Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена - Страница 13

Сергею Александровичу не захотели простить его жесткой позиции: «Публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа»^[27]. Ему поставили в вину «равнодушие» к пострадавшим, несмотря на очевидные факты — вместе с царской четой и своей женой он посещал больницы, где лежали раненые.

Через полгода, в ноябрьские дни, когда в Москве были развешены листовки о «Князе Ходынском», а на Ваганьковском кладбище студенты устроили политическую манифестацию, Сергей Александрович и Елисавета Феодоровна открыли в Москве городское убежище для ходынских сирот. Приют находился под покровительством императрицы Александры Феодоровны и под попечительством великой княгини Елисаветы Феодоровны. В 1903 г., во время пребывания на светлой седмице в Москве, его посетил сам государь: «Заехали в приют детей, родители которых пострадали на Ходынке»^[28].

Великий князь был почти сломлен под шквалом ударов, а Елисавета Феодоровна в это время, 9 декабря 1896 г., открыла общину сестер милосердия, дав ей свое имя «Елисаветинская». На покупку дома и строительства Елисаветинской общины деньги (в размере 150 000 руб.) выделил государь.

Император должен был занять определенную позицию — либо поддержать Сергея Александровича, либо пойти на уступки общественному мнению, требующему наказания московского генерал-губернатора за Ходынскую трагедию. О необходимости сместить с должности великого князя настаивает и императрица Мария Феодоровна. Государь колеблется, и как, следствие, колеблются устои самодержавия. Сергей Александрович пишет о бесспорном влиянии вдовствующей императрицы на сына: «Видя все, что происходит за последнее время, невольно спрашиваешь себя: да кто же царствует: он или она!?»^[29]. Точку в «ходынском расследовании» государь поставил лишь через год — в мае 1897 г., он «дал отставку Воронцову и потом сказал матери!!» Первой его благодарит Елисавета Феодоровна: «Я чуть не плакала от чувств — не радости или веселия, но оттого, что огромная тяжесть, казалось, спала — та тень, которая падала на тебя»^[30]. Обратим внимание на созвучие ее слов с дневниковой записью Сергея Александровича год назад, от 19 мая 1896 г.: «Больно и обидно, что все это бросает тень на это хорошее время!!» В первую годовщину ходынского несчастья московский генерал-губернатор с супругой будут вместе с народом молиться на Ваганьковском кладбище на панихиде по жертвам трагедии.

1897–1898 годы были «тихими»: парады, балы, приемы, акты. В Петербурге открылся Русский музей имени императора Александра III, в Москве — памятник Александру II и произошла закладка музея изящных искусств имени Александра III. Елисавета Феодоровна устроила свой первый любительский спектакль в Москве, пригласив в качестве режиссеров К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко — так родился Московский Художественный театр (МХТ). Государь празднует победу: «Совершилось давно желательное событие: Россия приобрела незамерзаемый порт на Тихом Океане — Порт-Артур и вместе естественный выход Сибирской железной дороги»^[31]. Из письма Сергея Александровича к Николаю II от 20 марта 1898 г.: «Повеяло чем-то прежним, таким хорошим! Одним словом, мне напомнило время твоего Отца». В эти годы Россию посетили Австрийский император Франц-Иосиф, Германский император Вильгельм II, французский президент Феликс Фор, Сиамский король Рама V Чуланонгкорн, Английский архиепископ Вильям Дальримпль Маклаган, Болгарский князь Фердинанд I и Румынский король КарлГ Правителей Сиама^[32], Болгарии и Румынии, а также Английского архиепископа Маклагана встречали не только в Петербурге, но и в Москве.

Для встречи Австрийского императора Франца-Иосифа императрица Александра Феодоровна настоятельно попросила Елисавету Феодоровну приехать в Петербург. И хотя великая княгиня была «убеждена, что будут говорить, особенно это касается членов семьи, что она вмешивается», но все-таки выполнила волю Александры Феодоровны, «поскольку она — моя младшая сестра, я хочу сделать так, как она желает, чтобы она понимала, что я считаю ее вправе мне приказывать» (7 апреля 1897 г.). Так, несмотря на близость отношений между царской четой и Сергеем Александровичем с Елисаветой Феодоровной, последние всегда помнили и подчеркивали ту дистанцию, которая должна быть между императором российским и всеми прочими подданными, включая близких родственников.

1899 год принес широкомасштабные студенческие волнения, ими были охвачены Петербург, Москва, Киев, Харьков, Одесса, Варшава, Рига. Поводом для забастовок стал разгон полицией толпы студентов Петербургского университета, возвращавшихся после сорванного ими годичного университетского акта 8 февраля. Либеральное общество встало на сторону студентов. Началась и «революция сверху» (фраза из писем Сергея Александровичу к Павлу Александровичу и Елисаветы Феодровны к Николаю II). В правительстве произошел раскол: министр финансов С. Ю. Витте, министр юстиции Н. В. Муравьев, министр земледелия А. С. Ермолов, министр путей сообщения М. И. Хилков были за назначение комиссии по расследованию действий полиции; министр народного просвещения Н. П. Боголепов, министр внутренних дел И. Л. Горемыкин, военный министр А. Н. Куропаткин, обер-прокурор К. П. Победоносцев — против создания комиссии. Государь поддержал либералов и назначил комиссию во главе с П. С. Ванновским, которому молва приписывала весьма резкие отзывы о действиях полиции в деле 8 февраля.

Произошел раскол и в императорской фамилии. Великие князья Александр Михайлович, Константин Константинович выступали за «сентиментальную политику», Сергей Александрович возглавил правые силы, а Елисавета Феодоровна пишет государю письмо с предложением жестких мер для подавления забастовки — по словам мужа, письмо было написано «по собственному почину». Приведем лишь первые строки: «Мой милый Ники, вспоминаю, как два года тому назад ты так любезно выслушал меня и прочел мое письмо об одном серьезном деле. Ты высказал тогда надежду, что если у меня когда-нибудь будет тяжело на сердце за тебя, я откровенно скажу тебе — и теперь я пользуюсь этим и пишу тебе эти строки. Они покажутся жестокими, но ты можешь быть уверен, что они исходят из глубины верного и любящего сердца твоей подданной и сестры»^[33]. Следующее ее письмо к нему стало изложением фактов, взятых из только что полученного Сергеем Александровичем письма К. П. Победоносцева (приведем лишь строку о политике С. Ю. Витте: «Это одно лишь желание стать популярным; это так подло, что нет слов»), а также содержало характеристики Н. В. Муравьева, Н. П. Боголепова, вел. кн. Константина Константиновича — «я ведь многое за эти годы пережила, многое узнала и увидела в новом свете»^[34]. Через несколько дней после этого письма Николай II принял и выслушал управляющего канцелярией московского генерал-губернатора В. К. Истомина. Результатом беседы стало правительственное сообщение, объявлявшее о намерении властей жесткими мерами прекратить студенческие беспорядки, а вскоре был издан циркуляр министра Н. П. Боголепова об отдаче в солдаты студентов, принимавших участие в антиправительственной деятельности. Выводы, сделанные комиссией П. С. Ванновского о «исследовании причин и обстоятельств, возникших в С.-Петербурге с 8 февраля студенческих беспорядков» (как и комиссией Палена 1896 г. по расследованию Ходынской катастрофы), остались без последствий. И, как только политика правительства стала твердой, волнения стихли. Это была несомненная победа Сергея Александровича и тех, кто его поддержал, в первую очередь — Елисаветы Феодоровны. Отметим, что весной 1899 г. у великой княгини в Москве шла широкая подготовка к благотворительному базару, который принес небывалый успех, выручка была больше, чем в прежние годы.

1900 год — «мирный» год России. На Страстной и Светлой седмицах царская чета побывала в Москве, и для всех было очевидным ее духовное единение с народом: «Царь среди народа за Плащаницей». «Все, что пришлось слышать о пребывании, радует и оживляет, особенно ночь в Кремле в В<еликий> Пяток. Государь с народом, зажженная у крестьянина свеча, шествие и служба, дивное пение, колокольный звон. Императрица, говорят, в полном восторге и не могла сесть от волнения»^[35]. Ликование было всеобщим.