История и память - ле Гофф Жак - Страница 13

3. Двойственность «древнего* (старинного): греко-римская древность и другие

Даже если главные события и связаны с понятием «современное», то историческое содержание, обретенное «древним» (старинным) в мире западной культуры, сыграло весомую роль в его борьбе за включение в состав ценностей.

Разумеется, подобно тому, как «современное» могло обладать нейтральным смыслом «недавнего», так и «древнее» могло обладать нейтральным смыслом «старинного» или отсылать к иному, нежели греко-римская древность, периоду - то возвышаемому, то обесцениваемому.

Так, в Средневековье и в эпоху Ренессанса в нейтральном смысле слова будут говорить о Диаволе как о древнем змие (antiquus serpen и о Земле как о древней матери (antiqua mater), просто отсылая, та ким образом, к истокам человечества, однако сохраняя при этом некоторый уничижительный оттенок в случае с Диаволом: древность Злого духа только подчеркивает его злобность, а древность Земли, напротив, наделяет ее более высокими добродетелями.

С христианской точки зрения, использование понятий «ветхий⁵¹завет», «старинный закон» (где, впрочем, «старинный» противостоит «новому», а не «современному») объясняется тем, что Ветхий Завет предшествует Новому; однако эти слова несут двойную смысловую нагрузку. На первый взгляд, поскольку новый закон пришел на место старинному, а милосердие (cantos, любовь) заменило справедливость, по отношению к которой она выступает как более высокая ценность, старинный закон ниже нового, однако он также наделен а торитетом древности и причастности к истокам. Исполины Ветхого Завета превосходят людей Нового, даже когда последних не низводят до уровня карликов, как это делает в XII в. новый топос, авторство которого Иоанн Солсберийский⁵² приписывает Бернару, руководителю церковной школы Шартра («мы - карлики, взобравшиеся на плечи гигантов...») и который проиллюстрирован одним из витражей XIII в. в Шартрском соборе, где маленькие евангелисты стоят на плечах больших пророков.

Между тем в те же времена, когда термин «древний» обозначал греко-римскую древность и нес в себе все те достоинства, которыми наделяли ее представители Возрождения, гуманисты называли «древ-ним⁵³» так называемый каролинский стиль, относящийся к X-XI вв. А Салютати⁵⁴, например, пытается достать рукописи Абеляра «en antica»⁵⁵. Точно так же во французском языке XVI в. выражение «в старом стиле» ( l'antique) как относившее к «грубой» древности, т. е. к древности готической, средневековой, согласно Роберу Эстьенну⁵⁶, имело пренебрежительный оттенок.

Но в общем и целом начиная с эпохи Возрождения, особенно в Италии, термин «древний» (antico) отсылает к некоей далекой, играющей роль образца и, к сожалению, уже завершившейся эпохе. «Grande Dizzionario della Lingua Italiana» (статья «antico») приводит показательные в этом отношении цитаты из Петрарки: «Virt contra favore / prender l'arme, e fiai combatter certo, / che Vantiquo valore / n Pitalici cor non ancor morto»⁵⁷, Ариосто: «Oh, gran bont de cavallieri antiquü»*⁵⁸, Вазари: «Ε di belissima architettura in tutte le parti, per avèr assai imitato l'antico»⁵⁹; Леопарди: «Quella dignit che s'ammira in tutte quelle prose che sanno d'antico»⁶⁰.

В большинстве европейских языков термин «древний» дистанцирован по отношению ко всем близким ему по смыслу словам, которые могли бы давать оценку древности, в частности по отношению к слову «старый» (vieux), которое, напротив, обнаруживает некий пренебрежительный оттенок. Во Франции в XVI в. - о чем пишет умерший в 1781 г. Ла Кюрн де Сент-Пале⁶¹в своем «Историческом словаре старого французского языка» - возникла любопытная иерархия, составленная терминами «древний», «старинный» и «старый»: «"Древнее" превосходит "старинное", а "старинное" - выше "старого"; чтобы быть древним, нужно иметь возраст в тысячу лет, старинным - двести, а старым - больше ста лет». Если быть более точным, то заключенный в оппозиции древний/современный концептуальны смысл изменился, когда в эпоху Возрождения «древнее» стало обозначать главным образом греко-римскую древность, а также ту древность, которую гуманисты рассматривали как конкретный образе для подражания. Уже Петрарка восклицает: «Не является ли вся история прославлением Рима?» («Quid est enim aliud omnis historia quam Romana laus?»⁶²).

Тот факт, что слово «древний» обозначает какой-то период, некую цивилизацию, не только обладающую авторитетом прошлого, но также и озаренную светом Возрождения, кумиром и инструментом которого она являлась, отныне придает конфликту «современное/ древнее» характер почти святотатственной борьбы. Конфликт между древним и современным становится сражением не столько прошлого настоящего, традиции и новации, сколько столкновением двух форм прогресса: прогресса, обусловленного как имеющимися достижениями, так и вечным возвращением, развитием по спирали, высшая точка которого принадлежит древности, и прогресса, для которого характерна прямолинейная эволюция, линейное развитие, прогресса, отдающего преимущество тому, что все дальше отстоит от древности. Именно на древность опирались гуманисты эпохи Возрождения для создания той «современности» XVI в., которая сразу же наткнулась на устремления современного. В условиях кажущегося отождествления гуманизма и любви к единственной форме древности, которая может обладать ценностью, - к древности греко-римской, современное представало как «антигуманизм». В дальнейшем современное в своей борьбе против древнего придет к союзу с другими - примитивными и варварскими - древностями, а именно с теми, которые точно так же были заменены, разрушены или осуждены древностью грекоримской.

Но тогда как древнее быстро и легко одерживает победу на семантическом поле древности над ближайшими соседями, современно долгое время пребывает в состоянии борьбы со своими конкурентами - новизной и прогрессом.

4. Современный и его конкуренты:

современный и новизна, современный и прогресс

Хотя термин «современный» указывает на осознание некоего разрыва с прошлым, он не несет той же смысловой нагрузки, что и близкие ему термины «новый» и выступающий в качестве существительного «прогресс».

Новое содержит в себе идею рождения, начала, которое благодаря развитию христианства обретает почти сакральный характер крещения. Это и Новый Завет, и «Vita Nova» Данте, которая рождается вместе с любовью. Новое означает нечто большее, чем разрыв с прошлым, - это забвение, исчезновение, отсутствие прошлого. Конечно, данное слово может обладать и чуть ли не уничижительным значением - что и проявлялось в Древнем Риме по отношению к homine noviy людям без прошлого, т. е. рожденным от родителей, не занимаю щих определенного места в социальной иерархии, неблагородным, выскочкам. В некоторых выражениях средневековой христианской латыни акцентируется смысл святотатственной новизны, которая не связывается с первоочередными ценностям истоков. «Новые апостолы» (novi apostoli), о которых в XII в. с презрением говорит Пьер Абеляр в «Historia Calamitatum»²⁰, - это те отшельники, странствующие проповедники, соблюдающие правила каноники, реформаторы монастырской жизни, которые в глазах переполненного прочитанным и воспоминаниями интеллектуала, каковым он и являлся, представляют собой лишь грубые, лишенные какого-либо образования пародии на истинных апостолов - апостолов прошлого, связанных с подлинными истоками. Начиная с древности превосходная степень от novus - novissimus - приобрела смысл чего-то последнего катастрофического. В христианстве это превосходство доведено до пароксизма конца света. Трактат XIII в. о бедствиях и катастрофах последних времен («De periculis novissimorum temporum») парижского мэтра Гийома де Сент-Амура обыгрывает двойной смысл слова «novissimus», обозначающего одновременно и самое недавнее настоящее и конец света. Однако «новый» (novus) прежде всего обладает очарованием того, что возникло правильным образом, очарованием новорожденного, чистого.