Князь Рысев (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 14

До ночлежника нас довезли на автомобиле — кряхтящий, пыхтящий тарантас больше походил на задыхающуюся свинью, нежели на то, что я привык считать машиной. Что ж, повторюсь — жаловаться мне не приходилось.

Хозяева доходного дома смотрели на помятых нас с Ибрагимом, как на грязных доходяг. Что ж, думаю, видок у нас был еще тот. Я бы сейчас так точно не отказался от ванны с горячей водой — водопровод-то тут хоть изобрели или нет? Я обернулся на автомобиль и пришел к выводу, что уж до такой простой вещи могли бы как-нибудь и додуматься.

Хозяйка — тощая, как сама смерть, с грязными волосами и ничего не выражающим взглядом — просила деньги на неделю вперед. Иначе, заверяла она, я могу проваливать, куда заблагорассудится. Видимо, подумалось мне, никто меня в лицо не знает. Либо же мой род настолько опозорен, что во мне не хотят видеть никого, кроме чумазого оборванца. Рубли, протянутые в уплату, хозяйка смотрела на просвет, обнюхивала и разве что не решилась опробовать на зуб — столь униженно я чувствовал себя разве что в детстве перед вредной кондукторшей в автобусе.

Не зря говорят, что человек способен приспособиться к чему угодно. Первое недовольство сгинуло прочь, едва я усадил задницу на стул и вдруг ощутил себя до бесконечного счастливым. Не привыкший садиться за пустой стол Ибрагим тотчас же сообразил чаю. Хозяйка хоть и с недовольным видом, но принесла нам ужин. Конечно же, холодный — разогревать его ради столь «дорогих гостей» посреди ночи ей хотелось меньше всего. Можно было понять. Не жалуемся, принимаем с благодарностью, что нам там сегодня бог послал?

Бог решил расщедриться аж на картошку и ломоть черствого, как стена, хлеба. Интересно, а каким бы был мой ужин в доме Тармаевых? Алиска бы, наверное, сейчас притащила чего-нибудь вкусненького.

Как странно — я знал лисицу меньше дня, но внутри жило ощущение, будто я прожил с ней бок о бок многие годы. То же самое касалось и Кондратьича. Старый вояка чем-то походил на сварливого, но невредного деда. Может, подумалось мне, это нечто телесное? Я ведь в этом теле всего лишь гость, прежний-то хозяин сгинул.

Ибрагим тяжело молчал. Слова, что он желал выложить, едва ли не грызли его изнутри от желания быть озвученными. Что ж, раз ему тяжело, так я первым начну — авось дело бодрее пойдет.

Прочистил горло, с благодарностью принял из его рук чашку с чаем. Страшно почему-то не хватало печенья юбилейного.

— Что ж нам делать-то дальше, Ибрагим? — натянул на лицо маску уныния, пущай хоть немного, а оживится. Если уж и он сейчас ответит мне тем же самым, то дело, видать, и вовсе швах. На мое счастье, старый вояка подбоченился, поправил усы.

— Ну что ж ты, барин, нос-то сразу повесил. Негоже тебе-то да труса играть.

— Негоже, — кивнул. Старика следовало поймать на крючок и вытянуть из него как можно больше. Интересно, а настоящий Рысев бы на моем месте сейчас знал, что делать? Или же он был тем еще рохлей? Поначалу-то я думал, что второе: раз уж Алиска в детстве умудрилась надрать ему задницу. Но, увидев ее сегодня в действии, должен был признать, что проиграть ей не постыдно. — Но делать-то что? Тармаевы нам сейчас не помощники.

— Как есть, барин. К Евсеевым соваться тоже опасно. А учитывая случившееся, кто ж поручится, что не ваша голова была нужна?

Ну да, ну да, крякнул мне здравый смысл. Так и вижу, как данники к сюзерену пришли и говорят — вынь да положь нам голову нашего кровника, да на блюдечке. Впрочем, может, я чего-то не знаю…

— Ты говорил про инквизиторов.

— Типун вам на язык, барин! — Кондратьич замахал на меня руками так, будто я обратился в нечистого, разом понизил голос.

Мне при виде его манипуляций почему-то представилась хозяйка доходного дома, что сейчас, затаившись, как мышь, у самой двери, приложила ухо и жаждет самых жарких подробностей из первых-то уст. По Петербургу уже наверняка разнеслась весть, что случилось в доме Тармаевых — судачить об этом будут все завтрашнее утро.

В нашем мире бы так и сделали. Но здесь, где есть право на силовое воздействие? Кто знает, может, даже и словом никто не обмолвится. Но Ибрагим, как человек бывалый, рисковать лишний раз не хотел, нагнулся к самому столу.

— Инквизатории, барин, это тебе не по девкиным порткам шариться. От них живому бы уйти, не то что бумазею нужную заполучить. Так-то.

Он ткнул пальцем в потолок, словно в тайной надежде пронзить им небеса. Я не унимался — в конце концов, чую, что если и есть способ вырваться из того болота, в которое меня с самого начала бросили, то он посреди этих самых инквизаториев и был.

— Ну не людей же там жгут, ей-богу, — ответил не без усмешки, вскинув руки. Кондратьича разве что не подкинуло.

— Что ты, что ты, барин! Не смей где еще языком такое ляпнуть, а не то! — Он сжал кулак, словно собираясь мне пригрозить. И тут же, резко охолонувшись, медленно опустился на стул, ожидая от меня порицания — где ж это видано, чтобы слуга, да потомку славного рода кулаком?

Я не обратил на это внимания. Если старикан сейчас закуксится, я из него и слова потом не вытяну, а от информации сейчас зависит вся моя дальнейшая жизнь. Почти ощутил себя шпионом из какого-то старого боевика, для которого знания были едва ли не важнее воздуха.

— Кондратьич, да расскажи ты толком, что там такое творят?

— А не к ночи помянуто будет, барин, чего творят-то.

Он махнул рукой, но я понял, что лед тронулся. Под видом грозного мужика оказался самый обычный добродушный дед. А может быть, вырастивший меня едва ли не на своих руках старый солдат просто боялся? Не за свою шкуру — за мою. Сколько уже раз он свою шею за место моей подставлял? Как тогда под дождем бился, как обрадовался, что я еще дышу…

Облизнув губы и нахмурившись, Ибрагим отвернулся. Ему страшно не хватало чарки, чтобы развязать язык. Ладно, раз уж он так за мою безопасность радеет, так мы на этом и сыграем.

— Ты же сам говорил, что других путей у нас сейчас нет. А если я сейчас не попаду в офицерский корпус, все может закончиться очень печально.

— Мы можем бежать, барин. — Он говорил с огнем в глазах, хватаясь за хрупкую надежду собственных слов. — Это нича, в деревне-то и бабу вам сыщем. И дом. И кров, и…

— Ибрагим… — совершенно спокойно остановил его я, и он поник головой, понимая, что предлагает невозможное. Выдохнул, собираясь с духом.

— Тяжело там, у инквизаториев, барин. Мало кто из родов-то благородных к ним по своей воле тащится — все от безнадеги или вот как вы. Кровный обряд они проводят, да не с кем-нибудь. С нечистым обручают, почитай.

— С чертями, что ли? — переспросил. Там, откуда я родом, чертей разве что после трех бутылок беленькой видят. Но что-то мне подсказывало, что инквизатории со мной не пару-другую рюмашек пропускать будут.

— С бисями. С ними самыми, как есть. Вам-то, поди, кажется — что оно, биси? Пустяк! Мол, если кровь благородная, так они зараз полны портки наделают, да деру.

Я так не думал. Честно признаться, не знал даже, что именно думать. От одного только осознания, что в этом мире есть те самые черти, коими нас пугали бабушки в детстве, кровь стыла в жилах, а по спине пробегала нервная дрожь. Глядя на Ибрагима, понимал, что он не шутит и что в нечистых не просто верит — он их как будто своими глазами видел.

Кондратьич будто мои мысли читал. Икнул, опустил взгляд.

— Черт, он всяко хитер. Кабы не они, так у нас, может, и жисть совершенно иная была. Ему что благородный, что чернавка — душа-то перед божьим судом едина на всякого. Им лишь бы кого, а в биздну утянуть.

— Откуда ж ты столько про них знаешь? — Мне почему-то показалось, что бывший хозяин моего тела уже задавал подобные вопросы и не раз. Ибрагим окинул меня почти не видящим взглядом, а потом махнул рукой — мол, коли уж «а» рассказал, так и «б» неплохо бы упомянуть.

— Я, признаться, барин, когда с турками-то бился, всякое повидывал. Басурманы-то, они с нашим нечистым разве что не братались в восемьдесят шестом-то…