Тайна сталинских репрессий - Север Александр - Страница 23

Вопрос: Как так «неизвестно»? Вы даете задание Паукеру отравить квартиру тов. Ежова, вы лично заинтересованы в осуществлении этого акта и не интересуетесь у Паукера, что и как он делает?

Ответ: Это было на протяжении последних двух-трех месяцев моей работы в НКВД. Я был в паническом состоянии и, дав задание Паукеру, не проследил исполнения этого задания.

Вопрос: Но для отравления требовался яд. Вы показываете, что решили произвести отравление медленнодействующими ядами. Какой это был яд, и где вы его взяли?

Ответ: У Паукера, Воловича и Буланова ядов было достаточно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Серебрянского. Но где они доставали, и какой яд был применен в данном случае, и применялся ли он вообще, я не знаю.

Вопрос: А откуда у Паукера, Воловича, Буланова и Серебрянского имелись яды? Для каких целей они хранились?

Ответ: Ядами для служебных целей занимался Серебрянский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него из-за границы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточном количестве и в различных рецептурах. Я прошу записать, что никакого отношения Серебрянский к моей преступной деятельности не имеет. Если у него и брали яды, то он, конечно, не знал, для чего они предназначены.

Вопрос: Значит, вы утверждаете, что вам неизвестно, произведено ли было отравление тов. Ежова?

Ответ: Да, я это утверждаю.

Вопрос: Но задание Паукеру вы давали?

Ответ: Да, давал задание Паукеру и Воловичу.

Вопрос: И они должны были произвести отравление через своих людей, обслуживающих квартиру тов. Ежова?

Ответ: Да.

Вопрос: Через кого именно?

Ответ: Этого я тоже не знаю.

Вопрос: Но что значит «через своих людей»?

Ответ: Я думаю, что через сотрудников Оперода.

Вопрос: Завербованных Паукером?

Ответ: Для этого вовсе не требовалось их вербовать, Паукер мог использовать кого-либо из прислуги в квартире Ежова, не вербуя, а просто втемную.

Вопрос: Но как же это было сделано?

Ответ: Я не знаю, сделано ли это вообще. Я предполагаю, что ничего не сделали.

Вопрос: Почему вы так предполагаете?

Ответ: По очень простым признакам. Ежов летом 1936 года все время работал, в отпуск не уезжал и, кажется, даже не болел, а после моего ухода из НКВД сразу же приступил к работе, и отравление было произведено уже в служебном кабинете Ежова в здании НКВД.

Вопрос: Как было произведено отравление служебного кабинета тов. Ежова в здании НКВД?

Ответ: Мое отстранение от работы в НКВД, приход на мое место Ежова означали полный провал нашего заговора, потому что удержать начавшийся и далеко зашедший разгром троцкистско-зиновьевской организации нельзя было. Это ясно чувствовалось еще за некоторое время до моего снятия, а приход Ежова в НКВД означал, что разгром пойдет значительно глубже (как это было на самом деле) и что через правых доберутся и до меня, в частности. Тут думать уже не над чем было, нужно было действовать решительно и быстро. Правда, все мои люди оставались в НКВД, но это никак не гарантировало от провала. Ежов раскопает все – надо избавиться от Ежова. Это было единственное решение, к которому я пришел и которое я начал решительно готовить.

Вопрос: Вы все же не ответили на вопрос, как вы отравляли кабинет тов. Ежова?

Ответ: 28 или 29 сентября 1936 года, точно не помню, я вызвал к себе в кабинет Буланова, велел приготовить смесь ртути с какой-нибудь кислотой и опрыскать ею кабинет и прилегающие к нему комнаты. Смесь эту приготовил Буланов вместе с Саволайненом в моем присутствии, перед моим уходом кабинет был опрыскан этим составом. 1 октября 1936 года я уехал в отпуск. Перед самым отъездом я поручил Иванову Лаврентию созвониться с Булановым и предложить ему от моего имени опрыскивание кабинета продолжать. И они, наверное, это делали.

Вопрос: Значит, опрыскивание производилось раствором ртути с какой-то кислотой?

Ответ: Да.

Вопрос: А вы лично давали Буланову какие-либо яды?

Ответ: Нет, не давал.

Вопрос: Это неверно. Буланов показывает, что 28 сентября 1936 года у себя в кабинете вы дали ему две ампулы с каким-то ядом, которым предложили дополнительно опрыскивать кабинет тов. Ежова.

Ответ: Никогда яда я Буланову не давал. Может быть, он и опрыскивал каким-либо другим ядом, но это уже без меня, и я об этом ничего не знаю.

Вопрос: Буланов приводит детали и обстановку, при которой вы вручили ему эти ампулы с ядом. Он говорит, что вы вынули их из шкатулки, хранившейся в несгораемом шкафу у вас в кабинете, и что они были «явно заграничного происхождения».

Ответ: Я не помню таких деталей, и я не помню, чтобы я давал Буланову какие-то яды.

Вопрос: Значит, первое отравление кабинета тов. Ежова производили Буланов и Саволайнен в вашем присутствии?

Ответ: Да, в моем присутствии. Должно быть, это было 29 сентября, а первого октября я уехал в отпуск.

Вопрос: И во время вашего пребывания в отпуске опрыскивание продолжалось?

Ответ: Должно быть.

Вопрос: А после вашего приезда?

Ответ: Уже работая в Наркомсвязи, я как-то спросил Иванова Лаврентия, как идут дела у Буланова с отравлением кабинета Ежова. Он ответил мне, что все в порядке, что Буланов совместно с Саволайненом работу продолжают. Лично я Буланова в этот период не видел и его самого не спрашивал. Вообще, после моего приезда из отпуска, я почти никого из моих людей, оставшихся на работе в аппарате НКВД, по соображениям конспирации не встречал и с ними не беседовал.

Вопрос: Вы говорите, что почти никого не видели. Что это значит? Кого же вы видели, с кем и о чем говорили?

Ответ: Видел и имел короткую беседу с Молчановым, после того, как узнал, что он снят с работы в СПО и уезжает в Белоруссию. Это было в последние дни работы Чрезвычайного съезда Советов в начале декабря 1936 года. Я встретил Молчанова в кулуарах съезда и там говорил с ним.

Вопрос: О чем вы беседовали с Молчановым?

Ответ: Снятие Молчанова меня сильно встревожило. Как раз по линии СПО легче всего можно было добраться до нитей моего заговора, и мне было совершенно ясно, что первой жертвой будет Молчанов, что он будет арестован. Поэтому я счел необходимым предупредить его, чтобы он на следствии не сдавался. Я так прямо и сказал ему: «Не говори ничего. Не все еще потеряно, я вас выручу».

Вопрос: На каком основании вы обещали Молчанову выручить его? Как вы предполагали это сделать?

Ответ: Я знал, что идет подготовка покушения на Ежова, как путем отравления его кабинета, так и по линии Воловича (об этом я показывал на предыдущих допросах), и я надеялся, что, покончив с Ежовым, легче будет спрятать концы нашего заговора.

Вопрос: А вы не говорили Молчанову, что собираетесь вернуться в НКВД?

Ответ: Может быть, и говорил, но лично у меня на этот счет иллюзий не было. Если я и говорил об этом Молчанову, или кому-нибудь другому, то больше всего для придачи бодрости»[9].

«Протокол допроса № 5 Ягоды Генриха Григорьевича от 19 мая 1937 года

Вопрос: Вы показали, что в 1931 году присутствовали на совещании правых, на даче Томского в Болшево, на котором правые выдвинули кандидатуру Молчанова на должность нач. СПО ОГПУ. Вы не все сказали об этом совещании. Следствию известно, что на этом совещании решались и другие вопросы борьбы против партии и Советской власти.

Ответ: Я действительно был в 1931 году у Томского на даче в Болшево. Кроме меня и Томского там также был и А. Смирнов. Я уже показывал, что на этом совещании Томский и Смирнов информировали меня о намечающемся блоке между троцкистами и зиновьевцами и о необходимости активизации деятельности правых. Но я не все сказал об этом совещании. Я хочу сейчас рассказать все как было и сообщить следствию о характере моей связи с правыми. Я скажу всю правду. Мне тяжело было обо всем этом говорить, но я вижу, что наступила, наконец, пора выложить все. На совещании в Болшево Томский сообщил мне о готовящемся правительственном перевороте с арестом всех членов правительства и Политбюро в Кремле и об участии в этом Енукидзе.