Неверный муж моей подруги (СИ) - Хаан Ашира - Страница 20

Захочет набить морду Герману?

А дети?..

— Нет! — круги перед глазами взрываются разноцветными фейерверками, и мне кажется, что меня сейчас стошнит от боли, стянувшей голову, как стальной обруч. — Ты в своем уме? С Марусей беда, сейчас не время заваривать эту кашу.

Пауза длится секунды две, не больше.

Чернота в глубине зрачков Германа становится ледяной, и оттуда на меня веет холодом космоса.

— Я понял, — говорит он. — Ты права.

— Езжай, она тебя ждет, — говорю я.

И выхожу из кабинета.

Герман запирает его и делает ко мне полшага — машинальные, привычные полшага, за которыми всегда следует поцелуй, и я так же привычно поднимаю к нему лицо, но в этот раз он останавливается, разворачивается и идет к лифтам.

Створки кабины открываются перед ним сразу же — он даже не успевает отпустить кнопку.

Я же еле передвигаюсь. К ногам будто привязаны пудовые гири, и даже сдвинуться с места требует неимоверных усилий. Ничего, я никуда не спешу. Мне некуда.

Лифт ко мне тоже не торопится. Глотает там этажи за этажами — цифры на табло меняются нехотя, лифт надолго застревает на промежуточных этажах, словно собирая людей.

Хотя откуда они тут? Это высоченный небоскреб, больше чем наполовину проданный офисам. Вечером и в выходные тут почти никого нет.

Герман перебрался в этот офисный центр под самый Новый Год, когда филиал банка в нашем ТЦ перестал требовать его постоянного присутствия. К тому времени он уже знал, что я влюблена в него. Может быть, для того и переехал, чтобы не видеть меня каждый день.

Чтобы я не могла его видеть каждый день.

Но почему тогда он продолжал писать мне в мессенджерах «С добрым утром» и заезжать по вечерам, чтобы подвезти домой?

Не знаю. Даже сейчас — не знаю.

Киваю охраннику, молчаливому свидетелю нашего грешного адюльтера.

И выхожу наружу.

На улице густой вечер, душный и пахнущий тропической ночью.

Такое временами случается в Москве. Иногда кажется, что стоит повернуть в правильный двор, пробраться между кустов сирени и боярышника, пересечь пустырь — и выйдешь к морю, на шумный променад, вдоль которого выстроились сувенирные магазинчики.

Гвалт, шелест волн, запахи горелого масла и благовоний…

Но никогда мне еще не удавалось найти нужную тропинку к тому двору и пустырю.

Такси тормозит рядом со мной, хотя я даже не доставала телефон.

Молча сажусь в машину, пристегиваюсь и только спустя пару минут спохватываюсь, что нужно назвать адрес.

— Мне на Малую…

— Знаю, — коротко отзывается таксист. — Уже оплачено.

Даже не надо спрашивать — кем.

Слезы невольно наворачиваются на глаза, и я отворачиваюсь к окну, чтобы не увидел водитель.

Герман иногда проявляет заботу так безумно, что можно испугаться такого тугого кокона его опеки. Если бы не знала, сколько усилий потребовалось мне, чтобы попасть в его самый близкий круг. Тех, кто уже никогда не избавится от его временами навязчивого и пугающего внимания.

Заходя домой, как обычно, кричу:

— Я вернулась!

— Мама-а-а-а… — отзываются бандиты, но не бегут ко мне. Из их комнаты слышны какие-то взрывы и писк — смотрят мультики. Пообниматься они еще успеют, а мультики могут и отнять.

Кошка Машка вальяжно выходит, чтобы отметить мое возвращение, но делает вид, что просто шла по делам, а я — скучная флюктуация на ее пути.

Персик так и дрыхнет где-то на диване, наверное. К старости он стал глуховат. Зато когда проснется — он-то обрадуется мне по-настоящему.

Из кухни выглядывает Игорь, вытирающий руки бумажным полотенцем:

— О, привет. Что там у мамы?

— У мамы? — я с трудом вспоминаю, что соврала Полине. — Да все в порядке, просто ноут забарахлил, я перезагрузила и все исправилось.

— А, хорошо. Представляешь, Маруська ногу пропорола на пруду, а матери не сказала.

Едва ловлю себя за язык в последнюю секунду перед тем, как ляпнуть: «Знаю».

Откуда бы?

— Сильно? — беспокоюсь я.

Правда беспокоюсь. Маруська славная, но собирает на себя все детские беды по очереди: от ветрянки до отита и от ротовируса до сломанной ноги.

Вот и еще одна добавилась.

— Сильно. Они забежали к нам водички выпить, и Маруська весь пол кровищей уляпала. Скорую вызывать не стали, Поля сразу в Склиф повезла, говорит, так быстрее.

Игорь обнимает меня, целует в висок и уходит обратно на кухню.

Я раньше беспокоилась, что он учует розмарин и холод, которыми я неизменно пропитываюсь от Германа, даже если мы весь вечер проводим на расстоянии трех метров друг от друга.

Но Игорю никогда, за все годы наших отношений даже в голову не приходило меня ревновать.

И не потому, что он как-то специально над собой работает. Я бы почувствовала это напряжение в нем. Нет — он просто абсолютно спокоен, словно данное когда-то мной обещание никогда его не бросать полностью защищает от любых бед.

Я снимаю босоножки и ухожу в ванную, чтобы вымыть руки.

В зеркале отражается вполне еще молодая женщина со спокойным, расслабленным лицом. Рассматриваю ее с интересом, потому что изнутри ощущения совсем другие.

Там катается в голове тяжелый железный шар, гулко ударяясь о стенки, там кто-то все подкручивает винты обруча, сжимающего виски, там бешено бьется сердце о прутья грудной клетки.

Паника заперта внутри меня на редкость надежно, ничего не просачивается наружу.

Даже в глубине зрачков — спокойствие.

У лежащего рядом на раковине телефона загорается экран, и я вижу пришедшее от Германа сообщение ВКонтакте.

Мыльными руками хватаю его, он чуть не выскальзывает рыбкой на кафельный пол, но я ловлю в последнюю секунду и открываю диалог:

«Привет. Извини, но нам нужно закончить наши отношения. Мы больше не будем встречаться. Не пиши мне, не звони и не пытайся увидеться. Спасибо за понимание».

В первую секунду я думаю, что его взломали.

Только почему-то вместо выпрашивания пары тысяч до понедельника, пишут эту чушь.

Почему-то взломщики никогда не читают предыдущую переписку и палятся даже на простом обращении.

Герман никогда не пишет «Привет».

«Доброе утро», «Спокойной ночи» — и все.

Остальные разговоры он начинает сразу, без предисловий.

Но дело не в этом.

Конечно, зачем ломать его профиль, чтобы бросить меня?

Просто это писал не он.

Медленно, туго, но до меня доходит — это написала Полина. Он отдал ей телефон. Сказал пароль и позволил отправить это сообщение.

Дрожащими пальцами набираю «Прощай».

Стираю, пишу: «Дай мне его».

Стираю, пишу: «Пусть скажет это сам».

Стираю.

Баню его аккаунт.

И удаляю свой. Он все равно фейковый, только для общения с Германом.

Пусть останется как можно меньше улик.

В конце концов, у него есть мой телефон.

Я захожу в контакты и заношу его в черный список.

Сердце тяжело стучит где-то в горле, то и дело закупоривая его и не давая мне вдохнуть.

Голова кружится, внутри черепной коробки раздаются залпы орудий мигрени.

Ощущение нереальности происходящего окутывает меня со всех сторон.

Неужели вот так и закончится эта история?

Последним сообщением с чужими словами, молчанием, мигренью и пустотой в груди?

Тогда. Не хочу на ваш уровень

Эта история начиналась не так очевидно, как можно было предположить по ее финалу.

Если бы я не знала, что будет дальше, я бы назвала то, что происходило между мной и Германом в том ноябре — отличной дружбой.

Мы оба часто задерживались допоздна, и он отвозил меня домой. Не всегда прямым путем, временами мы еще немного катались по ночной Москве, разгоняясь на пустых улицах. Герман обожал скорость, и в юности, оказывается, не раз участвовал в нелегальных заездах на заброшенных посадочных полосах бывших военных аэродромов.