Горький вкус любви - Аддония Сулейман - Страница 13

— Насер, послушай. Если ты дашь Рашиду то, что он хочет, то тебе не о чем будет беспокоиться. У него есть всё, кроме внешности и хороших манер. Я дам ему несколько уроков этикета, а ты поделишься с ним своей красотой. И к тому же, уверяю тебя, от его богатства тебе тоже кое-что перепадет.

— Замолчи, Джасим! — сказал я, откладывая портрет матери в сторону.

Должно быть, Джасим чувствовал, что я вот-вот сломаюсь, потому что он, как опытный убийца, точно выбрал момент, чтобы вонзить в меня нож:

— Подумай только, через что пришлось пройти твоей матери, чтобы отправить тебя из страны, где идет война. А теперь ты хочешь вернуться туда, где воюют, где царит смерть. Я уверен, она скучает по тебе — если еще жива.

Я вскочил и стал осыпать его ударами.

— Она жива, жива! — вопил я. — Я знаю, что она жива и ждет меня!

Он не пытался спрятаться от моих ударов.

— Бей меня, Насер, — сказал он. — Только помни: у тебя нет никого, кроме меня, а у меня — никого, кроме тебя. Ни у меня, ни у тебя нет семьи. Клянусь, меньше всего я хочу, чтобы Рашид прикасался к тебе. Но давай помогать друг другу. Нам приходится делать неприятные вещи, но они необходимы, чтобы выжить.

Я выбежал из комнаты и затем из кафе.

Мимо витрин магазинов, мимо большой мечети и девятиэтажного дома я бежал к остановке, где сел на автобус, идущий на набережную, и там добрался до своего укрытия. На море уже несколько часов бушевал шторм. Мокрый от брызг, я смотрел на темную воду и чувствовал, что здесь я ближе к матери — ведь нас разделяет только море.

Постепенно кипящие во мне эмоции сменились мучительными вопросами. Я размышлял над тем, почему всё в моей жизни пошло наперекосяк. Мне было так горько, что не описать словами. Как сложилась бы наша судьба, если бы мама не отправила меня из Эритреи? Жива ли она еще, ждет ли меня в нашей хижине у подножия горы? Может быть, Джасим прав. Может быть, она погибла. Но если и так, думал я, то она должна была умереть давным-давно, в тот день, когда распрощалась со мной и братом. Потому что я помню, как она часто пела мне песню о том, что только я и мой маленький брат давали ей силы и волю жить.

В тот вечер я решил покинуть Джидду. Мне было всё равно, куда ехать. Мне не на что было здесь надеяться, не было причин оставаться. Моя решимость крепла. Я поставил себе цель: заработать как можно больше денег, чтобы скорее уехать отсюда.

Я так и заснул на скале, истощенный переживаниями. К Джасиму я вернулся на следующее утро, мокрый, грязный и голодный.

Я раскрыл двери кафе, и теплый ветер тут же наполнил всё помещение запахом сточных вод. На дорогах стояли огромные лужи. Шторм так потрепал здание школы на нашей улице, что ее пришлось закрыть на ремонт. А еще мы слышали, что ресторан на вершине холма, которым владел один египтянин, просто снесло ветром. Во время утренней службы слепой имам благословлял разрушение египетского ресторана. Расставляя столы и стулья, я слышал его разглагольствования. Начал он службу со своего обычного проклятия, адресованного всем врагам ислама, а основную часть проповеди посвятил обязанности каждого истинного мусульманина строго выполнять долг перед своей семьей. Затем, выдержав долгую паузу, он поднял новую для себя тему.

— Зло находит новые формы, чтобы опутать нас, — сказал он. — Сегодня оно приняло форму чужеземца, который прибыл сюда, чтобы разрушить нашу мораль и наши ценности. Этот человек продает спутниковые антенны.

Я только покачал головой.

— И теперь, о Аллах, этот человек ходит повсюду и предлагает верным мусульманам эти «тарелки», а они поддаются на его уговоры и устанавливают мерзкие штуки на свои крыши, словно это минареты. Знаете ли вы, почему они это делают? Потому что они хотят смотреть запрещенные египетские фильмы и совращать молодежь. Но прошлой ночью Аллах заговорил. Он наслал свой гнев на ресторан того человека, который утверждает, будто открыл его, чтобы наполнять желудки людей, а на самом деле наполняет их мозг похотью и развратом. И одновременно это послание Аллаха правительству: «Если они бездействуют, буду действовать я».

«Свидетельства гнева» Аллаха до сих пор еще были видны в городе.

Вскоре после того, как я открыл кафе, прибыли первые клиенты. Повар-йеменец был на кухне, Джасим за прилавком считал деньги и ничего не сказал, когда я появился.

Пришел и Рашид. Перед тем, как войти в кафе, он сплюнул, а затем крикнул мне, будто обращался к своей жене:

— Я пришел, неси кофе.

Он уселся за стол. Еще несколько посетителей вошли и устроились за столиками, приветствуя друг друга. Вдруг Рашид поднялся с места и закричал своему другу Гамалю, сидящему в противоположном углу зала:

— Ты видишь, что происходит с нашим городом? Наше правительство каждый день хвастается, какими богатыми мы стали, но только взгляни, что случилось, стоило лишь пролиться дождику: Джидда потонула! Неужели нельзя сделать дренажную систему, ведь у них столько денег!

Гамаль засмеялся, и Рашид, довольный своим выступлением, сел.

— Ваш кофе, — сказал я, поставив чашку на стол.

У стойки Джасим поймал меня за руку и вопросительно уставился на меня.

Я молча высвободил руку и отвернулся от него со словами:

— Мне надо отдохнуть.

Шли часы. В узкой комнатке было душно, и с каждой секундой мои веки всё сильнее наливались тяжестью. Только возгласы мужчин, играющих в домино за окном, не давали мне провалиться в сон. Стук костяшек раздражал меня, мешая думать о маме. Как же мне хотелось получить весточку о том, что с ней и Семирой всё в порядке.

Я лежал лицом к стене. Мои мысли были только о маме, о Семире и об их подругах с Холма любви, занимавшихся проституцией. Год за годом эти женщины отдают свои тела голодным мужчинам. Бесконечными ночами лежат они в объятиях незнакомцев, которые приходят с наступлением темноты, которые бродят украдкой, как волки, вокруг холма, избегая других мужчин и дожидаясь условного сигнала. Я думал о том, как моя мать и Семира растили нас с Ибрагимом, как они помогали друг другу, делились деньгами, которые сумели заработать. А что бы они сказали, если бы увидели меня здесь, в задней комнатке при кафе Джасима?

Вечером в дверь постучали.

Я сделал глубокий вдох и выдохнул:

— Входите.

Это был Рашид. Он вошел, закрыл дверь и повесил гутру на крючок. Разгладив тоб, он взглянул на свои ботинки и потом, не говоря ни слова, выключил свет.

В темноте раздался его шепот:

— Джасим сказал, что ты будешь моим мальчиком, пока я не женюсь.

И он взял меня за руку.

Примерно через месяц после того, как Рашид стал регулярно приходить в мою комнату, я сидел перед кафе и курил, безучастный к тому, что происходит вокруг меня. Из череды посетителей этим утром я выделил только господина Молчуна. Должно быть, он заметил, что со мной что-то происходит, и подошел ко мне.

— Насер, как дела?

Я пожал плечами.

Тогда он прошептал:

— Если тебе надо с кем-то поговорить, я буду рад выслушать тебя. Поверь, немногословные люди умеют слушать.

Он закурил и скрылся внутри кафе.

Я стеснялся рассказывать господину Молчуну о Рашиде. Прошло довольно много времени, прежде чем я решился заговорить с ним.

Подавая ему кофе с басбусой я знал, что из-за прилавка на меня поглядывает Джасим, а Рашид, сидящий за своим столиком, вообще не спускает с меня глаз. Я прошептал господину Молчуну, что хотел бы побеседовать с ним, но что сделать это можно только рано утром, до прихода Джасима и повара-йеменца, когда я открываю кафе.

Господин Молчун кивнул и ответил, что придет к кафе на следующий день сразу после первой утренней молитвы.

Он появился в моей комнате ровно в половине шестого утра. И сразу же сказал, что знает, чего хочет от меня Рашид в обмен на покровительство Джасима и его кафе. Я был не первым мальчиком, с которым произошло такое, утешал меня он. И еще он сказал, что знает человека, который быстро найдет мне другую работу. Звали этого человека Хилаль, он был из Судана. Господин Молчун заверил меня, что Хилаль — хороший человек, который поможет мне.