Каратель. Том 4: На острие (СИ) - Глебов Виктор - Страница 25

— Боюсь, что так, — отозвался отец Матвей тихо

— Боитесь? Значит, не согласны? Получается, вы вынуждены это защищать только потому, что так заповедовал Иисус?

— Да, наверное.

— А где же свободный выбор? Приятие Бога сердцем?

— Никто из нас не совершенен, — отец Матвей развёл руками. — Я ещё не готов постичь весь божий замысел, но верю в его бесконечную мудрость и не сомневаюсь в истинности его заповедей.

— Сомневаетесь, святой отец, ещё как сомневаетесь. Не кривите душой, вам её ещё спасать. Вам, как и мне, как и всем, я думаю, не понять и не почувствовать, как можно возлюбить убийцу, растлителя детей или насильника. И не простить нам его и не увидеть в нём человека. И каждый из нас способен определить степень тяжести совершённого преступления и решить, отринуть от себя преступника или дать ему шанс искупить свою вину, так ведь?

— Кто мы такие, чтобы судить других?! — воскликнул отец Матвей, начиная заводиться. — Разве мы сами без греха?!

— Грех греху рознь, — возразил Макс. — Украсть и убить — не одно и то же.

— И то и другое — преступление против Господа! Что может быть страшнее?!

— Однако и Бог разделил грехи на смертные и нет. Значит, есть разница.

— Нет! — воскликнул отец Матвей торжествующе, — Фома Аквинский сформулировал этот список, но не Всевышний! В Библии приводится только один грех, который не простится человеку — хула на Святого Духа!

— Вот как? — Макс слегка смутился. — Этого я не знал.

Священник кивнул.

— Многие пребывают в этом заблуждении.

— Хорошо, пусть так! — Макс решительно махнул рукой. — Но Бог ведь взял на себя обязанность, так сказать, отделить зёрна от плевел и решить, кому идти с ним в новую жизнь, а кому вечно пребывать в огненном озере.

— Он — всевышний судия! — воскликнул священник. — Он единственный вправе решать, кого, за что и как покарать!

— Не по своему ли образу и подобию Бог создал человека? Почему же мы не должны подражать ему в праве судить?

— Да потому что вначале нужно научиться быть милосердным, как Он! — почти закричал отец Матвей.

— Но Бог сначала дал людям Ветхий завет, в котором он карал за грехи, и лишь потом — Новый, где учил любви и прощению. Значит, начинать нужно всё-таки с наказания.

— С вами невозможно разговаривать! — отец Матвей возмущённо всплеснул руками. — Вы хуже атеиста!

— А вам не хватает терпения, святой отец, — улыбнулся Макс.

Отец Матвей смутился.

— Простите, — пробормотал он, краснея. — Я, кажется, накричал на вас.

— Нет, это были просто эмоции. Вы увлеклись спором.

— Всё-таки прошу меня простить.

— Прощаю. Забудьте.

— Спасибо. Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я действительно невоздержан.

— Забудьте, святой отец. Скажите лучше, как вы относитесь к войне?

— К той, что происходит сейчас или вообще?

— Разумеется, к той, что сейчас.

Пастор задумчиво почесал щёку.

— Мне трудно судить об этом, — сказал он. — Ведь мотивы сепаратистов неясны для меня. Я знаю только, что они хотят отделиться от Федерации. Я не могу ни осудить, ни одобрить этого желания — оно слишком политическое. И, в общем-то, понятное. В то же время стремление Федерации сохранить целостность границ более, чем закономерно — ни одно государство, за редкими исключениями, никогда добровольно не отдавало своих территорий.

— А если я вам скажу, что республиканцы хотят не просто отделиться?

— Чего же тогда? — священник внимательно посмотрел на Макса.

В его взгляде появился интерес.

— Возможно, они хотят изменить мир.

— В каком смысле?

— Республиканцы считают, что общество Федерации слишком лицемерно. По их мнению, оно утратило духовную составляющую и остановилось в развитии.

— Что же конкретно они хотят?

— Освежить его. Дать толчок к развитию.

— Насилием?

— Нет, свержением власти Федерации и установлением новой формы правления. Думаю, они рассчитывают внедрить в общество свою религию.

— Вы говорите о Пентаклизме?

Макс кивнул.

— Но это богопротивное учение! Я бы даже сказал: сатанизм!

— Ну и что?

— Как «что»? Сатана — это зло! — на лице отца Матвея было написано искреннее удивление: похоже, этот человек не понимал, что люди уже давным-давно сами решают, во что верить.

— Вы говорите о сатанизме из-за оккультности религии сепаратистов? — спросил Макс. — Из-за пентакля на их знамёнах?

Священник покачал головой.

— Не только. Сатанизм это не просто символика и не прославление Дьявола. Всё это лишь внешняя атрибутика. В первую очередь сатанизм — это Хлеб, Тайна и Авторитет.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю о трёх китах, на которых стоит сатанизм как философия, или, если угодно, учение. Именно их назвал Дьявол, когда искушал Христа в пустыне. Помните это место в Писании?

— Боюсь, что нет, святой отец, — Макс не стал признаваться, что даже не знает, в какой части Библии описан этот эпизод.

— Сатана искушал Христа, предлагая ему лёгкий и надёжный способ овладеть человеческими душами. Он утверждал, что для этого нужны три составляющие: хлеб, чтобы насытить тела, тайна, чтобы заинтересовать, и авторитет, чтобы люди покорялись с радостью.

— И при чём здесь сепаратисты? — спросил Макс, не понимая, как всё это относится к Республике.

— Как при чём?! — искренне удивился отец Матвей. — Федерация дала человечеству экономическое процветание, многие избавились от необходимости работать. Я не говорю о трущобах, о которых мы все знаем, но о которых стараемся не думать. Однако, в целом, человечество сыто. Это Хлеб. Но одно это не ведёт к сатанизму. Республика же присоединила к материальному достатку оккультную религию, сулящую овладение навыками, которые трудно назвать иначе, чем магией. Конечно, я понимаю, что в основе этого лежит наука, но всё равно вмешательство в устройство божьего мира — колдовство.

— А что насчёт авторитета? — спросил Макс, уже понимая, какой будет ответ.

— Виктор Седов — Антихрист! — убеждённо сказал отец Матвей. — Он собственным примером показал, что можно познать Тайну.

— Каждый выбирает религию по своему вкусу, — сказал Макс, желая закончить этот разговор.

Отец Матвей сокрушённо покачал головой. Его морщины на миг стали чуть глубже.

— И это большой недостаток нашего общества, — сказал он негромко. — В нём стёрлись границы между хорошим и плохим, — священник немного помолчал. — Возможно, Республика права, и Федерации действительно требуется встряска, — сказал он, пожав плечами. — Когда стираются границы между добром и злом, развитие действительно невозможно.

— Значит, вы одобряете войну?

Отец Матвей вздохнул.

— Нет, сын мой. Я не могу одобрять насилие ни в какой форме. Но и осуждать не решаюсь. Даже как человек.

— А как священник?

— Тем более. Христос завещал не судить никого и не считать себя лучше других. А то недолго впасть в фарисейство, а что может быть хуже? Только давайте не будем возвращаться к вопросу, может ли один человек судить другого, — священник воздел руки.

— Что такое фарисейство? — спросил Макс.

Отец Матвей удивлённо поднял брови.

— Вы не знаете?

— Нет, святой отец. Я недавно начал склоняться к Христианству, и ещё не со всем ознакомился.

— Вот как? — отец Матвей озабоченно потёр переносицу. — Ну, вообще слово «фарисеи» переводится как «отделившиеся». Это прозвище дали фарисеям их идейные противники саддукеи, и они вкладывали в него значение «отступники» или «еретики». Фарисеистарались популяризировать религию, преодолеть её элитарность, проповедовали, что закон должен служить на благо людей, а не быть самоцелью. Именно они провозгласили своим лозунгом «закон для народа, а не народ для закона».

— Что же плохого в фарисействе? — спросил Макс, видя, что отец Матвей продолжать рассказ не собирается. — Похоже, они были неплохими ребятами.