Средневековый мир воображаемого - ле Гофф Жак - Страница 2

Бесспорно, история воображаемого имеет собственные, особые исторические источники, созданные человеческим воображением: это произведения литературы и искусства. Историку трудно работать с подобного рода документами. Использование большинства из них требует специального образования и определенных навыков, которых зачастую у него нет. Виной тому узкая научная специализация, которой нередко придерживаются в университетах — как во Франции, так и в ряде других стран. Из-за отсутствия междисциплинарных знаний медиевист изучает Средневековье в обход литературы, искусства, права, философии, теологии. К счастью, всегда есть историки, стремящиеся выйти за рамки своей узкой специализации. Однако нужно подняться до уровня Жоржа Дюби, чтобы отважиться написать Время соборов и блистательно справиться с этой задачей. Поэтому по-прежнему велика нужда в широко образованных и энергичных историках, готовых к профессиональным контактам со специалистами в различных отраслях науки. «Узкие» медиевисты обычно довольствуются поверхностным использованием источников, порожденных человеческим воображением. Они по-прежнему извлекают из них «историческую» информацию, то есть сведения, относящиеся к традиционной истории: события, институты, великие люди и с некоторых пор — что свидетельствует об определенном прогрессе — ментальности.

Серьезный историк, исследующий мир воображаемого, обязан использовать данные источники, но с учетом их специфики, понимая, что из них можно почерпнуть только то, ради чего они были созданы. Произведения литературы и искусства сами по себе являются исторической реальностью (историк должен учитывать их художественный уровень, сферу распространения и степень репрезентативности и, привлекая в качестве материала исследования как массовую продукцию, так и шедевры, сознавать реальную значимость каждого произведения). Авторы, как посредственные, так и гениальные, создавали свои творения с различными целями, руководствовались разными правилами и не имели единого шаблона, в отличие от тех архивных документов, с которыми привыкли работать историки. Однако эстетические ценности и красота сами по себе являются вполне достойными предметами изучения. Значительным успехом можно считать преодоление чисто позитивистского подхода (присущего отцам-болландистам, которым мы стольким обязаны) в изучении агиографических текстов. Агиография стала рассматриваться как специфический жанр, порожденный народным восприятием христианского вероучения и его обрядовой стороны, а также тактикой Церкви по отношению к главному и многоликому персонажу христианства — святому, о котором пишет в своих работах Питер Браун⁴, и к основной добродетели христианского общества — святости. Однако необходимо проделать большую работу, прежде чем историк научится в совершенстве использовать произведения литературы и искусства для своих целей. В настоящих очерках я делаю всего лишь первые шаги в данном направлении.

Третья референтная система, необходимая историку, изучающему воображаемое, выводится из простой констатации факта, гласящего, что в воображаемом присутствует образ. Это еще одно основание для отделения области воображаемого от области представлений и идеологии, где зачастую можно ограничиться умозрительными построениями. Подлинные образы конкретны и вот уже долгое время являются предметом изучения специальной науки: иконографии. Период становления иконографии, отмеченный появлением замечательных работ известного ученого Эмиля Маля⁵, характеризуется разработкой типологии сюжетов, сопоставлением произведений изобразительного искусства с произведениями литературы, изучением эволюции сюжетов (и, как вторичного явления, стиля). Не так давно из иконографии выделилось новое перспективное направление — иконология. Основоположниками его стали Эрвин Панофски⁶ и Майер Шапиро⁷. Они определили место иконологии по отношению к истории искусства, разработали методику структурного анализа и семиотических методов для изучения визуальных образов, обосновали связь образа с окружающей его интеллектуальной и культурной средой. Сегодня благодаря работе многих ученых и исследовательских коллективов иконография превратилась в самостоятельную область исторических исследований. Создание корпуса иконографических изображений (иконотеки), выполненного с помощью статистических методов, применяемых в информатике, предоставляет историкам прочную базу для последующей работы. Теперь существует возможность проводить сплошной анализ изображений исходя не только из сюжета или структуры, но практически из любого параметра (в частности, цвета), а также исследовать соотнесенность изображения с его окружением (местоположение в рукописи, размещение на странице, сопоставление с текстом). Рамки задач, поставленных исследователями, значительно расширились; теперь основным вопросом, связанным с изучением изображения, становится вопрос о принципах функционирования визуального образа в культуре и обществе. К сожалению, в настоящем сборнике

10 иконографические примеры отсутствуют, однако ссылки на визуальные образы, пусть даже имплицитные, присутствуют постоянно.

Мне известно, что воображаемое является сегодня предметом многочисленных исследований, среди которых немало основополагающих, новаторских и первопроходческих. Однако часть исследователей неизбежно уклоняется в сторону иррационального, и тогда принципы психоанализа постепенно подменяются сомнительной идеологией архетипов⁸; подобные изыскания вызывают у меня недоверие. Модели воображаемого создаются научными методами, архетипы же являются продуктами досужих вымыслов и мистификаций⁹. Почему все же нужна новая область истории — история мира воображаемого¹⁰? Прежде всего потому, что большинство историков приходят к убеждению, что вся жизнь людей и общественных формаций принадлежит истории, а следовательно, при историческом подходе любому явлению из этой жизни можно найти объяснение. Историку не чужды даже явления природы. В качестве примера приведу работу История климата Эмманюэля Леруа Ладюри ¹ и недавно изданный труд Робера Делора У животных тоже есть своя история¹², который автор относит к разделу исторической зоологии: взгляд на историю со стороны природы и животных, без участия человека. Историки, исследующие воображаемое, не дерзают покидать пределы человеческого универсума. Однако, используя психоанализ, методы, применяемые в социологии и антропологии, осмысливая роль средств массовой информации, мы все яснее начинаем понимать, что жизнь человека в обществе определяется не только осязаемыми реалиями, но и образами и представлениями. Образы, порожденные воображением, не только воплощены в иконографической и художественной продукции, они населяют универсум ментальных образов. Поэтому, приступая к их изучению, следует быть особенно осторожным, дабы не утонуть в безбрежном океане психического, ибо не бывает мысли без образа. Образы, интересующие историка, — это коллективные образы, возникшие в ходе истории, образы, формирующиеся, трансформирующиеся, деформирующиеся, образы, получающие свое выражение в словах,

сюжетах. Эти образы могут быть завещаны в форме традиций, заимствованы одной цивилизацией у другой, могут включиться в диахроническое коловращение классов и общественных укладов. Они — часть социальной истории, хотя к ней и несводимы. Поль Альфандери и Альфонc Дюпрон убедительно показали¹³, что западные христиане отправились в крестовый поход главным образом потому, что их вдохновлял созданный воображением образ Иерусалима. История воображаемого - это углубленная история сознания, пробуждение которого в Средние века блестяще проанализировал отец Шеню¹⁴. Воображение стимулирует человека и побуждает его действовать. Воображение - феномен коллективный, общественный и исторический. История без воображаемого — это история-инвалид, безжизненная история.

Пользуясь имеющимся в моем распоряжении инструментарием историка, созданным большей частью после эпохи Средневековья, я всегда старался подогнать его под ментальные структуры людей того прошлого, которое я изучал. В настоящей работе я не стану анализировать употребление понятий imago, imaginatio (изображение, воображение) в Средние века. Слово imagination (воображение) появилось во французском (старофранцузском) языке в XII в. Однако мне хотелось бы напомнить, что средневековые клирики всегда объединяли внешнее восприятие и восприятие внутреннее. Путем огромных усилий средневековому христианству удалось перевести восприятие мира извне вовнутрь; начало было положено Блаженным Августином и Боэцием, в конце VI в. продолжено Толкованиями на Иова (Moralia in Job) Григория Великого, и в результате обрело свое выражение в форме мистических видений и экстатических состояний, посещавших мужчин и женщин в XII—XVI вв. Помимо видимых, наружных органов зрения и слуха есть внутренние, невидимые органы зрения и слуха; невидимые органы чувств гораздо важнее видимых, ибо именно с их помощью воспринимаются божественные видения, слова и звуки самого реального из миров — мира вечных истин. И в этом мире, используя формы мира зримого или же принимая формы мира незримого, существует и функционирует универсум образов и представлений.