Тропы Подземья (СИ) - Мантикор Артемис - Страница 77

Открывшийся путь дал жизнь новому течению. Выходивший снизу теплый пар очень медленно, капля за каплей, собирал со льда частицы холодной воды, что медленно стекали вниз, ко мне.

Здесь, в пещерах, я наконец, перестала чувствовать выжигающий душу холод, и начала приходить в себя, продолжая собирать свое сознание по крупицам. Здесь меньше страха, чем в замерзающем мире снаружи. Но взамен этому пришла тоска по тем дням, когда я наслаждалась солнечным светом и пением птиц.

Снова понеслись годы долгой работы. Я искала себе новое русло, новые притоки и новые владения. На моих плечах были последние огоньки жизни из моего прежнего мира. В основном, это были речные медузы. Единственные во всем Мельхиоре, предпочитавшие мои воды.

Я делала все возможное. Была готова пойти на любые жертвы. Работала не покладая рук. Но этого было мало. Без настоящего бурного потока, без бесконечного движения я переставала быть рекой. Поэтому мне оставалось все глубже и глубже забираться внутрь Подземья, надеясь на чудо. Была бы рада даже стать частью другой реки, если это вернет мне хоть толику прежней меня и прежней жизни.

Каждый день я работала, понемногу подтачивая камни вокруг себя и находя для себя новые пути. Несколько раз в меня вливались маленькие озера, спрятанные между камней прошедшими землетрясениями. Пару раз мне удалось сквозь толщею стен услышать голос другой, такой же, как я, реки.

Медленно, столетие за столетием, я копила силы, разливалась все шире и искала себе новый дом. Старые силы постепенно возвращались ко мне. Хоть до прежних сил и размеров мне было еще далеко, меня вел оптимизм и вера в тихое счастье на новом русле.

Но там, куда меня вслед за этими поисками меня завели пути судьбы, не следовало течь никогда. Не зная Подземья, я купилась его тихим очарованием и спокойствием, слишком поверила в силу Воды.

Я пролилась в лапы огненного зверя, что тут же принялся пожирать мою плоть, обращая в пар. Никогда прежде я не чувствовала столько боли! Испаряться — по ощущениям все равно, что плыть в кислотном озере.

Бой был принят. У меня не было опыта битв, однако были чувства и воспоминания тысячелетиями, сливавших в меня свою кровь древних. В критический момент она начала мне шептать о слабостях моего естественного врага. Он был безумно силен, во много раз сильней меня и не одну тысячу лет копил силу в той пещере. Но я не сдавалась — такого выбора у меня просто не было, даже если бы я захотела.

Бой был жестоким, неравным, и длился во много раз дольше, чем любое такое сражение длится в природе. Тогда мне казалось, что он растянулся едва ли не на пол вечности. Я почти сошла с ума от боли, но до последнего продолжала сопротивляться.

И вот вопреки всему, я начала одерживать верх. Жар становился меньше, а яростные янтарно-рыжие цвета огненной реки начали тускнеть. Пламя проигрывало, обращаясь в черный камень, ставший днищем моего нового мира.

Вот только.

Я была одна в этом мире. Бой стоил жизни последних, кого я любила. Все, что некогда жило во мне погибло страшной, мучительной смертью, варясь во мне заживо, и я ничего не могла с этим поделать. Проливаясь сверху вниз, я даже сбежать не могла.

Должно быть, мой полный отчаянья крик слышало все Подземье. Так я тогда подумала, потому как в ту же минуту передо мной появилась она. Арахна, владыка искусственно выведенных ею младших зверян, арахнидов. В те времена она была почти неизвестной лисой из народа чиф, обладавшим лисьей магией духов, навыками химеролога и ненавистной всему живому пустотой.

Увидев в ней последнее, я должна была задуматься только об одном — атаковать или бежать. Так поступали все древние, повстречавшие на своем пути эту стихию. Множество погибших во мне душ убеждали меня не совершать ошибку. Но я не могла думать ни о чем, кроме гибели в моих водах всего мне родного.

— Я верну тебе огни их жизней, — предложила она мне сделку. — Но ты взамен отдашь самое ценное, что у тебя есть.

Что может быть у меня ценного? Я — всего лишь река, пусть и помнящая времена до рождения бога-чудовища. Ей просто нечего у меня просить такого, что было бы даже равносильно обмену, не говоря уж о выгоде.

Не устаю проклинать тот день и свою наивную глупость. О том, что она взяла взамен я не могла и помыслить. Прежде я не догадывалась, что такие вещи вообще можно отдать.

После того, как она отняла у меня саму мою суть, мир снова начал меняться. Арахна сдержала слово, и вернувшиеся медузы, рыба и иные мои обитатели обживались на новом месте. Моему счастью не было предела, равно как и наивности.

С того времени во мне поселилась слабость. С каждым днем я начинала осознавать саму себя все хуже и хуже. Забывала о течениях и заботах, постепенно замедляя свой бег. Порой я забывала даже о том, кто я и где я. Воспоминания смешивались и путались, словно клубок нитей в лапах кота. Вскоре я не смогла вспомнить собственное имя, а затем и отец прекратил отвечать на мои слова силы. Я перестала понимать, кто я на самом деле.

Пару раз я засыпала на десятки, а то и сотни лет. Пока однажды не обнаружила себя серо-зеленой зловонной лужей. На камнях обосновались лягушки и тело мое покрывалось тиной. Вода стала густой и распространяла гнилостный смрад, а обсидиановый камень стал серым от покрывшего его люминориса. Он любит этот камень, но не смеет сам приблизиться к лаве вне сырости.

Арахна ничего не сказала о том, что последует за нашей сделкой. Я лишь отсрочила гибель своего мира, а в итоге не смогла с ним даже проститься. Вся моя рыба снова погибла. Все, кого я знала по именам, чьи чешуя и глаза были моим небом и звездами. Раньше я любила всех, затем — лишь их. И вот у меня не осталось ничего, ради чего я хотела бы жить.

Только некоторые из медуз сохранили частицу себя, став бесплотными духами. Задыхаясь в трясине, не приспособленные к жизни в таких условиях, они все погибли. Погибли по моей вине, и даже тогда не пожелавшие меня покидать, переродившись стихийными сущностями. Лишь они не дали мне сойти с ума от утраты и осознания собственной глупости.

Остатки застоявшейся воды, что когда-то давно дарила жизнь и поила треть Мельхиора, стали называться великим отцом Обсидиановыми болотами, затем Серыми, когда люминорис начал поглощать навек уснувшую лаву, и ныне получили от него имя Запретных.

Я стала отвратна самой себе. Моё грузное неповоротливое тело не могло пошевелиться, а воли едва хватало на то, чтобы сохранять остатки сознания. Мой разум угасал так же, как зародился когда-то много тысяч лет назад. Мысли стали неповоротливы и меня постоянно мучала сонливость. Я все чаще стала себя убеждать, что все вокруг — просто странный и долгий кошмар, и вскоре я вновь буду радоваться солнечному свету. Вместо реальности я смотрела по кругу кусочки своей прежней жизни бурной реки.

Призрачные медузы заставили меня в последний раз побороться, только теперь уже за собственную жизнь и остатки разума. Они всегда вытаскивали меня из бездонного омута памяти и морока спутанных снов. Они не давали мне спать и не позволяли до конца раствориться в забвении.

Усохшие гнилые воды стали насыщенней, в них сильней чувствовалось влияние частиц крови, осколков, нашедших во мне свой вечный покой душ. Голоса растворенной во мне крови слышались отчетливо, как никогда прежде. Рядом с моими вялыми, слабыми мыслями, они были подобны огоньку свечи во мраке.

Меня снова спасла магия крови.

Сквозь грязь, тину и пещерный камыш болото выплюнуло из себя Кикимору.

Несколько лет я питалась кровью лягушек и мелкой пещерной живности. Мое новое тело действовало само по себе, когда мысли отказывались возвращаться из прежней жизни. Оно охотилось само по себе, проделывая раз за разом все еще отвратные для прежней меня действия. Догнать, повалить, убить. Выпить кровь.

Я отказывалась думать о реальном мире, уничтожая нападавших не задумываясь и лишь изредка отвлекаясь на призрачные тела медуз, что вели меня дальше и не позволяли упасть и уснуть навек. Разум не желал возвращаться в тело, поэтому медузы начали обманом завлекать мне на дорогу добычу, чтобы Кикимора не умерла от голода. Но даже это с каждым разом им удавалось все хуже.