Король сыщиков - Автор Неизвестен - Страница 7

— А она не хотела идти сюда? — вмешался Пинкертон.

— Нет! Она заявила, что не может идти, так как ей надо быть около кассы, но поскольку я настаивал, то и «волосатый» стал гнать ее сюда. Вообще он был взбешен и все время ругал ее.

Нат Пинкертон, казалось, был весьма заинтересован этим происшествием. Инспектор заметил это и спросил:

— Думаете ли вы, господин Пинкертон, что и этот случай следует приписать «Тигру»?

Лицо Пинкертона было весьма загадочно.

— Возможно, — сказал он, — хотя вряд ли: тот негодяй, по-моему, не решился бы перейти от кастета и ножа к револьверу. Последний не так-то просто использовать на площади, полной народу.

— Я того же мнения. В данном случае мы, по-видимому, имеем дело с другим преступником, не имеющим ничего общего с «Тигром».

— Об этом пока нельзя сказать ничего определенного, — заметил Пинкертон. — Позвольте мне, господин инспектор, снять показания с раненой!

— Хорошо, — ответил Гельман. — А я буду записывать.

Раненой между тем перевязали руку, и она сидела около письменного стола. Ее красное лицо слегка побледнело, а глаза беспокойно бегали по сторонам. Сыщик взял стул, уселся напротив женщины и за все время допроса не сводил с нее глаз. Это, видно, было ей весьма неприятно, и она избегала смотреть ему в лицо.

— Как ваше имя? — начал он свой допрос.

— Мария Вильям!

— «Волосатый человек» Вильям — ваш муж?

— Нет, он мой брат…

— Давно вы разъезжаете с ним по ярмаркам?

— Пять лет! — ответила она и раздраженно прибавила: — А зачем вы это спрашиваете? Это вас вовсе не касается!

— Вы заблуждаетесь! — холодно возразил ей Пинкертон. — Сыщик должен знать все второстепенные обстоятельства дела, чтобы раскрыть преступление. Вот почему я прошу вас отвечать на все вопросы, иначе я вынужден буду принять самые решительные меры.

Женщина вскочила.

— Это уже слишком! Вы обращаетесь со мной, как с преступницей, тогда как я сама стала жертвой преступления!

— Сидите спокойно и не волнуйтесь! — сказал ей Пинкертон сурово. Она тотчас уселась и только злобно посмотрела на него.

Инспектор и другие чиновники удивленно глядели на Пинкертона. Они не могли понять, почему он так странно обращается с раненой. Он же делал вид, что ничего не замечает, и продолжал:

— Расскажите-ка, только правдиво, как было совершено на вас это нападение.

Раненая медлила. Ей не нравился метод допроса, выбранный Пинкертоном, однако она стала рассказывать:

— Мы содержим нашу палатку вдвоем с братом. Так как в то время никого из зрителей в палатке не было, я оставила свое место у кассы и направилась к фургону, в котором мы живем, чтобы сделать себе бутерброд. Я крикнула брату, что сейчас вернусь, вышла из палатки и поднялась на ступеньки, чтобы войти в фургон. В тот самый момент, когда я взялась за ручку двери, раздался выстрел, и я почувствовала сильную боль в правом плече. Я вскрикнула и, оглянувшись, заметила тень фигуры, быстро скрывшейся между рядами фургонов, за палатками.

— Вы хотели открыть дверь в тот момент, когда в вас выстрелили?

— Да…

— Это неправда! — сказал холодно и уверенно Пинкертон.

Она вскочила, побледнев:

— Значит, по-вашему, я лгу?!

— Да, лжете! Неправда, что вы хотели открыть дверь!

Мария Вильям в бешенстве затопала ногами, сжала кулаки и закричала:

— Теперь мне остается только замолчать! Я даю самые правдивые показания, говорю, как было дело, а вы мне не верите! Что же мне сказать вам в таком случае? Я вам больше отвечать не намерена, если вы сомневаетесь в моих словах!

Странная улыбка мелькнула на губах Пинкертона.

— Если дело обстоит именно так, как вы говорите, то выстрел был какой-то необыкновенный! Я объясню вам, почему ваши слова не соответствуют истине. Когда вам завязывали раненую руку, я видел рану, и фельдшер, сделавший вам перевязку, подтвердит, что пуля, попавшая в вашу руку, была выпущена спереди, а не сзади. Если бы вы действительно в тот момент открывали дверь, пуля попала бы сзади; это вам самим ясно, и даже маленькому ребенку не пришлось бы этого объяснять.

Полицейские громко выразили свое изумление. Фельдшер подтвердил слова Пинкертона. Мария Вильям еще сильнее побледнела и крикнула:

— Да, может быть я, прежде чем открыть дверь, оглянулась назад! И вообще я не могу помнить всех подробностей!

— Это странно, — сухо заметил Пинкертон. — Вы должны были совсем повернуться, услышав какой-то шум. В таком случае, по меньшей мере, непонятно, что вы не помните такого обстоятельства…

Раненой было явно не по себе от такого строгого допроса. Она не знала, что ответить, и сказала:

— Я сама не знаю, как это все произошло, у меня кружилась голова. Оставьте меня в покое!

Сыщик поднялся. Его сухость сразу исчезла, и он вполне дружески сказал:

— Понятно, что у вас закружилась голова от такого ужасного происшествия. Идите в медицинский пункт. Там извлекут пулю и перевяжут рану.

Мария Вильям облегченно вздохнула. Видимо, она была рада, что допрос, наконец, окончен. Когда она вместе с фельдшером покинула контору, инспектор обратился к Пинкертону.

— К какому выводу вы пришли относительно этого странного выстрела?— спросил он.

— Пока трудно сказать, — ответил Пинкертон. — Во всяком случае, я уверен, что покушения на эту женщину не было. Здесь что-то другое… И я постараюсь добраться до сути!

— Но что же?

— Позвольте мне пока ничего не говорить. Вы знаете, что человеку свойственно ошибаться… Пойдемте, сударыня, укажите мне место, где вы подверглись нападению!

Нат Пинкертон вежливо поклонился и вышел из конторы в сопровождении Вайзе, которая все это время удивленно следила за происходившим.

Площадь все еще кипела жизнью, когда Пинкертон с госпожой Вайзе подошли к месту, где она подверглась нападению.

Они протолкались через толпу, дошли до зверинца, обогнули его и очутились в узком проходе между этим зверинцем и каким-то другим балаганом. Этот проход соединял две большие улицы и был погружен в темноту — вполне подходящее место для нападения.

Сыщик зажег электрический фонарь и стал внимательно изучать место происшествия. Девушка тем временем показывала ему, в каком направлении она шла, и в каком месте ей был нанесен удар. Как только она указала на это место. Пинкертон заметил большой разрез, сделанный острым ножом в полотне палатки, служившей зверинцем. Он раздвинул щель и увидел, что с внутренней стороны, у самого разреза, нагромождены ящики.

— Видите, сударыня? Держу пари, что преступник скрывался именно за этими ящиками. Он сделал этот разрез и подстерегал здесь свою жертву, словно паук, подстерегающий в паутине мух.

Пинкертон внимательно разглядывал почву в надежде заметить хоть какие- нибудь следы, но ничего примечательного не открыл.

Войдя в зверинец через разрез, он также ничего особенного не обнаружил. Тем не менее, неудача его не огорчила, и он бормотал себе под нос:

— У меня есть еще другой путь, по которому я безошибочно дойду до цели… — Он обратился к девушке: — А вы, сударыня, можете идти домой. Надеюсь, свой адрес вы оставили в полиции? От всей души желаю вам получить обратно свои утраченные вещи!

Девушка поблагодарила его и удалилась, а Нат Пинкертон смешался с толпой.

Он стал разыскивать палатку «волосатого человека» Вильяма, который показывал себя публике, беря по десяти пфеннигов с человека.

Недолго пришлось ему искать. Третья палатка принадлежала Вильяму.

Раненой Марии Вильям еще не было за кассой. Дела у них, по-видимому, шли плохо. Толпа мало интересовалась «волосатым человеком». Люди равнодушно проходили мимо его палатки; никто не задерживался. Пинкертон стал прохаживаться взад и вперед, пока не заметил в толпе фигуру Марии Вильям. Она проталкивалась сквозь массу народа, рука ее висела на повязке. Увидев ее. Пинкертон тотчас же скрылся в боковом проходе и подошел к палатке Вильяма с задней стороны. Через щелку он мог видеть внутренность палатки. Устройство ее отличалось чрезвычайной простотой. Там стоял ряд простых деревянных скамеек, а перед ними висела занавеска, которая раздвигалась в обе стороны. За занавеской было сделано небольшое возвышение, с которого Вильям, очевидно, показывал себя публике.