Все против попаданки (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 7

— Дай мне чистый стакан, — приказала я. — О госпо… Милосердная, я сказала тебе — чистый!

Откуда у меня выплыло это — то, что в эти времена не пили воду, предпочитая разбавленное вино, гарантию хоть какой-то, но дезинфекции? Может, попадалась статья в интернете, может, какая-то редкая грамотная книга. Эпидемии холеры и дизентерии распространялись с фантастической скоростью и косили жителей средневековых городов не хуже ковровых бомбардировок. Где-то в реку стекали сточные воды — те самые, которые брали начало из отхожих желобков под стенами зданий, где-то на берегу реки устраивали уютное кладбище. Этот источник показался мне неплохим — да, он играл роль охладителя, я же хотела проверить, как долго простоит набранная из него вода, оставшись свежей. Не самый надежный способ убедиться в безвредности, но начинать с чего-то мне надо.

Кружку я заставила вымыть и не один раз. Пока Марселин, посылая на мою голову негромкие проклятья, но я их отлично слышала, бегала туда-сюда, я осмотрела погреб. Еды много, она неплохого качества — но крупу надо перебрать, часть выбросить, клубни уже не спасти, капуста начала подгнивать… Если не привередничать, то есть можно, но это будет в последний раз, пока не привезут новые продукты и я не посоветуюсь с поставщиками, которые определенно должны знать, в каких условиях что хранится.

Я набрала воды, приказала отнести кружку в мой кабинет. Подобно злой мачехе, раздала насельницам задания в погребе. Тут было темно и зябко, но я сделала вид, что ничего этого не замечаю. Мыть, избавляться от испорченной еды, еще раз мыть и ликвидировать мух. Может, мне так было проще, а может, я признала, что мне никуда не деться из этого работного дома. Приют святой Мадлин. Благочестие и спасение. Это на вывеске, а копни — злоба, ненависть, унижение, неравноправие, грязь. Есть еще и чадолюбивый кров — и тут мне надо сперва посмотреть, кто из женщин лучше справится с работой по кухне, чтобы поручить навести им порядок и там. Пересилить свое «ничего не хочу знать» и выяснить, в каких условиях живут дети. Я предполагала, что там больший ад, но я еще не видела спальни насельниц… 

Женщины суетились. Они были привычны к тяжелой работе, но не понимали, чего я от них добиваюсь, и старались от сердца через то место, с которым легко спутать сердце как символ Дня святого Валентина. Кто-то свалил тарелки в таз и усиленно намывал их, а кто-то там же решил отполоскать тряпку, которой до того мыл грязный стол. Еле удержавшись от крепких и неподобающих святой сестре выражений, я отобрала тряпку, заставила вылить воду, вымыть таз еще раз и объяснила элементарные правила гигиены.

Кто бы мог подумать… почему, впрочем, нет, поморщилась я, мне еще предстоит увидеть, как здесь работают медики, цирюльники, повитухи. Прогрессорство? Какая мне то и дело попадалась навязчивая реклама — построить атомную электростанцию при дворе Людовика Четырнадцатого? Начинать придется с того, что перед едой нужно мыть руки. И, как я предполагала, усвоят эту истину не с первого раза. 

Я, наверное, была неправильной женщиной, потому что всегда любила домашний физический труд. Так было заведено в моей семье — все поровну распределяли обязанности. А с Андреем — с Андреем у нас все было так здорово… и слишком недолго. Всего семь лет. Семь лет счастливого, очень счастливого брака. И в какой-то момент я подумала — если я встречу его где-то здесь?..

Но пока я мыла тарелки: демонстрировала, как это надо делать; показывала, как сушить посуду; заставляла в который раз перемывать столы, стены и пол; спускалась в погреб и проверяла, насколько тщательно перебирают продукты. Я не чувствовала под собой ног и руки мои жгло то от щелока, то от кипятка. И все равно меня успокаивал хоть в чем-то привычный ход событий, внося в хаос иллюзию порядка и упорядоченности.

Я любила домашнюю возню. Как и Агате Кристи, самые крутые идеи мне приходили во время мытья посуды, пусть я писала не книги, а исковые заявления и возражения на них…

— Откройте окна шире, — устало выдохнула я и утерла льющийся со лба пот рукавом, заодно осмотрев столовую-кухню будто бы новым взглядом. 

Не светло — к тому же уже темнело стремительно, с улицы тянуло прохладой и чем-то терпким, какими-то вечерними цветами, — но женщины расставили на столах свечи, теперь пахло распаренным деревом и смолой. Не светло, но относительно чисто, вонь исчезла или ее перебивал аромат цветов и смолы, и под ногами не скрипело и не шуршало, и мухи начали пропадать, переместившись на улицу, к помойным ведрам. 

— Откройте окна шире, кому я говорю!

Никто не тронулся с места. Напротив, Марселин, взглянув на меня с неподдельным ужасом, протянула руку и закрыла единственную приоткрытую створку.

В столовой стояла мертвая, неестественная тишина.

Вот это было уже нечто такое, что мне стоило просто принять. Есть вещи, когда следует сделать вид, что все нормально, совершенно нормально. Даже в нашей культуре существовали моменты, на которые нужно было закрыть глаза.

И все же мне было не то чтобы страшно, но не по себе. 

— Ужин, — напомнила я негромко. — И потом закончите здесь все, завтра с утра я приду и проверю. 

Насельницы закивали. Я смотрела на них и никак не могла понять: считают они то, что я приказала им делать, моей начальственной дурью, или обрадованы, потому что уборка кухни не настолько физически тяжела? И стирка, подумала я, эта стирка, от нее не деться уже никуда, то, что я видела в прачечной — невыносимо, слишком много усилий, слишком низок эффект, но хватит ли у меня практических знаний, чтобы что-то исправить? Возможно, что нет, но попытаться в любом случае стоит.

Кто-то из женщин все еще продолжал драить плиту. Похоже, ее не мыли десятилетиями, но сейчас она выглядела немного получше, чем изначально. В столовой придется не прибраться разово, но еще и поддерживать постоянный порядок, а как приучить к этому женщин, которые вряд ли привыкли к такой организации быта?.. Никак, приучить не выйдет, пока — только заставить. И заставлять до тех пор, пока для них это все не станет порядком вещей.

Я вышла из столовой. Я не хотела есть, понимая, что дело даже не в отвратительной кухне, а в стрессе. То, что внешне я была невозмутима, не значило ничего. Я полагала, что мое состояние больше похоже на шоковое, когда человек не чувствует боли и страха, продолжает жить, словно ничего не случилось, а ресурсы организма и психики на исходе. Итак, меня может накрыть в любой момент.

Я решила навестить детский приют. Тяжело, я морально еще не готова, но надо увидеть, что меня ожидает там. Я постаралась не думать, куда мне идти, просто шла, держа в голове конечную цель, и очень скоро очутилась перед запертой дверью. 

Массивная дверь с закрытым окошком и тяжелой медной ручкой. Взявшись за нее, я постучала и долго ждала, пока раздастся лязг окошка.

— Сестра Шанталь, — услышала я голос, и в просвете мелькнуло уставшее пожилое лицо. — У нас все хорошо, мы закрылись, дети все легли спать. Да хранит вас Милосердная.

— Да хранит Милосердная вас, — пробормотала я, и окошко закрылось. Ничего вроде странного, дети ложатся спать рано, особенно здесь, где нет электричества и вряд ли существует хоть какое-то подобие школы. Но что-то было не так, снова не так.

Я брела в свои комнаты и дошла до двери, ведущей в открытую галерею с красивыми фресками. К моему удивлению, дверь была заперта. Изнутри на засов, но — кто и когда запирает монастыри? Разве от внешней угрозы? Но сейчас, насколько я понимала, нет войн. А если предположить, что это предосторожность, чтобы не сбежали ни дети, ни женщины, то смысл запирать дверь таким образом?..

Я смертельно устала и осознала это только тогда, когда дошла до своей кельи. Как выяснилось, комнатки рядом с моим же кабинетом. Узкая кровать, узкое закрытое окно, жаровня, сейчас погашенная, сундук в углу, умывальник и кувшин рядышком, и три свечи на этом же столике. Удовольствие не из дешевых — свечи, подумала я, что-то вспомнив из того, что я знала, и еще — кто-то обслуживает меня, причем так, что я этого и не вижу. Преимущество моего положения — сервис как в пятизвездочном отеле.