Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна - Страница 14

– Вас не очень измучили Кира и Женя? – спросила мама с улыбкой.

– О, нет! Напротив! – в один голос воскликнули m-llеs.

– Я так и знал, что вы так скажете! – торжествуя, воскликнул Женя.

Я молча пододвинул им варенье.

– Вы думаете продолжать свой детский сад? – спросила мама, обращаясь к m-llе Marie.

– Мы еще не знаем. Мы с Sophie, может быть, совсем уедем на родину.

– Мама, поедем тоже совсем на родину! – предложил Женя. – Мы там будем кататься на осликах. Ведь там все катаются – правда, m-llеs?

– По крайней мере, в наше время катались, – улыбаясь, ответила m-llе Sophie.

В эту минуту я заметил, что Женя мне усиленно подмигивает, указывая на дверь.

– Мама, можно нам пойти в детскую? Мы сейчас вернемся, – сказал я.

Мама позволила.

– Знаешь что, Кира? – захлебываясь заговорил Женя, как только мы очутились за дверью. – Я решил подарить им последний вагончик. Он все равно не прицепляется! Как ты думаешь, они обрадуются?

– Еще бы! А я тогда подарю… Что же мне подарить? Разве волка?

– Жалко! – протянул Женя.

– А ты думаешь, им не жалко было отдать нам на память швейцарские домики?

Женя задумался.

– С вагончиком-то я решил – он все равно сломанный! А волка я бы на твоем месте не отдал, он нам нужен для пещеры. Да, может быть, они и не сумеют с ним обращаться, еще испугаются, когда он зарычит! Нет, лучше подари им свою немецкую книгу. Знаешь, ту, без картинок, которую нам Fräulein подарила.

– Да, но понимают ли они по-немецки? – смутился я.

– Ничего! Поймут! – убежденно воскликнул Женя. – А если не поймут – не беда: она такая скучная!

Мы начали рыться в своей корзине. Когда мы вернулись в столовую, мама о чем-то оживленно говорила с m-llеs. При виде нас все умолкли, из чего мы заключили, что темой для разговора служили мы.

– Что вы делали? – спросила мама.

Мы, сконфуженные, спрятали подарки за спину.

– Кира, ты первый, – шепнул Женя.

– Нет, ты первый! Ты задумал, ты и должен начинать.

– Зато ты старший!

Последний довод сразил меня.

Я вынул из-за спины книгу.

– M-llе Marie, это вам и m-llе Sophie от нас на память за швейцарские домики.

И я положил свой подарок на колени удивленной m-llе Marie.

– Это тоже… за швейцарские домики, – пробормотал Женя, торопливо всовывая в руку m-llе Sophie свой вагончик и опрокидывая на нее мимоходом молочник. – Он все равно не прицепляется, – не помня себя от смущения, пролепетал он.

– Что не прицепляется, молочник? Во всяком случае он зацепляется, – сказала мама, вытирая салфеткой руки и платье m-llе Sophie.

Я ущипнул Женю за локоть.

– Я хотел сказать… Нет, это так! – быстро поправился он.

M-llеs были в восторге от подарков. Немецкая книга оказалась очень интересной (я никогда не думал, что она может кому-нибудь понравиться!); Женин вагончик тоже был одобрен, хотя в нем открылся еще один маленький недостаток: когда m-llе Sophie захотела пустить его по скатерти, он сперва жалко заковылял и тотчас же опрокинулся, вертя в воздухе двумя колесиками, – третьего совсем не оказалось, четвертое не работало.

– Это ничего, его можно отдать на вокзале в починку… – все еще скороговоркой оправдывался Женя. – Он только сейчас так сломался!

– Ну и Женя! Какого инвалида выискал! – смеялась мама.

– Мама, а ты что подаришь m-llеs? – поспешил я на выручку Жене.

M-llеs покраснели.

– Кира, Кира, разве так можно? Что с тобой? – заговорили они в один голос.

Мама вышла.

– Дети, разве можно ставить людей в такое неловкое положение? Что подумает о нас ваша мама?

– Ничего не подумает. Пойдет и принесет подарок!

Через несколько минут мама возвратилась со своей последней картиной в руках, изображавшей вид из окна на часть переулка и сад.

– Вот, пожалуйста, m-llеs, на память о моих сорванцах.

– Madame, madame, это слишком… Ваша доброта смущает нас… Такая чудная вещь…

– И рама золотая, – хмуро вставил Женя.

– Женя!!

Он смолк, бормоча что-то неопределенное.

M-llеs все еще продолжали благодарить:

– Эта картина всегда будет с нами, будет напоминать нам ваших деток, их добрую маму…

Но Женя не дал им окончить. Хмурый, с надутыми губами, он молча вынул картину из рук m-llе Sophie.

– Ты мне ее давно обещала. Я ее не отдам!

– Что ты, Женя? Я тебе еще такую нарисую! M-llеs уезжают!

– Но ведь я тоже уезжаю!

– Хочешь, я тебе подарю ту, с мельницей, твою любимую?

– Когда? Сейчас?

– Она уже уложена, но как только мы переедем, я сама повешу ее тебе над кроватью.

– Хорошо. Берите, m-llеs, – та мне больше нравится.

И Женя неохотно протянул картинку смеющимся m-llеs. Скоро они начали собираться домой.

– Останьтесь, посидите еще. Куда вы торопитесь? – удерживала мама.

– Вы только по одной чашке чая выпили! – повторил я фразу, часто слышанную мной в гостях.

– И варенье не доели, – добавил Женя.

Но они настаивали на своем: нужно укладываться. Мы все пошли провожать их в переднюю.

– Прощайте, дети, – говорили они, стоя уже в шубах, – не забывайте нас. Помните, что мы вас очень любили!

– Больше, чем Маргариту? – спросил я.

– Больше! Больше всех других детей!

– И мы вас тоже больше всех других детей и больше Жанны! – уже всхлипывал Женя.

У обеих m-llеs стояли на глазах слезы. Я упорно смотрел на блестящую булавочную головку в шляпе m-llе Marie. Вдруг она расплылась, во все стороны от нее пошли лучи… Что-то горячее упало мне на щеку.

M-llеs поцеловались с мамой, еще раз наклонились к нам.

– Прощайте, дети! Идите в комнаты, а то простудитесь, – сквозь слезы проговорила m-llе Sophie.

Скрип открываемой и закрываемой двери, – кончено.

…….............

– Ах, зачем я им подарил такой гадкий сломанный вагончик, который даже на ногах не держится! – всхлипывал Женя.

– А я такую гадкую немецкую книгу!..

Тщетно утешала нас мама, уверяя, что и вагончик и книга понравились, – мы так и легли в слезах.

На следующее утро, еще при свечках, мы навсегда покинули наш домик.

Наш садик

I

Остановившись у главной клумбы и потрогав пальцем темно-красную, только что распустившуюся розу, Женя сосредоточенно нахмурил брови и голосом, таившим какое-то важное намерение, произнес:

– Что по-твоему лучше – розы или гиацинты?

– Неужели ты не знаешь? Конечно, розы! – ответил я.

– По-моему, тоже. Но почему тогда розы растут на клумбе, а не под маминым окном?

– Потому что там гиацинты!

– Но ведь гиацинты хуже… – тут Женя указал глазами на мамино окно. – Какие-то длинные, белые, точно их забыли покрасить. Я бы на мамином месте непременно их всех повыкидал.

– Жалко: росли, росли… Вот если пересадить…

– Да, да, – оживился Женя, – гиацинты сюда, а розы к маме. Выйдет отличный сюрприз! Мы так давно не делали сюрприза!

– Помнишь, как последний не понравился? Эта глупая курица сейчас же вырвалась – только крылья подпалили. А кухарку с этой дачи помнишь? Как она кричала!

– Это все глупости, – сказал Женя, морщась, – мы тогда были слишком маленькие. Давай лучше перекапывать.

Мы засучили рукава.

– Хорошо бы теперь собачьи лапы! – мечтательно вздохнул Женя, раскапывая землю у самого большого куста.

– А куда бы ты потом с ними делся? – спросил я, пуская в ход перочинный нож.

– К обеду я бы надевал перчатки, а целый день ходил бы с лапами, – по крайней мере всяких глупостей не заставляли бы писать.

Несколько минут мы работали молча. Яма увеличивалась медленно. Главное затруднение было в корнях: длинные, скользкие, похожие на грязных червей, они глубоко уходили в землю. Особенно противные пришлось обрезать.

– Я думаю, им от этого ничего не сделается. У редиски всего один корень, а какая она густая, – сказал Женя.