(Не)настоящий папа (СИ) - Адриевская Татьяна - Страница 23

Мужчина тут же замотал головой:

— Нет-нет-нет. Суд обязателен, — произнес он почти с паникой в голосе.

— Не понял…

— Так нужно.

А вот с этого момента поподробнее.

— Виктор Васильевич, давайте попробуем заново. Ответы «так нужно» не принимаются. Я — ваш адвокат и должен представлять реальную картину, причем в развернутом виде. Это в первую очередь необходимо для того, чтобы предугадать все возможные варианты событий и понять, как нам не остаться в проигрыше. У Марины Константиновны достаточно сильный покровитель — Сергей Громов. И поверьте мне, он наймет для своей невесты лучших адвокатов, которые по команде «фас» перегрызут нам горло — только повод дай! А как правило, поводов я давать не люблю.

Подействовало моментально. Мужчина сглотнул и еще больше занервничал, старательно убирая платочком капельки пота со лба.

— Говорить все начистоту?

Я лишь утвердительно кивнул.

— На суде настаивает Григорий Владимирович! Не я. Я вообще к Мариночке хорошо отношусь. Мы с ее отцом очень хорошо дружили, царство ему небесное, жаль, молодой ушел, не успел детей полностью на ноги поднять. Под Новый год хоронили, Мариночке оставалось пару месяцев до диплома. А тут еще забеременела, в сильной депрессии была. Вот я и решил помочь. От чистого сердца же, без злого умысла! Разве же я знал, что все так обернется…

Мне стало не по себе. Я уже не слушал лепет горе-профессора. Мне было известно, что ее отца нет в живых. Я это выяснил еще две недели назад. А чтобы вникнуть, когда именно с ней случилась эта трагедия, ума не хватило. Марина была в депрессии: смерть отца, беременность. Она шла ко мне с этой новостью, рассчитывала на поддержку, а я даже слова не дал ей вставить… Б…ть!

— Григорьева возвращала вам долг? — перебил я нескончаемый поток слов.

В тот же момент у мужчины покраснели не только щеки. У него запылало все лицо.

— Возвращала…

Набрал в грудь побольше воздуха и отвернулся. Кулак правой руки сжался непроизвольно. Да что со мной? Будто мне впервой сталкиваться с подобными мудаками.

— Каким образом? — холодно уточнил я.

— На что вы намекаете? — Толстяк так напыжился, что стал напоминать пышную тучку.

— Ни на что я не намекаю, — терпение, Савицкий. — Как именно вы получили деньги обратно? Денежный перевод, наличные, может, просили что-то купить? Я должен понимать, сможет ли она доказать, что отдала долги.

— Наличные! Мне ее брат, Владик, привез!

— Под расписку?

— Нет, просто передал деньги. Какие там расписки, я же их почти с пеленок знаю.

Нет слов. Этот человек знал Григорьевых с пеленок, дружил с их отцом, и сейчас, желая ему царствия небесного, обсуждает со мной дело по судебному иску, который собирается подать на его дочь…

— А вы каким образом передавали Марине деньги?

— Так я не деньги передавал! Не до этого ей было! Я оформил аренду жилья на ее имя, оплатил билеты, открыл ей счет в банке, пополнил, насколько смог. Ну и… в добрый путь, как говорится!

Финиш. В отличие от Марины, у толстячка есть масса доказательств финансовой помощи.

— Без какого-либо письменного соглашения? К примеру, о том, что вы помогаете Марине не безвозмездно, а в долг, который она обязуется погасить до определенной даты.

— Нет-нет, на тот момент мы договаривались только в устной форме!

— Что значит — на тот момент?

Виктор Васильевич замялся:

— Ну, это значит, что в данный момент такая бумага существует. Я подписывал со своей стороны.

Не сдержался и ругнулся в голос. Громов-старший подготовился основательно.

— Хорошо. Остался последний вопрос: почему вы во всем этом участвуете? Только ответьте честно, я вижу, что вам не особо комфортно клеветать. И если вы поможете мне разобраться, возможно, у меня получится помочь не только вам, но и Марине…

В ответ лишь нервная возня и почесывание макушки. Терпеливо ждал ответа, пронизывая мужчину взглядом. Давай, Виктор Васильевич, колись, какие золотые горы тебе пообещали.

— А вы? — наконец подал он голос. — Вы зачем это делаете?

— Потому что мне за это неплохо платят, — пожал плечами я, подогревая на аналогичный ответ.

— А меня вынудили… Они зачем-то копали под Мариночку, на меня вышли. Выяснили, что я ей помогал, и так все переиначили… Вы хоть понимаете, что я всего лишусь? Положения в обществе, семьи, репутации, работы, в конце концов! Я ведь только недавно ректором стал! А они такие сплетни грозились на всю страну пустить! Ну какой из меня любовник? Я же Мариночке в отцы гожусь, у меня дети — ее ровесники! А Громов мне такого наговорил! Будто я свою беременную любовницу за границу сослал, пытался от жены и от всего общества скрыть! И дал ясно понять, что, если не посодействую с иском, он всю эту позорную информацию в свет пустит!

Даже не понял, когда именно нахмурился, когда холод в груди заполонил там все пространство. В голове лихорадочно кружились мысли. С каким удовольствием я свернул бы Громову шею за такие делишки. Ведь он не просто угрожает, он действительно это сделает! В нужный для него момент, возможно, перед судом, чтобы опозорить имя Марины, отвадить от нее Сергея, вогнать в нереальные долги. Господи, я думал, у меня есть время для оформления отцовства на Кирилла. Ни черта у меня нет!

Нажал на кнопку селектора:

— Мария, документы на Григорьеву готовы?

— Нет, Владимир Александрович. Запрос на справку отослала, обещали ответить в течение трех дней.

— Мне нужно завтра.

— Постараюсь ускорить.

Повернулся к пока еще ректору лучшего института культуры в стране и высказался:

— Могу вас огорчить, Виктор Васильевич. Подадите вы в суд или нет, ваше имя уже готовят на первые полосы…

— Понимаете, Владимир Александрович, мы бы с удовольствием разрешили этот конфликт самостоятельно, но мама девочки сильно возмущена инцидентом и требует исключить вашу дочь из лагеря, а также компенсировать моральный ущерб… За причиненные неудобства, так сказать… — Елизавета Федоровна неловко стихла, ожидая моей реакции, в то время как я без каких-либо эмоций медленно помешивал предложенный пятью минутами раньше чай.

Драка произошла еще в пятницу, а сообщили мне о ней только в четверг утром. Почти через неделю. Все равно я отложил все дела и собирался ехать за Мариной, так что визит вдвойне оправдан. Только вот почему так поздно? Хотели замять происшествие втихую, да не получилось?

Так и не дождавшись от меня каких-либо слов, директриса снова подала голос:

— Разумеется, никто не собирается исключать Оксану из лагеря. Но в связи с тем, что родители требуют взыскать деньги с фонда Екатерины Андреевны, и ввиду ее весьма щепетильного положения, а также того, что вы являетесь ее официальным представителем, мы посчитали более правильным сообщить о проблеме именно вам.

В голове не укладывалось: Оксана затеяла драку. Сама инициировала и призналась в этом. Я всегда считал, что очень хорошо знаю свою дочь. В моем представлении она и муху бы не обидела. Хотя какой родитель будет думать о своем ребенке по-другому? Я что-то упустил из виду, только бы понять — что…

— Прежде чем принимать какие-либо решения, я бы хотел разобраться в ситуации.

— Я опросила обеих девочек и нескольких свидетелей происшествия. Картина следующая: пострадавшая девочка взяла личные письма вашей дочери и принялась зачитывать их перед всеми присутствующими в спальне.

Письма… ничего не понимаю.

— Оксаны на этот момент не было в кровати. После возвращения она попыталась их отобрать. И когда девочка стала оказывать сопротивление, завязалась драка.

— Моя дочь не ввязалась бы в драку из-за каких-то бумажек! Значит, это было что-то очень личное.

— Вы правы. Ваша дочь ведет своего рода дневник. Письма… в которых она описывает самые важные события, что с ней произошли.

— Кому она их пишет? Мне?

Повисла неловкая пауза, в которой Елизавета Федоровна стала выглядеть еще более смущенной.