Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич - Страница 1

Степь… Опаленная зноем, продутая ветрами, ровно раскатанная, будто исполинский кусок кошмы, не однажды оплаканная проливными дождями, снова высушенная, задумчивая, седая, с проплешинами, скудная земля отцов!.. Сколько радостей и горьких слез, сколько крови людской и горячего пота видела степь и вобрала в себя за века!.. И сейчас разлеглась она, разметалась, будто сомлевший в забытьи человек, донельзя изнуренный трудом.

Пожухли, скрючились побеги трав, смолкли птицы, ушли в поднебесную высь редкие облака. Да и само небо, что выцветший полог, вздутый ветрами, уныло блекнет над таким же бесцветным пространством. Ни суслика, ни тушканчика в безлистой, ощетинившейся траве. Разве что на кургане, возвышающемся над равниной, будто оставленный побежденным батыром шлем, увидишь нахохлившегося коршуна с раскрытым от жажды клювом. Да где-нибудь над размытой в мареве линией окоема медленно взойдет кругами одинокий орел — крылатый хозяин степи. Но вот и он, устав от напрасных забот, не увидев ни с какой стороны добычи, уныло опустится вниз.

Немая, притаившаяся в своей безысходности, забытая богом земля! Тишина такая, что кажется, замерло, остановилось время и немеренное пространство вокруг погружено в пучину безмолвия.

Вдруг, пробуждая застойную тишину стуком копыт, из-за кургана показались двое верховых. Один из них, на гнедом жеребце, вырвался вперед. Похоже, он торопится первым напасть на примету, откуда их ждет сворот на прямой путь к еще не близкой реке, к переправе.

— Не спеши, Вадим! — окликнул переднего тот, что чуть приотстал. — Забыл, что отцом сказано? Степь коварна! Местами здесь болота!.. Река недалеко проходит!

— Да вот же, вот тот самый камень, — ответил Вадим. — Гряду камыша вижу! А за нею небось и горловина между озерами.

До темнеющей издалека гривки они скакали с полчаса, пока путь не преградила синяя полоска воды.

Вадим отер лицо рукавом, пришпорил коня, не дав ему передышки. Вспенив прозрачную гладь озера, гнедой рванулся через неширокую заводь и быстро вынес своего седока на другой берег.

Высокий, длиннолицый, в веснушках, Вадим то и дело поправлял спадающие на лоб мягкие волосы цвета ржаной соломы, ждал товарища. А тот, сердясь ли на дружка, а может, просто по молодой дурости своей, вдруг так огрел плетью вороного жеребца под собой, что скакун свечой встал на задние ноги и, зло всхрапнув после второго удара, прянул с берега в воду.

— Эй, Борис, зачем обижаешь жеребчика? — крикнул Вадим спутнику, выбравшемуся на берег. — Вороной мог бы искупать тебя в отместку.

Борис недовольно сдвинул черные брови, качнулся в седле плотно сбитым телом и лихо спрыгнул на землю. Он хотел показать, что все это привычно для него и Вадим напрасно о нем беспокоится. Однако по его лицу, заметно побледневшему, можно было понять, что рад он такому исходу. И тогда Вадим, чтобы сгладить неловкость минуты, поспешил на выручку.

— Браво, Борис, браво! — воскликнул он. — Я бы наверняка свалился с коня, как мешок с зерном! А ты, право, джигит! Диких лошадей уже можешь объезжать.

— Какой он дикий?! Буян — обычный верховой конь, только немного капризный. — Борис хотел было погладить Буяна по длинной и гладкой, как у лебедя, шее, но жеребец со свистом потянул ноздрями, сердито фыркнул, ковырнул копытом землю и надменно попятился от руки хозяина, только что огревшего его плетью.

— На вот, дурачок, не мудри! — Борис вынул из кармана кусок сахара и сунул Буяну в рот.

Раньше жеребец охотно похрумкал бы гостинцем и снова потянулся к руке. На сей раз он нехотя взял кусочек губами и тут же выронил на землю.

— Ты смотри, Вадим, до сих пор злится. Ну и характер! — Борис снова попытался погладить Буяна, но тот, мотнув головой, отпрянул от хозяина. Мускулы его напряглись, и дрожь пробежала по коже живота.

— Лошадь не человек, а тоже нрав проявит, если обидят без причины, — сказал Вадим и подошел к вороному. — Молодец, Буян, умница! Всегда держи себя гордо.

Жеребец, словно бы поняв, что ему говорят, успокоился, перестал настороженно прядать ушами.

— Ишь ты, понимает ласку и к голосу прислушивается… Но ты, Борис, все-таки настоящий джигит. Теперь я убедился.

— То ругаешь меня, то хвалишь… А ну тебя! Давай-ка лучше купаться, отдохнем немного и тронемся в путь, тут уже недалеко.

Они спутали лошадей и стали раздеваться.

— Да, — повторил Борис, — осталось немного. Скоро все будет к твоим услугам — мягкая постель, восточное гостеприимство, сытная еда. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь… — Он усмехнулся, взглянув на оживленного Вадима. — Народ, вековая степь, самобытная культура, и прочее в этом роде. А по мне все это — дичь беспросветная. Живут грязно, от цивилизации отстали на сто лет. Если будут жить и впредь так, вымрут до единого…

Вадим не стал возражать Борису. Раздевшись, он подошел к берегу и прыгнул в воду.

— Песочек, смотри! — крикнул он, подняв со дна горсть чистого белого песка.

— К камышу не подходи, засосет, — сказал Борис и тоже вошел в воду.

Они долго плескались, давая освежиться разгоряченному телу, отдохнуть от долгой езды верхом по сухмени. Потом понежились на берегу под горячим солнцем.

Светлая, еще не нагревшаяся с прохладной ночи вода так взбодрила парней, что Борису захотелось подурачиться. Обхватив колени ладонями, Вадим сидел поодаль и наблюдал за приятелем: тот гоготал, взбрыкивал, валяясь на траве, затем принялся кепкой носить воду и ополаскивать своего вороного. Он то и дело поглядывал на Вадима, как бы приглашая последовать его примеру.

Вадиму же хотелось просто отдохнуть, почувствовать под собой не колышущееся седло, порядком надоевшее с непривычки, а твердую землю.

Тихо улыбаясь в ответ на шутки своего спутника, иногда отвечая тем же, Вадим силился понять: что за характер у Бориса? Переменчивый, взрывчатый, подвижный… Он мог накричать порой, озлиться, тумака отвесить, если что не по нему. В этих его привычках самодовольного, беспечного человека проглядывал будущий барин, а сейчас — барчук. Да и было ли отчего печалиться в его-то годы! Отец — владелец миллионного состояния, деньги у Бориса всегда водятся… Как-то проигрался в карты незнакомый студентик, много спустил в азарте — все, что было при нем. И в долги залез. Пришло время отдавать долг — решил повеситься: закон чести! Не садиться же в долговую яму! Об этом узнал Борис — вытащил пачку ассигнаций:

— На, бери, жив будешь — расплатишься.

Вадим не случайно сторонился таких парней, слишком щедрых за родительской спиной. Смолоду — свои в доску, а заматереет — по жадности и деляческой хватке не уступит родителю.

И все же судьба свела их на такой узкой тропе, что не разминуться, не подав друг другу руки, нельзя было, да и просить-то помощи пришлось Вадиму.

На исходе дня, когда Вадим в компании студентов вернулся с прогулки за Волгу, у причала его встретил знакомый дедок с мельницы.

— Домой не ходи, голубок, тебя ищут… — оглядевшись, старик передал шепотом адрес новой квартиры, где Вадиму полагалось перебыть до подыскания нового места. — А если по всем статьям действовать, то тебе, голубок, полагалось бы исчезнуть на полгодика — на год… Уж больно за тебя взялись ироды!

— Куда же, на такой срок? — растерянно спросил Вадим.

— В заволжские дебри, в Камышин, — бойко толковал дедок. — А еще лучше — в степь, к калмыкам!.. Нет ли кого там из знакомых?

— Есть! — отозвался Вадим, но потом чуть не пожалел: кроме упитанного арендатора с брелоком через брюшко да его отпрыска Бориса, которого Вадим исподволь готовил к экзаменам в университет, по всей степи до Астрахани шаром покати — нет близкого человека. А ведь и тот и другой, и старший Жидков, и младший, наперебой звали погостить на свой хутор!.. Была не была!