Дуэт со случайным хором - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 25
- Предыдущая
- 25/30
- Следующая
— Но ты еще не взглянул на меня даже.
Она стояла перед ним, подняв вуаль. Это были лицо и фигура, на которые стоило взглянуть. Светло-карие глаза, темные каштановые волосы и нежный цвет лица с чуть-чуть заметным румянцем на щеках. Она напоминала собою древнегреческую богиню. В ее насмешливых глазах было много дерзкой смелости. При виде этих глаз трудно было оставаться равнодушным даже и более холодному человеку, нежели Франк. На ней было простое, темное, но очень изящное платье.
— Ну-с?
— Ей Богу, Виолетта, ты выглядишь прекрасно.
— Ну-с, что вы скажете?
— Ешь скорее, булки совсем простыли.
— Франк, что с тобою случилось?
— Решительно ничего.
— Ну?
Она взяла его за обе руки. Он почувствовал хорошо знакомый сладкий запах, с которым было связано немало воспоминаний, и у него чуть-чуть закружилась голова.
— Франк, ведь ты еще не поцеловал меня.
Она повернула к нему свое улыбающееся личико, и на мгновенье Франк потянулся к нему, но тотчас же овладел собой и обрадовался, заметив, что остается верным себе. Смеясь и все еще держа ее за руки, он усадил ее на прежнее место к столу.
— Будь хорошей девочкой, — сказал Франк. — Давай пить чай, а тем временем я прочту тебе маленькую лекцию.
— Ты — мне?
— Уверяю тебя, что нет лучшего проповедника, чем раскаявшийся грешник.
— Ты, значит, в самом деле раскаялся?
— Безусловно так. Тебе два куска сахару, да? Ведь это, в сущности, твое дело. Без молока, и как можно крепче — удивляюсь, как при этой привычке у тебя так хорошо сохранился цвет лица. А сохранился он, надо сознаться, прекрасно. Ну, что ты так сердито смотришь на меня?
Ее щеки покраснели, глаза смотрели на него почти со злобою.
— Ты в самом деле изменился, — сказала она, и в голосе ее слышались удивление и досада.
— Ну, конечно. Ведь я женат.
— Чарли Скотт тоже женат.
— Не выдавай Чарли Скотта.
— Мне кажется, я выдаю самое себя. Итак, у тебя нет больше ни капли любви ко мне. А я думала, что ты будешь вечно любить меня.
— Будь же благоразумна, Виолетта.
— Благоразумна! Ненавижу это слово. Мужчины произносят его тогда, когда собираются сделать что-нибудь мерзкое.
— Что же ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты был по-прежнему моим единственным Франком, — только моим. О, Франк, не оставляй меня! Ты ведь знаешь, что я всех променяю на тебя одного. И ты имеешь такое хорошее влияние на меня. Ты представить себе не можешь, как жестока я бываю со всеми другими. Спроси Чарли Скотта. Он скажет тебе. Я так измучилась с тех пор, как потеряла тебя из виду. Не будь же так жесток ко мне! Поцелуй меня!
Снова ее мягкая, теплая ручка коснулась его руки. Он вскочил и зашагал по комнате.
— Брось папиросу, Франк.
— Почему?
— Потому что ты как-то сказал мне, что когда ты куришь, ты лучше владеешь собой. А я вовсе не хочу этого. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя так же, как и я.
— Пожалуйста, сядь и будь послушной девочкой.
— Прочь папиросу!
— Не глупи, Виолетта!
— Говорят тебе, брось ее сейчас же.
— Да оставь ее в покое.
Она мгновенно выхватила у него изо рта папиросу и бросила в камин.
— К чему это? У меня все равно их полный портсигар.
— Я выброшу их все.
— Ну ладно, я не буду курить. Дело вот в чем, дорогая Виолетта, ты не должна более говорить про это. Бывают вещи возможные, бывают и невозможные. Это — вещь безусловно и окончательно невозможная. Мы не можем вернуться к прошлому. С ним покончено навсегда.
— Тогда зачем же ты пришел сюда?
— Сказать тебе «прощай».
— Простое платоническое прощай?
— Конечно.
— В отдельном кабинете у Мариани?
— Почему же нет?
Она с горечью рассмеялась.
— Ты всегда был немножко сумасшедшим, Франк.
Он с серьезным видом облокотился на стол.
— Слушай, Виолетта. Вероятно, мы не увидимся больше.
— Мне кажется, это зависит не только от тебя, но и от меня.
— Я хочу сказать, что отныне мне не следовало бы более встречаться с тобой. Если бы ты была не совсем такой, какая ты есть, это было бы легче. Но такие женщины, как ты, не забываются. Это невозможно. Я не могу вернуться к прошлому.
— Очень сожалею, что так рассердила тебя.
В ее голосе звучала ирония, но он не обратил на это внимания.
— Мы были хорошими друзьями, Виолетта. К чему нам расставаться врагами?
— К чему нам вообще расставаться?
— Не будем говорить об этом. Смотри, пожалуйста, на вещи так, как они есть, и лучше помоги мне сделать то, что нужно, потому что ты знаешь, что мне нелегко. Если бы ты была доброй, славной девушкой, ты, как всякий другой товарищ, пожала бы мне руку и пожелала бы счастья. Ты ведь знаешь, что я поступил бы именно так, если бы ты выходила замуж.
Но Виолетту не так легко было умиротворить. Она молча пила чай, только изредка вставляя отрывистые замечания, но глаза метали молнии и предвещали бурю. Вдруг она вскочила и в одно мгновение очутилась между дверью и стулом, на котором сидел Франк.
— Довольно этих глупостей, — проговорила она. — Не думай, что ты так легко отделаешься от меня. Ты был моим, и ты моим и останешься!
Франк сидел, опершись руками о колени, и беспомощно смотрел на нее.
— О Боже мой! Неужели ты собираешься снова начать все это?
— Нет, — отвечала она с сердитым смехом, — этого я не собираюсь делать. Но я не из тех женщин, которые легко отдают завоеванное. Ты можешь говорить все, что тебе вздумается, но сделать это будет не так-то легко, мой милый мальчик. Я знаю тебя гораздо дольше, чем она, и ты останешься моим, или я подниму такой шум, что ты не возрадуешься. Тебе хорошо сидеть тут и проповедовать, но это не поможет, Франк. Так легко ты не отделаешься.
— С чего ты так рассердилась, Виолетта? Неужели ты думаешь выиграть этим?
— Я люблю тебя, Франк, люблю, может быть, именно настоящей любовью. И я не отпущу тебя. Если ты будешь мне противиться, то даю слово, тебе несладко будет жить в Уокинге!
Франк угрюмо смотрел в свою чашку.
— К тому же, что это вообще с тобой сделалось? — продолжала Виолетта, положив ему на плечо свою руку. — С каких это пор ты набил себе голову высоконравственными идеями? Когда я видела тебя в последний раз, ты, помнится, был так же весел, как и все другие. Теперь же, судя по твоим словам, приходится думать, что человек перестает жить, как только женится. Кто изменил тебя так?
— Я скажу тебе это, — сказал он, подняв на нее глаза. — Меня изменила моя жена.
— Черт с ней, с твоей женой!
В его глазах мелькнуло что-то новое, еще невиданное ею.
— Довольно! — сказал он резко.
— О, я вовсе не хочу ей ничего худого. Но каким образом удалось ей вызвать в тебе эту удивительную перемену?
Мысль о Мод смягчила Франка.
— Если бы ты только знала, какое благотворное влияние она оказывает на меня, как она деликатна не только в словах, но в самых задушевных своих мыслях, как она прекрасна и чиста, ты поняла бы, что одна мысль об измене ей внушает мне отвращение. Когда я думаю о том, как она сегодня утром сидела за завтраком, такая любящая и такая невинная…
Будь он менее красноречив, он был бы менее откровенен.
Виолетта вдруг вспыхнула.
— Невинная! — воскликнула она. — Такая же невинная, как и я.
Франк вскочил, и глаза его засверкали.
— Молчи! Как ты смеешь оскорблять ее. Да ты не достойна произносить ее имя!
— Я приеду в Уокинг, — проговорила Виолетта, задыхаясь.
— Можешь ехать к самому дьяволу, — сказал он и, позвонив, спросил счет. Она с изумлением смотрела на франка. Для нее это был совсем новый человек, который ей нравился даже более, чем прежний.
— Я не шучу, — прошептала она, когда они уже спускались по лестнице. — Даю тебе слово, что я приеду в Уокинг.
Он не обратил внимания на ее слова и, не простившись с ней, быстро вышел на улицу. Дойдя до угла, Франк обернулся и взглянул на нее. Она стояла у подъезда, высоко подняв гордую голову, в то время, как управляющий громким голосом звал извозчика. Кросс повернулся и быстро подошел к Виолетте.
- Предыдущая
- 25/30
- Следующая
