Гостиница со странностями - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 7
- Предыдущая
- 7/8
- Следующая
Я взглянул на часы: стрелки показывали час ночи. Я проспал три часа. Послышались тихие шаги: кто-то приближался к моей двери. Тяжелой поступью шел мужчина, за ним едва слышно следовала женщина. Я в ужасе глядел на дверь, ожидая, что она распахнется, подсвечники слетят со стула и произойдет нечто ужасное. Но дверь оставалась закрытой. Я быстро приблизился к ней и прильнул к замочной скважине. Совсем рядом прошуршало женское платье.
— Томас, дорогой, не сегодня! — послышался печальный шепот миссис Ферн. — Нет, только не в эту ночь!
— Нет, сейчас! — этот угрюмый бас мало напоминал голос моего радушного хозяина. — Иди в постель, моя милая, я просто принесу тебе свечку.
— Как же я могу вернуться, Томас, ты сошел с ума. Не этой ночью, пожалуйста. Твои нервы уже на пределе.
— Возвращайся, моя девочка. Оставь меня: я просто принесу тебе свечку.
Обладатель тяжелой поступи стал подниматься, легкие шаги затихли внизу. Наступила тишина. Десятки самых фантастических предположений ночными тенями возникали у меня в мозгу. Одна такая минута по насыщенности своей стоит сотни жизней. Свеча догорела, и я вдруг осознал, что за окном тихо. Я отдернул шторы: на небе, словно разорванном пополам, сияла безмятежная луна. Ее бездушный свет не несет в себе любви и огня: он — квинтэссенция чужого сияния — сродни тем из нас, кто любит пригреться в тени великого человека, не испытывая при этом даже симпатии к источнику, этот огонь порождающему.
Все же лучше отраженный свет, чем свеча, — решил я, — тем более, что свечи-то у меня теперь как раз и не было. Но потом понял, что весь свет Вселенной я отдал бы в ту минуту за одну-единственную свечку: не понесешь же луну с собой в коридор! Впрочем, без нее было бы, пожалуй, еще хуже. Я чуть-чуть выждал, но не услышал ни звука. Возможно, хозяин также решил довериться яркому свету царицы ночи и не стал искать свечу. Я открыл дверь и остановился в темном коридоре. Через несколько секунд внизу послышались шаги; на лестнице не видно было ни зги. Шаги приближались. Прежде, чем человек достиг лестничной площадки, на которой располагалась моя комната, я успел скрыться за дверью и тихо ее прикрыть. Наступила пауза; затем вновь раздались звуки шагов — хозяин продолжал подниматься. С неожиданной решимостью я в одних носках вышел на темную лестницу и отправился вслед за ним.
На следующей площадке он опять постоял в темноте; вновь миссис Ферн вышла из спальни и стала уговаривать мужа вернуться. Тот с прежним упрямством посоветовал ей возвращаться в постель и продолжал свой путь. Лунный свет, струившийся из маленького оконца, падал на лесенку, скрывавшуюся в нише на верхней площадке. Хозяин взбежал по ней с юношеской прытью, затем разжал кулак, вставил ключ в замок скрывавшейся в темноте двери, бесшумно повернул его и вошел внутрь. Дверь осталась чуть приоткрытой. Вверх по той же лесенке осторожно двинулся и я. Ноги меня не слушались, поступь была нетвердой, но я сумел добраться до вершины без единого звука. Затем толкнул дверь и оказался в комнате — точнее, на чердаке.
В первое же мгновение я успел охватить взглядом все детали обстановки; в следующее — разгадать тайну «верхнего этажа». Каждый уголок комнатки был освещен ярким и холодным лунным светом. Скошенная крыша, подпираемая грубо отесанными суковатыми балками. Черная ткань на стенах. Красный коврик в середине помещения, а на нем — ящичек с высокими серебристыми рукоятками. Перед гробиком в ярком сиянии лунного света согнулся в три погибели — скорбно, но явно не для святой молитвы — пожилой мужчина. Все мои чувства напряглись, словно натянутые струны.
Похолодев от ужаса, я шагнул в комнату. Хозяин вскочил на ноги, да так и остался стоять передо мной, не в силах произнести ни слова. Я заговорил первым.
— Итак, мистер Ферн, вы наконец-то разоблачены.
Он продолжал глядеть на меня, словно ожидая, пока из хаоса мыслей не составится вразумительного ответа. Затем вздохнул и с какой-то вялой покорностью произнес:
— Да, наконец-то.
Я растерялся. Хозяин не оправдывался — похоже, он был в замешательстве.
— При моем скромном участии закон настиг вас, мистер Ферн, и вам придется ему подчиниться.
— Да, да, — тихо ответил он. — Вот уж три года исполнится в октябре, как я дурачу его, этот самый закон.
— О, Боже, как можете вы столь хладнокровно говорить о содеянном! — вскричал я. — Неужто сердце ваше так очерствело, что, даже совершив ужаснейшее убийство…
— Как вы сказали?! — воскликнул хозяин, пораженный моими последними словами. — Убийство? Да будьте вы прокляты! Пусть Бог осудит вас так же несправедливо, как вы меня осудили!
Он схватил меня своей огромной ручищей и принялся трясти за плечо. По лицу его потекли слезы, а проклятия, казалось, вырвавшиеся из глубин сердца, так и застыли на губах, не находя себе выхода. Я поглядел на него, на посеребренный гробик, стоявший посреди этого заброшенного чердака, и вырвался из тисков.
— В таком случае, во имя общего нашего Судии ответьте мне, что это такое? — я указал на жуткий ящик.
Страсть его вдруг угасла. Он закрыл руками лицо и как слепой побрел к середине комнаты. Затем опустил голову к гробику и сквозь слезы принялся шептать какие-то ласковые слова, тут же сливавшиеся со всхлипываниями. Почувствовав какое-то движение за спиной, я обернулся и увидел миссис Ферн. Лицо ее было таким же белым, как и падавший на него свет, но женщина держалась с достоинством, являя собой резкий контраст как с мрачным чердачным склепом, так и с самим видом сломленного горем мужа. Видно было, как быстро под длинной ночной рубашкой вздымается грудь — в остальном хозяйка оставалась совершенно спокойной.
Бросив на меня быстрый взгляд, она подошла к мужу и обвила руками его шею. Он вздрогнул от прикосновения и склонил свою огромную взъерошенную голову ей на плечо. Глубина горя, потрясшего этого человека, была неизмерима: его необузданный темперамент открылся вдруг передо мной с совершенно неожиданной стороны. Она вытерла ему, как младенцу, ладонями слезы с лица. А когда несколько мгновений спустя взгляды их обратились к маленькому окошку, указала на небо, по которому проплывали облака и где торжественная синева словно спряталась среди россыпи мерцающих звезд, спасаясь от яркой луны. Он снизу вверх взглянул на жену, подобно бессловесной твари, требующей от высшего существа объяснения собственным невыразимым чувствам. В голосе миссис Ферн, ответившей на его немой вопрос, послышалась особенная теплота:
— Почему бы тебе не обратить взгляд твой — туда?
Мистер Ферн повернулся к гробу и закрыл руками лицо, словно защищаясь от мыслей, навеваемых видом звездного неба.
— Потому что она — тут… — грубый голос его дрожал. — Тельце, которое я обнимал — здесь, губы и щечки, которые я целовал — здесь. Ты говоришь, что это — материя, а не дух. Дух — в вышине, такой же холодный и жуткий, как те божественные звезды. Но ведь это тело я так лелеял, так любил. Эти яркие глаза… ее голубые глаза, я сохранил их!
Он кивнул мне и продолжал свою печальную, но как ни странно, весьма горделивую речь.
— В отношении меня, сэр, вы только что употребили страшное слово, которое само по себе подчас искушает оправдать его смысл. В чутье вам не откажешь, но в самый последний момент оно вас обмануло. Имя демона, погубившего мое дитя — круп: я же лишь поцеловал ее мертвые веки. Пойдите в церковь: вы увидите там могильный камень с ее именем, а окажись вы здесь три года назад, могли бы попасть и на похороны. Они спустили гроб в могилу — верно я говорю, жена? но моей дорогой девочки в нем не было. Мистер Ферн выпрямился, всем телом дрожа от возбуждения, и в порыве неожиданного красноречия продолжал свою речь.
— Неужели вы думаете, что я способен отдать мою красавицу червям на съедение — чтобы они выели ей глаза, уши, губы? Как мог я предать мою девочку стуже, буре, сырой земле? Разве эта старая крыша, которая защищала Люси при жизни, неспособна дать ей приют сейчас, когда она сделалась тиха и безмолвна? Из одной древней книги я узнал, как бальзамируют мертвых, сохраняя их облик на долгие годы. Я изготовил два гроба: один вставил в другой, и уложил ее на мягкую подстилку из перьев. А потом вынул тело и перенес его сюда. Пустой гроб закопали, а мы с женой провели здесь свою службу: стоны и слезы были единственной нашей молитвой. Дитя мое всегда боялось бури: я приходил к ней каждый раз, как только начинался дождь и поднимался ветер. Сегодня жена начала уговаривать меня не ходить сюда: потому что вы остановились на ночь. Я терпел, но душа моя не могла успокоиться. Я должен был навестить ее и пришел — просто чтобы удостовериться, что ей хорошо и покойно среди бушующего урагана. Но вы, сэр, перехитрили меня. Моя жена — проницательная женщина — что-то такое прочла в вашем взгляде. Вы не были женаты, вам не приходилось терять родное дитя. Вы думаете, легко схоронить свою мертвую девочку и больше уже никогда ее не увидеть? О нет, сэр, ошибаетесь. Одна только мысль об этом способна разорвать мне сердце! О, Боже!
- Предыдущая
- 7/8
- Следующая
