Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 29

К тому времени, как мы возвращаемся домой, мои нервы натянуты и взвинчены. Я бегу в свою комнату так быстро, как только могу. Сажусь за стол и открываю домашнее задание. Бежать. Побег — единственная мысль, которая удерживает меня на этой земле. Мне нужно уехать. Мне все равно куда, но колледж — лучший вариант, который у меня есть. Комната и питание, покрываемые студенческими займами. Лучше всего, то, что колледж не здесь.

Конспект Арианны по анализу вопросов об избирательной коллегии смотрит на меня обвиняющим взглядом. Я комкаю его и выбрасываю в мусорное ведро. Чего она от меня ждала? Я не просила ее об этом. Я не просила ее пытаться спасти меня. Почему она это сделала? Она поставила себя на карту ради меня, и я не могу понять, почему. Никто ничего не делает, не желая получить что-то взамен. А у меня нет ничего, что можно предложить.

Я откидываюсь на спинку стула и поднимаю футболку. Буквы, выведенные перманентным маркером, уже исчезли, кожа очистилась. Но я все еще их вижу. Я все еще чувствую это. Они выбрали правильное слово. Я грязная насквозь, до самой глубины души. Моя кожа испачкана секретами, плохими поступками, которые совершила, той мерзостью, что живет во мне.

Меня охватывает желание, гудящая потребность резать себя, причинять боль, наносить ущерб. Но вместо того, чтобы открыть свой тайник, я стою в центре своей комнаты и смотрю на рисунки, наклеенные на стенах. Белый адмирал с белыми полосами по темным крыльям, задние крылья испещрены рядом синих черточек. Гигантский ласточкин хвост с пастельно-желтой грудкой и шестидюймовым размахом крыльев, занимающий почти всю страницу, с красивыми полумесяцами, идущими по внешнему краю обоих крыльев. Крошечный лазурный Карнер Блю и грязного цвета сатир Митчела с желто-окольцованными черными пятнами, которые выглядят как глаза, смотрящие на меня. Они кажутся такими реальными, их цвета настолько яркие, как будто они могут соскочить с бумаги и приземлиться мне на руки.

Но они не взлетают. Они не могут. Они могут только смотреть.

Почему она помогла мне? Почему? Почему она привела меня в свой дом, заставила почувствовать себя в тепле и безопасности и рассказала мне то, что друзья рассказывают друг другу? И Лукас тоже, с его глупой улыбкой и добрыми глазами. Почему они заставили меня снова и снова вспоминать, как это может быть?

Что Арианна увидела во мне такого, отчего решила, что меня стоит спасать?

Что разглядел Лукас?

Что там?

Арианна сказала, что у нас есть выбор. Бог дает нам выбор. Каждому из нас. Мы делаем выбор в пользу добра или в пользу зла. Выбор в пользу самозащиты и выживания или выбор в пользу чего-то большего, лучшего, великого, чем мы сами. Даже когда это не похоже на выбор, он все равно есть.

У меня есть выбор.

Я хватаюсь за комод. Раскачиваю его из стороны в сторону и пихаю перед закрытой дверью спальни. Мое сердце бешено колотится в горле. Каждый нерв и клеточка кожи оголены, обнажены. Я распадаюсь на части. Смотрю на белый комод, покрытый царапинами, как будто он может прыгнуть на меня, но он не двигается. Я стою и слушаю звук собственного тяжелого дыхания. Что теперь?

Он остановится.

Я заставлю его остановится.

Я выбираю, чтобы это прекратилось.

Я сжимаю пальцы в кулаки.

Он приходит в полночь.

Дверь приоткрывается, натыкается на комод.

Я открываю глаза.

«Оставайся в настоящем. Оставайся здесь». Темнота давит, и мои пальцы немеют. Я немею, но не могу остаться. Не смогу. Не в этот раз. Ужас охватывает меня. Мое сердце качает холодную кровь в руки и ноги. Каждый удар пульса прогоняет потоки крови через каждый крошечный кровеносный сосуд, пока мое сердце не готово взорваться, как наполненный кровью воздушный шар.

Дверь с грохотом открывается. Комод стонет и поддается.

Он проскальзывает в комнату как тень.

Матрас скрипит, когда он забирается рядом со мной, его кожа горячая, дыхание тошнотворно сладкое.

«Оставайся здесь, оставайся здесь, оставайся здесь». Обычно я уже далеко, взмываю к потолку, вылетаю в окно на драгоценных крыльях.

Мое сердце бьется о ребра.

Он касается моей кожи под одеялом. Внутри моего черепа я кричу на себя, требуя двигаться, остановить его, сделать хоть что-нибудь! Я хватаю его за руку.

— Нет.

Он вздрагивает. Ни одного слова не звучало здесь, в этом темном коконе, окутывающем нас.

Он стряхивает мою руку. Продолжает двигаться.

Я отпихиваю его от себя.

— Нет!

Он обхватывает мое запястье и впечатывает его в матрас.

— Не играй со мной.

Слова скребут по моему горлу.

— Хватит.

Он втыкает колено между моих ног.

— Ты хочешь этого. Ты всегда хотела.

— Слезь с меня, ублюдок!

Он бьет меня так сильно, что я чувствую вкус крови.

— Заткнись, черт возьми.

И все же я борюсь с ним. Это мой выбор. Я решаю. Я бью его коленом в пах. Он хрипит и плюет мне в лицо.

Наваливается на меня сверху. Я пытаюсь вцепиться в него, но он хватает меня за волосы и дергает, вырывая с корнем. Боль пронзает мой череп.

Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я ненавижу его.

Он зажимает мне рот рукой.

— Хочешь, чтобы тебя услышали? Хочешь, чтобы они узнали, что их сестра — дрянная шлюха?

Я извиваюсь и пытаюсь вырваться из его хватки, как-то спихнуть его с кровати. Но он сильный. Такой сильный. Он хватает меня за плечи и переворачивает на бок, а потом на живот. Теперь я еще слабее. Я кричу. Он пихает меня лицом в подушку, и звук почти не слышен. Мое дыхание не может вырваться, и я втягиваю ткань, а не кислород. Я задыхаюсь и давлюсь, в ушах звенит, голова кружится.

— Не заставляй меня делать тебе больно, — шепчет он мне на ухо.

Отпускает мою голову ровно настолько, чтобы я могла повернуть лицо в сторону. Он продолжает зажимать в кулаке мои волосы. Кожа головы горит. Горячие слезы поражения застилают мне глаза.

Он делает то, что делает, он груб, и это больно, и на этот раз я не могу убежать. Я не онемела и не улетела. Я чувствую все. Я чувствую это полностью. Мои глаза открыты, а внутри моего черепа я кричу, кричу, кричу, мой рот открыт в беззвучном вое. Нет ни звука. Никто не придет, даже если бы я кричала, даже если бы я могла кричать. Я уже шлюха, потаскуха, грязная девка, позволившая этому случиться, которая не сказала «нет» все эти годы назад.

А мальчики — мои братья не должны этого видеть. Я не могу позволить им видеть это. Я не позволю им увидеть. Крик остается внутри меня, сокрушая мои кости, разжижая мои внутренности.

Когда он уходит, я сворачиваюсь клубком на кровати, сжимая живот. Стыд захлестывает меня. Мое сердце дергается, ударяясь о грудную клетку. Бах-бах-бах. Как выстрелы. Как гром, пробивающий мой череп.

Спустя, казалось бы, несколько часов, толчки и вздрагивания уменьшаются до едва заметной дрожи. Мое сердце постепенно возвращается в полость под ребрами. Мой рот забит пылью и грязью, как будто я несколько дней не пила воды.

Я всматриваюсь в клубящуюся тьму надо мной. Потолок засасывает в черный вихрь, закручивающийся над моей кроватью. Мои веки горят. Я не могу заснуть. Боль впивается в меня и разбивает мое сердце в пыль. Я забираюсь под матрас и достаю бритву. Я режу в темноте. Глубокие порезы. Теплая кровь смачивает мои пальцы. Но успокаивающее небытие не приходит. Тишина, спокойствие, они ускользают от меня. Низкий, холодный ужас проникает в мой мозг.

Я бросаю бритву через всю комнату.

Почти две недели вся школа гудит по поводу драмы на пляжной вечеринке. Полиция, видимо, решила, что звонок Арианны просто розыгрыш. Тем не менее они выписали бабушке и дедушке Ксавьера предписание о нарушении правил шумового режима, из-за чего Ксавьер отстранен от занятий на неделю. Большинство из команды Марго посылают мне торжествующие взгляды. Они думают, что победили. Они не довели дело до конца, но одержали надо мной вверх. И я позволяю им так думать. Месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным. Я решу, что мне делать, когда снова смогу мыслить здраво.