Почти родные (СИ) - Доронина Слава - Страница 33

— Ты раньше встречался с ними? — Ревность обжигает с новой силой.

Ковалёв улыбается.

— Что смешного я спросила?

— Меня забавляет твоя ревность. Так вот какой детский гештальт, я не ошибся? Оттаскать за волосы какую-нибудь из понравившихся мне девчонок?

— Почти.

Рассказываю о том дне рождения, когда Ковалёв все внимание уделял приглашенной им на праздник девочке, а на меня даже не смотрел. Улыбка на лице Андрея становится шире.

— Неожиданно. Получается, ты с того самого дня запала на меня?

Кажется, я слышу нотки довольства в его голосе.

— Не знаю, в какой момент это произошло, — отвечаю серьезно, разглядывая цепочку на шее Андрея. — Но недавно я споткнулась о свои чувства к тебе. Подниматься и отряхиваться от них не хочу.

— Споткнулась, да?

— Про подниматься, конечно, спорно, — начинаю заигрывать. — На колени я все же встала. И мне это очень понравилось.

За грудиной сжимается, когда Андрей смотрит так, будто и впрямь готов съесть.

— В таком случае я упал грудью на камень, и тот вонзился мне прямо в сердце.

Щемит внутри. Меня будто всю ломает от осознания, как глубоко я увязла.

— Я хочу домой. Прямо сейчас.

— Представь себе, даже уговаривать меня не придется, — отвечает Андрей, шаря безумным взглядом по моему лицу.

Обняв за талию, Ковалёв ведет меня наверх, чтобы забрать наши вещи и расплатиться с официанткой. Вызывает такси. Через пятнадцать минут мы мчимся по ночным улицам.

Андрей просит водителя остановиться у какого-то перехода, заметив цветочную лавку. Поняв его замысел, говорю, что хочу выбрать букет сама. А то Ковалёв по привычке подарит ненавистные мне с детства желтые цветы, и вечер будет безвозвратно испорчен. Хватит с нас встречи с Триггер.

Андрей соглашается, и мы выходим на улицу. Время позднее, но проспект как никогда оживленный. Кругом куча людей. Остановившись у стеклянной витрины, я тычу пальцем в нежно-розовые тюльпаны, которые Ковалёв тут же заказывает в огромном количестве.

— Мы их довезем? — уточняю, когда он оплачивает все оставшиеся сто пятнадцать штук.

— Да, — отвечает Андрей.

Я хочу сказать, что сто пятнадцать штук — слишком много и дома не найдется столько ваз, но в этот момент замечаю женщину с младенцем. Мать просит подаяние. На вид ей не очень много лет, — может, сорок от силы, — но вид уставший, глаза неживые. Младенец на руках спит, да оно и понятно, ночь же.

Рука сама тянется к кошельку. Я достаю наличные и подхожу ближе, чтобы дать денег женщине, но Андрей вдруг вырывает купюры из рук.

— С ума спятила? — В его голосе прорезаются стальные нотки.

Опешив от такой реакции Ковалёва, я перевожу взгляд то на него, то на женщину.

— Стой тут и не смей ничего ей давать. Я сейчас.

Андрей относит цветы в машину и возвращается. Подходит к женщине с ребенком, что-то у нее спрашивает. Та пугается. Начинает рыдать, но Ковалёва не трогают ее слезы. Он достает корочку и телефон. Вызывает полицию, игнорируя, что к нам и так направляется человек в форме.

— Андрей, не нужно, у нее и так все плохо в жизни. Зачем ты вызвал полицию? Пусть просит подаяние…

Ковалёв обжигает меня таким взглядом, что не решаюсь продолжать.

— Беспредел учиняете, молодые люди? — интересуется подошедший полицейский.

— Не мы. У вас проблемы, сержант, — взглянув на его погоны, уверенно говорит Андрей и сует тому под нос свою красную корочку. Следом набирает настоящего помощника деда, Валентина Петровича, и просит взять под контроль участок, координаты которого сейчас скинет.

— Что происходит? — спрашиваю я, ничего не понимая.

— Иди в машину, — отдает Ковалёв приказ.

— Андрей… — пытаюсь возразить.

— Яна, иди в машину, — повторяет он. — Я решу здесь все и приеду. Жди меня дома.

Но я и не думаю уезжать. Возвращаюсь в машину и говорю водителю ждать. Из окна наблюдаю, как Андрей общается с сержантом и приехавшими полицейскими. Через двадцать минут подъезжает еще один человек. Наверное, от Валентина Петровича: номера на машине знакомые. Женщину с младенцем забирают в отделение. Андрей еще несколько минут беседует с человеком в черном костюме, тот что-то записывает, после чего они пожимают друг другу руки и Ковалёв идет к такси.

— Какая упрямая, — цокает языком, когда я выхожу к нему навстречу.

От внимания не ускользает, что Андрея потряхивает, он сильно напряжен.

В машину садиться не торопится. Лезет в карман пиджака и достает сигареты.

— Дома мне явно не стало бы лучше, я бы с ума сошла от ожидания. Расскажешь, что это было?

Повисает пауза. Андрей делает несколько затяжек и лишь потом начинает говорить:

— Никогда не смей подавать в переходах или на улице женщинам с детьми. Никогда, слышишь? Звони в полицию. Привлекай внимание прохожих. Так ты больше сделаешь для этого дитя, чем подавая милостыню.

Непонимающе смотрю на Андрея. Обескураживает, сколько сейчас эмоций и боли в его глазах.

— Это бизнес, Яна. Плохой бизнес. Детей часто выкупают у алкашей или воруют из неблагополучных семей, накачивают чем-то и дают женщинам, чтобы те шли зарабатывать. Крыша есть у каждой такой нуждающейся матери. Ты думаешь, дала ей на пропитание и помогла? Как бы не так! У нее ребенок спит круглыми сутками под дозой наркотиков или алкоголя. Почему эти дети не бегают, а всегда спят, не задумывалась? А куда дальше идут твои деньги? Полагаешь, ей просто так позволяют здесь сидеть?

— Я никогда об этом не думала… — Испуганно смотрю в ту сторону, где недавно находилась женщина с ребенком. — Откуда ты это знаешь?

Андрей шумно вздыхает и становится еще мрачнее.

— Сестра приятеля так погибла. Девочка была совсем крохой, из неблагополучной семьи. За рубежом процветает подобный бизнес. Однажды Джерри домой пришел, а сестры нет. Искал везде, в итоге выяснил, что родители продали ее какому-то человеку якобы за еду. Стал распутывать клубок и узнал, что сестренки в живых уже нет.

— Какой кошмар… И что было дальше?

— Ничего. Свидетелей не любят. Но, благодаря Джерри, та история получила огласку, новость появилась в средствах массовой информации, началось следствие. Надеюсь, Валентин Петрович тоже раскрутит это дело и спасет не одну жизнь. Подобное ни с кем не должно повториться!

Судя по тому, как дрожат пальцы Андрея, он и впрямь сильно переживал за друга и ту девочку. Возможно, даже за незнакомого малыша. Ковалёв очень любит детей, хотя никогда не показывает этого. Не нежничает на виду у других, не сюсюкается, но двоих младших братьев обожает так же сильно, как и я близнецов. В этом мы очень похожи. Или нас так воспитали, в любви и уважении к близким.

Я делаю шаг к Андрею и прижимаюсь всем телом.

— Ты самый лучший, знаешь? — говорю тихо.

Он громко хмыкает, выкидывая окурок.

— Еще буквально месяц назад ты чуть ли не кричала, что терпеть меня не можешь, и смотрела так, будто хочешь расчленить.

Было дело, а сейчас крыша съезжает от эмоций и влечения к почти родному человеку.

— Правда? Не помню такого… — Поднимаю голову и встречаюсь с темным взглядом.

Мы с Андреем смотрим друг на друга. Пульс шпарит на максимум.

— Ты мне столько приятного сделал сегодня. Теперь моя очередь. Нам пора домой.

— Пора, — соглашается Андрей хриплым полушепотом и, зарывшись носом в мои волосы, продолжает: — Потому что я пиздец как хочу тебя, Яна.

— У меня цветы в руках.

Учащенно дышу, когда Андрей прижимает меня к входной двери, едва она успевает за нами закрыться.

— Да и хрен с ними, — шепчет он хрипло.

Свежий аромат тюльпанов и напористость Ковалёва делают меня мягкой и податливой, как желе.

Андрей убирает мои волосы на одну сторону и жадно целует шею, на которой и так нет живого места после сегодняшнего вечера. Ведет себя, как голодный дикарь. Но мне это нравится. Очень! Впору задуматься, что со мной не так и почему кайфую от его грубости и силы. Но не хочу заниматься подобными глупостями.