до сих пор, а стукнутые ребра вскоре начали ныть от тряски. Он вытащил из сумки карту и принялся её изучать.

— Что ты хочешь найти? — спросил Аквист, заметив, что Фадан делает.

— Какой-нибудь кемпинг, — объяснил Фадан. — Я так долго не выдержу. У меня и сейчас голова раскалывается, а что к ночи будет?

— Кемпинг? — переспросил Бакли. — Дай-ка подумать. У Долгого озера был кемпинг, это километров через сто. Мы туда в том году с нашей подстанцией ездили.

— А что там? — поинтересовалась Бонни.

— Ну… там домики маленькие, у озера. И пляж. Я не очень помню, — признался Бакли. — Мы приехали, выпили… потом еще выпили… ну, к ночи костер сделали, мясо жарили…

— И еще выпили, — подсказал Фадан. Бакли кивнул. — Понятно. Но то, что там кемпинг, ты точно знаешь? На карте его нет.

— Так он маленький совсем. Кто его на карте будет рисовать? — удивился Бакли. — Указатель там был, «зона отдыха». И больше ничего.

— Но хоть электричество там в домиках есть? — спросил Шини, не особенно надеясь на ответ. У него была с собой мини-плитка и запас сухой каши, поэтому в случае присутствия электричества они могли рассчитывать на горячий ужин.

— Вроде было, — Бакли задумался. — А тебе зачем?

— Еду приготовить.

— Да ну, фигня какая, — Бакли засмеялся. — Можно хлеба с лхусом навернуть, и нормально.

— А лхус на чем варить будешь? — резонно спросил Аквист.

— А у меня сухой спирт есть и консервная банка, — гордо ответил Бакли. — Первый раз, что ли? Нас на подстанции не кормят, знаешь ли. Сами выкручиваемся.

По дороге Бонни извела всех, потому что для купания у неё ничего не было, а в кемпинге был пляж, и она вознамерилась немедленно сшить то, что нужно, в чем и преуспела, благо шить было всего ничего. Девушки и женщины рауф на Раворе-7 купаются обычно в просторных рубашках без рукавов и в трусиках. Трусики у Бонни, конечно, были, а рубашку для купания она быстренько скроила из одной своей поношенной блузки. На всю работу у неё ушло меньше часа — отпороть рукава, перешить ворот, и обметать всё красивым швом, который назывался «птички».

— Обожаю купаться, — тараторила Бонни. — На Юге было просто потрясающе! Море, пляж, все такие красивые!.. А рубашки какие!.. Ой, я там одну даму видела, так у неё была рубашка такая серебристая, и с разрезом спереди, представляете? И через этот разрез даже видно!.. У неё от поклонников отбоя не было, ей постоянно что-то приносили, приносили… Кто цветочки, кто воду с клямами, холодненькую, кто мороженое. А еще у неё был топчан с зонтиком, таким большим, и она читала такую красивую книгу…

— Какую книгу? — спросил Аквист. Спросил, чтобы хоть что-то спросить.

— Про любовь, какую еще? — удивилась Бонни. — Там такая была обложка… я потом искала этот роман, не нашла. Жалко. Я бы почитала.

— И сколько раз ты была на Юге? — поинтересовался Фадан. Он справедливо предположил, что большого количества рассказов Бонни об отдыхе он не выдержит.

— Один, — вздохнула девушка. — Я тогда только школу закончила, мама подарила мне поездку на окончание.