Архив Шерлока Холмса - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 1

• 1/58
• Следующая

I fear that Mr. Sherlock Holmes may become like one of those popular tenors who, having outlived their time, are still tempted to make repeated farewell bows to their indulgent audiences. This must cease and he must go the way of all flesh, material or imaginary. One likes to think that there is some fantastic limbo for the children of imagination, some strange, impossible place where the beaux of Fielding may still make love to the belles of Richardson, where Scott’s heroes still may strut, Dickens’s delightful Cockneys still raise a laugh, and Thackeray’s worldlings continue to carry on their reprehensible careers. Perhaps in some humble corner of such a Valhalla, Sherlock and his Watson may for a time find a place, while some more astute sleuth with some even less astute comrade may fill the stage which they have vacated.

His career has been a long one—though it is possible to exaggerate it; decrepit gentlemen who approach me and declare that his adventures formed the reading of their boyhood do not meet the response from me which they seem to expect. One is not anxious to have one’s personal dates handled so unkindly. As a matter of cold fact, Holmes made his debut in A Study in Scarlet and in The Sign of Four, two small booklets which appeared between 1887 and 1889. It was in 1891 that ‘A Scandal in Bohemia,’ the first of the long series of short stories, appeared in The Strand Magazine. The public seemed appreciative and desirous of more, so that from that date, thirty-nine years ago, they have been produced in a broken series which now contains no fewer than fifty-six stories, republished in The Adventures, The Memoirs, The Return, and His Last Bow, and there remain these twelve published during the last few years which are here produced under the title of The Case-Book of Sherlock Holmes. He began his adventures in the very heart of the later Victorian era, carried it through the all-too-short reign of Edward, and has managed to hold his own little niche even in these feverish days. Thus it would be true to say that those who first read of him, as young men, have lived to see their own grown-up children following the same adventures in the same magazine. It is a striking example of the patience and loyalty of the British public.

I had fully determined at the conclusion of The Memoirs to bring Holmes to an end, as I felt that my literary energies should not be directed too much into one channel. That pale, clear-cut face and loose-limbed figure were taking up an undue share of my imagination. I did the deed, but fortunately no coroner had pronounced upon the remains, and so, after a long interval, it was not difficult for me to respond to the flattering demand and to explain my rash act away. I have never regretted it, for I have not in actual practice found that these lighter sketches have prevented me from exploring and finding my limitations in such varied branches of literature as history, poetry, historical novels, psychic research, and the drama. Had Holmes never existed I could not have done more, though he may perhaps have stood a little in the way of the recognition of my more serious literary work.

And so, reader, farewell to Sherlock Holmes! I thank you for your past constancy, and can but hope that some return has been made in the shape of that distraction from the worries of life and stimulating change of thought which can only be found in the fairy kingdom of romance.

— Теперь это никому не повредит, — так ответил мне Шерлок Холмс, когда я в десятый раз за десять лет попросил у него разрешения обнародовать нижеследующее повествование. Так что мне наконец-то позволено написать отчет о том деле, которое в определенном отношении можно считать вершиной карьеры моего друга.

Турецкая баня — наша с Холмсом слабость. Я не раз замечал, что именно там, в приятной истоме дымной парилки, мой друг становился менее замкнутым и более человечным, нежели где бы то ни было. На верхнем этаже бань на Нортумберленд-авеню есть укромный уголок, в котором стоят рядышком две кушетки. На них-то мы и лежали 3 сентября 1902 года, в день, с которого начинается мое повествование. Я спросил Холмса, нет ли у него сейчас какого-нибудь интересного дела. Вместо ответа он вытащил из-под простынок, в которые был запакован, худую нервную руку и извлек из внутреннего кармана висевшего рядом пальто какой-то конверт.

— Либо это написал суетящийся по пустякам напыщенный болван, либо речь идет о жизни и смерти, — сказал он, вручая мне письмо. — Я знаю не больше, чем сказано в этом послании.

Записка была отправлена из Карлтон-клаб вчера вечером. Вот что я прочел:

— Излишне говорить, что я позвонил и подтвердил, Уотсон, — произнес Холмс, когда я вернул ему листок. — Вы знаете что-нибудь про этого Дэймри?

— Только одно: в свете это имя известно как имя дворянина.

— Что ж, я могу рассказать вам больше. Дэймри слывет докой по улаживанию щекотливых делишек, таких, которые не должны попадать в газеты. Возможно, вы помните его переговоры с сэром Джорджем Льюисом по вопросу о завещании Хаммерфорда. Это человек света, с природной склонностью к дипломатии, и поэтому я могу надеяться, что дело не обернется ложным следом и что ему действительно нужна наша помощь.

— Наша?

— Ну, если вы будете настолько любезны, Уотсон.

— Был бы польщен…

— В таком случае время вам известно: половина пятого. А пока можем выкинуть это дело из головы.

Я тогда жил в своей квартире на улице Королевы Анны, но явился на Бейкер-стрит до назначенного часа. Ровно в половине пятого доложили о прибытии полковника сэра Джеймса Дэймри. Вряд ли так уж необходимо описывать его наружность: многие помнят этого крупного, грубовато-добродушного и честного человека, его широкое, чисто выбритое лицо и в особенности голос — приятный и сочный. Серые ирландские глаза его излучали искренность, добрая усмешка играла на живых улыбчивых губах. Цилиндр с блестками, черный сюртук, каждый предмет одежды — от жемчужной булавки в черном атласном галстуке до бледно-лиловых, идеально надраенных туфель — говорил о дотошной изысканности, которой славился полковник. Этот грузный и уверенный в себе аристократ заполнил собой всю нашу маленькую комнату.

— Разумеется, я был готов застать здесь доктора Уотсона, — с изящным поклоном заметил он. — Нам может понадобиться его помощь, поскольку на этот раз, мистер Холмс, речь идет о человеке, для которого насилие — привычное дело и который не останавливается буквально ни перед чем. Я бы даже сказал, что более опасного человека в Европе не сыскать.

— У меня уже было несколько противников, к которым применимы эти лестные слова, — с улыбкой ответил Холмс. — Вы не курите? В таком случае позвольте мне раскурить мою трубку. Если этот ваш человек более опасен, чем покойный профессор Мориарти или ныне здравствующий полковник Себастьян Моран, значит, с ним действительно стоит познакомиться. Могу я спросить, как его зовут?

— Вы когда-нибудь слышали о бароне Грюнере?

— Вы имеете в виду австрийского убийцу?

Полковник Дэймри со смехом всплеснул руками, затянутыми в лайковые перчатки.

• 1/58
• Следующая