Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 3

Короче говоря, усадьба она усадьба и есть.

– Ну вот и так, тудыть тебя в качель, – провозгласил давешний мужичок, честно прущий за Марией её чемодан. – Ключики-то вертай взад, чай не справишься, рассохлось всё, ядрёна вошь, и заржавело. Дай-ка я сам! Не бабьего ума это дело, подвинься, чего разлапилась?

Маша, искренне полагавшая, что нет такого дела, которое «не бабьего ума» и очень подобные разговоры не любившая, послушно протянула тяжёлую связку, тихонько дожидаясь возле крылечка, когда сосед, то и дело поминающий качели, справится с входной дверью.

– Ну от! – заявил мужик довольно, толкая тяжко скрипнувшую створку. – Ты как, на ночь-то запираться будешь? А чего тута запираться-то, у нас чай не Москва, воров нету. Ты, девка, только дверку прикрой и всех делов. А завтра я маслица в замок капну и полный ажур!

– Большое спасибо! – пробормотала вконец обессилевшая Мария. – Вы мне очень помогли. Сколько я вам должна? – Вопрос, конечно, был не слишком приличный, а если уж говорить совсем честно, то откровенно хамским он вышел. Но кто ж знает, какие расценки в этом Мухлове? Можно ещё больше человека оскорбить. – Я вот только кошелёк свой найду…

Где её кошелёк, Маша понятия не имела. В сумке, наверное. А сумка, надо полагать, в машине осталась. Госпожа Мельге зачем-то обернулась на дорожку жёлтого кирпича и жёстко затосковала. Только от мысли, что надо топать обратно к воротам, рыться в раскалённом нутре «японочки» и что-то там искать, начало подташнивать.

Кстати, машину было бы неплохо загнать на участок. Или уж пусть её?

– Да, что я тебе, гарсон какой? – оскорбился мужик. – Совсем вы в ваших столицах обалдели! Не обижай меня, девка, слышь? – Сосед погрозил Маше корявым желтоватым пальцем, смахивающим на сучок и длинно всморкался в травку. Марию передёрнуло. – Я ж по доброте душевной, потому как ты ну точно моя Любка-покойница.

– Простите, я не хотела вас обидеть, – буркнула Мария Архиповна, мечтая только о том, чтобы мужик, наконец, догадался куда-нибудь провалиться.

– Да я не из обидчивых, – успокоил её Василич. Или Никанорыч, что ли? – Ты, слышь, сгоняй завтрева в сельпо и возьми фанфурик, уважь, значит, по-соседски. Только эти, красивые, не бери, никакого градуса в них нету. А возьми нашенскую, с синей этикеточкой за…

– Куда мне сгонять? – спросила Мария Архиповна специальным тоном, которым обычно интересовалась у подчинённых, почему это французских туристов вместо ресторана «Максимус» отправили обедать в столовую номер пять при хладокомбинате.

Сосед, видимо, про «специальный тон» ничего не знал. А, может, и знать не хотел.

– Эх, молодёжь! – Махнул он рукой так, что мгновенно стало понятно: от молодежи ничего путного он давно не ждёт. – В сельпо, говорю. В магазин, тобишь, тудыть тебя в качель. А, ладно, завтра провожу, а то заблукаешь ещё.

– Что я… сделаю? – совсем-совсем специальным тоном поинтересовалась госпожа Мельге.

Мужичок ей надоел ужасно.

– Да заблудишься, говорю, – с жалостью, будто умственно отсталой, пояснил «помощник». – Давай, хорош лясы точить. Пойдём, я тебе разобъясню, что тут к чему, сама не разберёшься.

– Не надо мне ничего разобъяснять, – проворчала Маша под нос.

Но Сергеич уже канул в доме, чем-то активно громыхая. Вёдра, что ли, переставлял?

Мария, тоскуя, задрала голову. Над головой – вот же неожиданность! – было небо, выцветшее, вылинявшее почти до белизны, и чувствовалось, что вечер наступит скоро, да он почти уже наступил.

– Эй, девка, ты где там? – заорал из дома сосед. – Подь сюды.

Маша тяжко, совершенно по-лошадиному вздохнула, поднялась по трём ступенькам и осторожно заглянула в дверной проём. В доме было сумрачно, даже по застеклённой веранде ползали тени. Пахло пылью и мышами. Мария не очень-то знала, как именно пахнут мыши, но подумалось именно так. А ещё «дачка» поскрипывала, шуршала, разве что не потягивалась, просыпаясь, но гостью явно заметила, посматривала искоса: «Кто ещё такая? Жить, что ли, тут собралась? Так уживёмся ли?»

– Вряд ли, – успокоила дом Мария. – Ты слишком-то не волнуйся, я уеду скоро.

«Ну-ну» – с сомнением скрипнули половицы.

– Девка-а, ну где ты тама? Иль обратно в свою Москву укатила?

Сразу за верандой, то есть за верандовой дверью, понятно, оказался печной угол, неудобно вылезший прямо на середину довольно большой комнаты. Госпожа Мельге, ничего подобного не ожидавшая, даже шарахнулась, ударившись бедром о дверной косяк, так, что в глазах потемнело. Зашипев от боли, Маша испуганной кошкой метнулась в другую сторону, налетев на утлый столик. Столик Мария успела поймать, но на пол что-то всё равно тяжело брякнулось. Оказалось, что снесла она телефон – чёрный, литой пластмассы с жёлтым диском и очень внушительный.

Маша постояла, замерев испуганным сусликом, прислушиваясь к дому, нагнулась, подняла с пола телефонную трубку, за которой потянулся чёрный же витой шнур. Странно, но в трубке гудело многозначительно, видимо, местные телефоны от спутников никак не зависели, куда там смартфонам.

– Эй, соседка, да долго ли тебя ждать-то? – заорали из-за печки и с перепугу трубку Мария едва не упустила.

– Да не надо меня ждать! – шёпотом рыкнула Маша. – Я к вам не напрашивалась!

Это было такое враньё, что стало очень стыдно. Как же не напрашивалась, если сама скулила: «Уехать бы куда подальше и никого не видеть»?

Правда, с «не видеть» вышло как-то не очень.

***

Выпроводить соседа оказалось не просто. Маша уж и намекала, и вздыхала многозначительно, и демонстративно не слушала, а он всё не понимал, суетился, бегал из комнаты в комнату, что-то включал или, наоборот, выключал? Мария не вникала, а потом и вовсе наплевала на его хлопотню, просто стояла и смотрела в окно, занавешенное пыльным тюлем. Недаром же бабушка Вероника Германовна говаривала: «Всё пройдёт – пройдёт и это».

Впрочем, кажется, это не старшая госпожа Мельге придумала, а кто-то из великих, может даже и ветхозаветных.

В конце концов, сосед, следуя мудрости бабушки в купе со всеми остальными, что-то такое уяснил и даже смутился, заперхал неуверенно, подтянул свои шикарные «треники», пару раз упомянул качель и боком, боком вымелся вон, оставив Машу в покое. Правда, радости жизни от этого не прибавилось. Что делать дальше Мария Архиповна понятия не имела. Наверное, в первую очередь стоило распаковать чемодан и как-то начать… жить?

Вот только никакой жизни впереди не предвиделось. Всё, что действительно имело значение, осталось позади вместе с французами, сотрудниками, мастером, который должен был явиться в пятницу, чтобы сменить подтекающий смеситель в ванной; машиной, которую неплохо бы отправить на ТО, что-то там в её многомудром немецком механизме сбоить начало; проблемой покупки купальника, который ещё найти надо – к её-то кустодиевским формам не всякий пойдёт, а на море ехать решительно не в чем, старые поизносились! В общем, всё многотрудное, хлопотное, раздражающее и такое важное было там, а она, младшая Мельге, здесь. И как это впихнуть в реалии жизни Маша решительно не знала.

Резкий и очень громкий трезвон, будто кто-то ненормальный яростно дёргал верёвку колокола, вышиб из задумчивой меланхоличности кулаком. Мария заметалась, как давеча на пороге, метнулась за угол печки, пытаясь сообразить, что такое происходит – ей примерещилось, будто сработала пожарная сигнализация, а где тут выход Маша вдруг забыла. И страшно стало так, что щёки захолодели.

Оказалось: никакой сигнализации нет, просто звонил телефон, так и валяющийся на полу, на наивном лоскутном коврике. Вот только трубка почему-то оказалась пристроенной как следует. Кто, интересно, её успел положить?

Мария постояла, изучая доисторический аппарат, вроде бы даже подрагивающий от усердия, но поднимать его не стала, вместо этого присела рядом на корточки.

– Алло? – спросила неуверенно.

– Машка, – грянуло из эбонитовой мембраны так, что Мельге даже отодвинула трубку от уха, глянула на неё удивлённо. Вопли, несущиеся из дырочек, тише не стали. – Ты что, дура совсем? Я тебе звоню, звоню, а ты не отвечаешь!