Англо-Бурская война (1899—1902) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 20

• Предыдущая
• 20/145
• Следующая

По крайней мере, некоторые бойцы вдохновлялись чувствами, редко посещающими сердце британского солдата, когда он идёт в наступление. Чувство долга, вера в справедливость дела, любовь к своей части и родине — вот обычные стимулы каждого солдата. А у бойцов Имперского полка лёгкой кавалерии, поскольку они набирались из британских эмигрантов Ранда, к этим эмоциям добавлялось мучительное чувство несправедливости и часто жгучая ненависть к тем людям, чьё правление таким тяжким бременем легло на их плечи. Среди рядовых этого замечательного соединения было много состоятельных людей и специалистов, которых вынудили оставить своё мирное дело в Йоханнесбурге, и теперь они стремились отвоевать его обратно. Их храбрость скомпрометировали события рейда Джеймсона — это в высшей степени незаслуженное позорное пятно, которое они и другие такие же части навсегда смыли собственной кровью и кровью своего врага. Командовал ими горячий маленький улан Чисхольм, с майорами Карри Дэвисом и Вулс-Сэмпсоном, двумя богатырями отдавшими предпочтение одолжениям Крюгера преторийской тюрьме. Кавалеристов взбесило известие о том, что накануне вечером в Ледисмит прибыло соглашение об обмене военнопленными, то есть от буров Йоханнесбурга и голландцев, в котором издевательски спрашивалось, в какую форму одет полк лёгкой кавалерии, поскольку им не терпится повстречаться с ним на поле боя. Эти люди жили рядом и прекрасно друг друга знали. Бурам не стоило беспокоиться о форме, потому что уже на следующий день полк лёгкой кавалерии оказался достаточно близко, чтобы увидеть знакомые лица.

Было около восьми часов прекрасного летнего утра, когда небольшое войско вошло в соприкосновение с немногочисленными разрозненными аванпостами буров, которые, стреляя, отступали перед наступающим Имперским полком лёгкой кавалерии. Вскоре на красновато-коричневом склоне холма Эландслаагте стали различимы зеленые и белые палатки захватчиков. Внизу, на железнодорожной станции красного кирпича, можно было видеть, как буры выбегали из зданий, в которых провели ночь. Маленькие натальские орудия, стрелявшие устаревшим дымным порохом, выпустили по станции несколько снарядов; один, говорят, попал в бурский полевой госпиталь, чего артиллеристы не могли видеть. Инцидент, безусловно, вызывает сожаление, но, поскольку в госпитале не могло находиться больных, несчастье не было серьёзным.

Однако деловым, закопчённым семифунтовым пушкам скоро предстояло встретиться со своим господином. Много выше, на отдалённом склоне, на целых тысячу метров дальше наших возможностей, вдруг ярко вспыхнуло. Никакого дыма, только пламя, а потом затяжной свистящий звук снаряда и тяжёлый удар, когда он зарылся в землю под передком орудия. Такое определение расстояния до цели порадовало бы самых придирчивых инспекторов Окгемптона. Снова удар, ещё и ещё — прямо в сердце батареи. Шесть маленьких пушек были подняты под максимально возможным углом, и все вместе рявкали в бессильной ярости. Рухнул новый снаряд, и командир в безысходности опустил свой полевой бинокль, увидев, что его собственные снаряды падают на склоне, очень далеко от цели. Поражение Джеймсона явно не было следствием недостатков его артиллерии. Френч, поразмыслив над этим, скоро пришёл к заключению: буров для него многовато, а если «пятнадцатифунтовики» желают попрактиковаться в прицельной стрельбе, пусть поищут себе другую мишень, а не натальскую полевую артиллерию. Несколько кратких приказов — и все его войска движутся в тыл. Там, Вне пределов досягаемости этих опасных пушек, они остановились, обрезали телеграфный провод, присоединили телефонный, и Френч зашептал о своих проблемах в полное сочувствия ухо Ледисмита. Он не зря сотрясал воздух. Ему пришлось сказать, что там, где он ожидал найти несколько сотен стрелков, оказалось что-то около двух тысяч, и там, где, по его мнению, не должно было быть никаких орудий, обнаружилось два, и очень хороших. В ответ к нему (по дороге и по рельсам) пошло столько солдат, сколько можно было высвободить.

Скоро оно стало прибывать, это необходимое подкрепление, — сначала девонцы, уравновешенные, деловые, надёжные, затем гордонцы, стремительные, горячие, блистательные. Два эскадрона 5-го уланского полка, 42-й полк Королевской полевой артиллерии, 21-й полк Королевской полевой артиллерии, ещё один эскадрон уланов, эскадрон 5-го драгунского гвардейского полка — Френч ощутил себя достаточно сильным для выполнения стоящей перед ним задачи. У него решительное превосходство в численности и орудиях. Однако противник находился на своей излюбленной оборонительной позиции — на высоте. Бой будет честным и жестоким.

Атака началась только во второй половине дня. В горной гряде сложно было определить точные границы вражеских рубежей. Единственно не подлежащее сомнению — буры в горах, а мы намереваемся очистить горы, если это в человеческих возможностях. «Враги там, — сказал Ян Гамильтон своей пехоте, — надеюсь, вы выбьете их оттуда до заката. По правде говоря, я уверен в этом». Солдаты одобрительно засмеялись. Длинными разомкнутыми шеренгами они пошли в наступление через вельд, а грохот двух батарей за их спиной говорил бурам: теперь их очередь узнать, что значит превосходство противника.

Предполагалось брать позицию с фронта и с фланга, однако возникли затруднения с определением того, где фронт, а где фланг. Выяснить это, на самом деле, можно было Только опытным путём. Генерал Уайт, хотя и прибыл со своим штабом из Ледисмита, отказался принять командование из рук Френча. Этот истинный рыцарь в течение десяти дней отказывался связать со своим именем победу, когда имел на это полное право, и принял на себя всю ответственность за провал, при котором не присутствовал. Теперь он скакал под пулями и осматривал умелую диспозицию своего заместителя.

Атака должным образом началась около половины четвёртого. Путь британцам преграждал каменистый холм, над которым господствовал следующий. Более низкий холм не обороняли, и пехота, рассыпавшись из ротных колонн в разомкнутый строй, заняла его. За холмом лежала широкая поросшая травой долина, которая вела к основной позиции — длинному холму, фланкированному маленькой остроконечной возвышенностью. Из-за зеленого склона, ведущего к гребню смерти, надвигалась огромная зловещая туча, бросавшая на бойцов чёрную тень. Во всем была та самая неподвижность, какая бывает перед природными катаклизмами. Солдаты наступали молча, глухие звуки их шагов и бряцание оружия на поясных ремнях наполняли воздух неясным непрерывным шумом. Висящая над ними громадная чёрная туча придавала наступлению особый драматизм.

Британские пушки открыли огонь на 4000 метров, и теперь на тёмном фоне стали видны быстрые бездымные вспышки бурского ответа. Схватка была неравной, но буры держались мужественно. Удар, ещё один, чтобы нащупать цель, столб дыма от разрыва снаряда в том месте, где находились орудия, за ним ещё и ещё. Подавленные, оба бурских орудия замолчали, лишь время от времени нарушая тишину короткими взрывами бешеной активности. Британские батареи потеряли к ним интерес и начали поливать гряду шрапнелью, подготавливая путь наступающей пехоте.

По плану девонширцы должны были держать врага с фронта, в то время как гордонцы, манчестерцы и Имперский полк лёгкой кавалерии будут наступать с левого фланга. Слова «фронт» и «фланг», однако, теряют всякий смысл при столь мобильном гибком войске, и атака, которую планировали предпринимать с левого фланга, по сути, стала фронтальной, а девонширцы оказались на правом фланге буров. В последний момент наступления огромная чёрная туча прорвалась, и потоки дождя ударили в лица солдат. Спотыкаясь и подскальзываясь на мокрой траве, они пошли на штурм.

И теперь в шуме дождя послышался более глухой, более зловещий вой пуль «маузеров», и гряда со всех сторон застучала ружейным огнём. Солдаты быстро начали падать, но их товарищи продолжали яростно наступать. Пройти предстояло немало, потому что верхняя точка позиции противника находилась примерно в 250 метрах над уровнем железной дороги. Склон горы выглядел единым скатом, и на самом деле представлял собой последовательность неровностей, поэтому наступающая пехота то ныряла в укрытие, то выходила под град пуль. Линия наступления покрылась точками фигур в полевой форме, некоторые лежали неподвижно уже мёртвые, другие корчились в агонии. Среди разбросанных тел сидел раненый в ногу майор гордонцев, философски покуривая трубку. Отважный маленький Чисхольм, полковник Имперского полка, бросившись вперёд получил две смертельные раны. Наступление было таким долгим, а подъем таким тяжёлым, что солдаты, запыхавшись, припадали к земле, переводя дыхание перед новым броском. Как и на Талана-Хилл, боевые порядки полков расстроились, и бойцы Манчестерского. Гордонского и Имперского полка лёгкой кавалерии поднимались единой длинной, неровной волной. В этом смертельном забеге шотландец, англичанин и британский африканер не отставали друг от друга. И вот наконец они уже могли видеть своего врага.

• Предыдущая
• 20/145
• Следующая