Рубеж веков (СИ) - "Ludvig Normaien" - Страница 37

Ещё одной проблемой стали войнуки. После того, как у многие из них попали в плен, то немалое количество сразу попросили о вступлении в войска герцога Савойского, который являлся главнокомандующим. Герцог был не против, так как корпус Русворма понёс значительные потери, преданные войска оставались гарнизонами в ключевых точках, то новые люди были остро необходимы. Но так как и платить бы тогда пришлось именно ему им жалованье, чего ему делать совершенно не хотелось, то он поставил условие, что он примет их в объединённое войско, а служить они буду всё же под ромейскими знаменами и в ромейских же турмах, и ни в коем случае не формировать собственные старые гондеры. Такой шаг должен был не дать позволить им всем сговориться и массово дезертировать или предать. Это был не самый желанный для них вариант, так как между болгарами и ромеями произошло в прошлом немало обид, о которых до сих пор ходят сказания, взять хотя бы деяния Василия II Болгаробойцы и Калояна Грекобойца. Конечно, после нашествия сарацин им было не до старых обид, но прошлое всё ещё было не позабыто. При этом выбор у них был не такой большой — поступление на ромейскую службу под командованием герцога Савойского или отправка на галеры или рудники в итальянские государства, или просто продажа в рабы на новых рабских рынках Пропонтиды. Поэтому они соглашались и их определяли в турмы, понесшие наибольшие потери и просто туда, где практически не было стрелков, как например у той же Ланциарной турмы. Эти болгары были все стрелками, в которые их и записывали в подразделения.

Вот тут и начинались проблемы. Сказать, что к ним относились с нелюбовью в их новых отрядах — это ещё очень мягко. Не все смогли переступить через тот момент, когда от пуль болгар при Эвросе погибло довольно много товарищей, а многие из них самих были ранены. К тому же их называли предателями веры, так как они верно отслужили исмаилитам, пока не попали в безвыходное положение. Потому стычки с греками, ромеями, неаполитанцами, испанцами и прочими у них выходили довольно частыми. Вторая проблема — они не были приучены сражаться в строю. Довольно меткие стрелки, они шли не в ногу, плохо понимали ромейские команды, и при стрельбе стремились встать там, где им было удобно.

При этом Теодор оказался одним из немногих, кто относился к бывшим сарацинским войнукам нейтрально, или даже неплохо. Для него они были новыми солдатами Империи, у которых появился шанс сделать в жизни что-то хорошее, помочь им сделать великое дело — восстановить Империю. И для этого он собирался сделать всё возможное, что от него зависело — обучить, следить чтобы у них были необходимые вещи, чтобы они не натворили бед, чтобы они не дезертировали.

При этом сами болгары спокойно, и даже с неким воодушевлением относились к тому, что им придётся сражаться со своими бывшими господами. А причина была простая — сарацины всячески принижали своих подчинённых иноверцев, а порой и просто унижали. Если войнуки призывались на войну, и начиналось сражение — то обычно они шли в первых рядах. Если получать добычу — то последними.

И внутри тех же болгарских общин Силистрии, которые ещё составляли большинство населения, к ним относились неоднозначно. От презрения, что они состоят на службе у сарацин, до открытой вражды, так как одной из их обязанностей была помощь местным аянам и муфетишам, то есть местным служителям порядка, в отлавливании партизан — гайдуков, многие из которых были не просто бандитами — ятаками, а мечтали о восстановлении царства. И прошлогодние действия, 1598 года, когда в результате открытого восстания в Тырново погибло множество гайдуцких чет — отрядов, а Шишмана, самозваного царя, жестоко казнили в Белграде, отнюдь не принесли им уважения. Помимо этого, было казнено множество людей из старых аристократических родов, авторитетных людей, ортодоксальных священников, которые не уследили за своей паствой, и просто богатых людей, у которых под этим предлогом можно было отнять их собственность. Тодор Балин из Никополя, владыка Дионисий Рали, митрополиты Рущука (Русе), Шумена, Ираклии, ловечский епископ Теофан, богатейшие братья Соркочевичи и многие, многие другие… Казни продолжались вот уже год, и многие винили войнуков в том, что если бы они тогда поддержали восстание, то не случилось бы прошлогодней трагедии. В общем даже внутри своего народа эти войнуки считались отщепенцами и как они делились порой у вечерних костров между собой, переход на сторону врагов исмаилитов поможет им заслужить прощение в том числе и прощение своего народа. А Лемк это узнал, так как у него не всегда была возможность проводить вечера у костра с друзьями, и ужинал вместе с подчинёнными ему стрелками.

Хотя, когда Теодор познакомился с ними поближе, то он решил, что они не приняли сторону гайдуков из-за того, что просто проспали всё. Посланцы Балина и других, просто не смогли их разбудить. Никогда ещё Лемк в своей короткой жизни не встречал людей, которые бы так любили спать. Они спали всё свободное время — и стремились поспать даже на посту, с чем приходилось жестоко бороться. И эти крепкие мужчины были очень ленивы. Заставить их сделать что-то, что не входит в их обязанности — это надо было постараться. А методы у Лемка были простые, те, которые он сам испытал на своей шкуре от Глёкнера. Не хочешь по-хорошему выполнять команды, будет тебе такая учёба с одолженными кирасами контарионов и их шлемами и забегами, что в следующий раз они спешили выполнить все приказания до того момента, пока он их подумает произнести.

Их обучение, плохое взаимопонимание с Моленаром (который при виде Лемка начинал разговаривать с ним презрительно и сквозь зубы, что Теодора очень злило), следить за остальными солдатами в полулохе — всё это занимали немало времени и сил Теодора. Было мало этого, стало ещё веселее — через какое-то время Лемк узнал, что в эту же турму, в эту же друнгарию входит вся банда Анджело Кальколо, командира кентархии. И если он признал тех, с кем он с друзьями когда-то сцепились в казарме, что закончилось кровью и повешением некоторых их дружков, то и они его признали. Анджело не мог отдавать ему приказы, что было на руку Теодору, но вот приказать своим головорезам поймать и пощекотать ножами ему рёбра он мог — даже в военных лагерях, как убедился Лемк, хватало своих тёмных переулков. И пару раз он чуть не нарвался в таких местах, но наличие кремневого пистоля за поясом и скъявоны под рукой позволяло выкручиваться только ругательствами.

Стали посещать мысли о том, как бы закончить контракт досрочно, так как опасностей для жизни становилось всё больше — не убьют в поле или при штурме, так зарежут «товарищи». Но уйти так, чтобы при этом хотя бы должность декарха осталась за ним. Даже при наличии припрятанного клада, это бы значительно упростило ему жизнь.

В овладении скъявоной он продвигался довольно успешно. Диего тоже учил его на совесть, самым простым и действенным приёмам, которые бы помогли ему выжить в ближней рубке боя и в столкновении один на один. И там бы были не только элементы благородного фехтование, но и «подлые» приёмы, весьма действенные. Как немного узнал Теодор, этот Диего много путешествовал, провёл много времени во Франции, где воевал на стороне Католической Лиги в религиозной войне, был наёмником во Фландрии, жил в Риме, Венеции, Праге. Он подчёркивал, что длинные и крепкие руки, неплохая гибкость и сила — это были его преимущества, которые, по словам Диего, могли бы продлить ему жизнь. Лемк действительно быстро учился, порой удивляя своего учителя. Но всё из-за прошлого жизненного опыта Теодора и его друзей, когда они дрались с нищими на улицах Города, с другими беспризорниками, отстаивая своё право жить. И Теодор на коротких утренних тренировках с Диего старался изо всех сил, догадываясь, что ему это весьма пригодиться, если и дальше хочет жить. Да и немало талантливых солдат достигали в прошлом самого высокого положения, если у них был случай блеснуть своим воинским мастерством перед могущественными людьми.

И вообще, согласно новому положению Теодор стал и одеваться соответственно. Старший декарх, под начальством уже два десятка стрелков — совсем не шутка. Мягкие кожаные сапоги, с толстенной подошвой из воловьей шкуры, а не деревянной, как носили многие, снятые с сипаха. Простые суконные штаны, хоть и придавали простолюдинский вид и никто из ромейских офицеров старался не носить их, но а кем был сам Лемк? Простолюдином. К тому же это было практично, пыль на них была практически не видна. В дневное время Лемк носил пару рубах, одна под другой и кожаный колет, без дублета, который под низ обычно одевали латиняне, выменянный у одного генуэзца, с красивым расшитым растительным узором. Был ещё и камзол с разрезными рукавами, который он обычно накидывал в прохладную часть суток. Поверх колета накидывал через плечо свои «Двенадцать апостолов» — ремень с отмерянными пороховыми зарядами к мушкету. На поясе, ещё одной его добыче с сипаха, проклёпанном тонкими бронзовыми бляшками, висела скъявона и кинжал, а на животе за пояс заткнут пистоль. Добавить бы перчатки, которых у него ещё не было, и почти не отличить от, конечно, не Дипара, но других кентархов. И также как они, и Лемк старался смотреть на подчинённых, громко, но без суеты отдавать команды и сам делать все дела быстро и качественно, но без поспешности, которая бы уронила его достоинство, которое он чувствовал согласно своему положению. Но когда он садился за костёр с друзьями, он тут же превращался в того простого молодого парня, который носился по Городу, встревая в приключения и пытаясь заработать несколько медяков на пропитание, когда убегали из церкви.