Закон Мерфи в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 12

Собачек я, если честно, побаивался. Но делать было нечего, всё зашло слишком далеко. Тем более, с точки зрения закона я ничего не нарушал и на охраняемую территорию не проникал — нет такого правила, которое запрещало бы прятаться за ржавыми платформами! Солнышко припекало, и от нагнетаемого адреналина и жарких лучей моя спина стала мокрой, а по лицу текли крупные капли пота, которые мешали мне нарушать технику безопасности и пролезать под вагонами.

В тот самый момент, когда я спрятался за колесной парой вагона из состава, стоящего на погрузке, со стороны складов послышался оживленный разговор и шум шагов нескольких человек.

— Как — некондиция? Почему — некондиция, Самвел? Смотри, какая кондиция! Товарный вид имеет, хоть его в ЦУМе выставляй! — послышался звук отодвигаемой двери вагона.

— Говорю — некондиция, и товарищ из Москвы уверяет: когда доедет, будет некондиция, Заур! Смотри, как он убедительно говорит, просто эксперт! Эрнест, вы же эксперт?

— Эксперт, — раздался голос Эрнеста. — Лучший специалист по некондиционному товару!

Зашуршала бумага — я аккуратно выглянул из-под вагона и увидел, что мой сосед по комнате снова полез в портмоне. Однако, осёл груженный золотом пройдет в любые ворота! Даже если осла зовут Эрнест. Тем более, если его зовут Эрнест!

— Сколько некондиции, товарищ эксперт? — поинтересовался ответственный Заур.

Я снова спрятался за колесную пару и слушал очень внимательно.

— Маврикис Адамович очень просил к Новому году мандаринов побольше, может быть — семь, восемь... — проговорил Эрнест.

— Ящиков? — уточнил Заур.

— Станет Постолаки на ящики размениваться, — усмехнулся Самвел — видимо, он тут был начальник. — Вагонов, верно?

— Точно — вагонов! — подтвердил Эрнест.

— Но это же... — Заур закашлялся и долго не мог прийти в себя

— Это экспертное мнение. Усушка, утруска, угар, утечка. Мы ведь не говорим, что десять вагонов должны прибыть одним поездом? Мы говорим про Новый год. Апсарские мандарины — лучшие в мире, верно? Потому что хранятся до четырех месяцев... И валютой за них платить не надо.

— Или не хранятся, — усмехнулся начальник Самвел. — Усушка, да? Утруска, угар...

— Это вы про кого угодно можете говорить, но не про Маврикиса Адамовича! У нас на овощебазе всё есть и всё хранится как положено! А почему? Потому что эксперты работают!

— Так что, документы исправлять? — уточнил Заур, которому явно нравилось быть экспертом.

А обеспеченным экспертом ему нравилось быть еще больше.

— Оставь тут, потом исправишь! Пойдем, дорогой, — выпьем, закусим... — предложил Самвел.

— ... о делах наших скорбных покалякаем, — продолжил мысль Эрнест. — Маврикис Адамович еще про фундук просил напомнить, есть выход на кондитерский цех...

— Это почему — "скорбных"? — перебил его Самвел. — Хорошие у нас дела, на благо людям, на пользу себе! А что — в "Гнильторг" отдавать? Думаете, они наши мандаринки — один к одному — на прилавок выставят? Та же усушка-утруска, только под прилавком магазина! Традиция есть — мандарины на новогоднем столе. Традиции мы с вами чтим, и потому — делаем благое дело, пусть и извлекаем из этого прибыль... Так что и за фундук поговорим, и за лимоны... Лимоны нужны?

— О-о-о-о! Лимоны! — зацокал языком Эрнест. — Лимоны — это золотое дно!

Так они и шли, наслаждаясь обществом друг друга и собственным величием, в сторону административного корпуса. Я дождался, пока троица скроется из виду и вынырнул из-под вагона с фотоаппаратом наперевес: они не закрыли дверь! Щелк-щелк! Ровные ряды ящиков с мандаринами заснял в момент, а потом едва не завопил от счастья: Заур действительно оставил тут же, на полу вагона накладные, табели! Или как это там называется у товароведов-экспедиторов и прочей подобной братии? Стопка листков лежала, придавленная какой-то реечкой, дабы не унесло ветром. О счастья день!

Разгильдяйство — наше всё! Я принялся перелистывать документы, фотографируя их один за одним, и отщелкал все, и положил обратно, и сунул фотоаппарат в сумку, и...

— Э-э-э-э, а ты кто? — раздался удивленный голос. — Что, на рынке мандарины не продают? Совсем бздыхи страх потеряли! Дамсик, возьми его!

Кто такой Дамсик я понял сразу — утробное рычание едва не сбило меня с ног волной инфразвука, а гулкий топот мощных собачьих лап вызвал дрожь земли.

— ....я-а-а-ать!!! — завопил я и устремился вдоль путей, понимая, что шансов нырнуть под вагоны у меня нет.

Огромная коричневая псина мчалась прямо за мной, имея вполне определенные гастрономические намерения!

— Я! ЗА! ГРАНАТОВЫМ! СО-О-О-О-ОК-О... — орал я на бегу, слушая клацанье зубов за самой моей спиной и угрожало сохранности ягодичных мышц.

— Возьми его, Дамсик!!! — кричал злой собачник.

Я осознавал, что в целом псины бегают быстрее людей, а потому должен был использовать какие-то другие преимущества. На мозг у меня надежды давно не было, на ловкость рук и силу убеждения — тоже, оставалась только импровизация. Добежав до ржавых платформ, стоящих на запасном пути, я вспомнил один из своих физкультурных ужасов из детства: гимнастического коня. На всем скаку опершись о борт этого недовагона я влетел наверх, с ужасом услышал треск рвущейся... Плоти? Слава КПСС, это была всего лишь рубашка! Черт с ней! Я сумел быстро встать на ноги и приготовиться.

Зубастая рожа коричневого Дамсика уже мелькала за бортом, брызгая слюной и надрываясь рычащим лаем. Собаченция была капитальная, страшная как смертный грех, огромная — не меньше кавказской овчарки. Когда оскаленная пасть появилась в пределах досягаемости, я выдохнул:

— Н-на!!! — и отвесил хорошего пинка прямо по зубам мохнатому стражу фруктовых складов.

Клацнуло громко!

— И-и-и-и-и-и!!! — раздался леденящий душу скулеж и коричневая молния метнулась прочь — туда, где продолжал выкрикивать агрессивные лозунги ее хозяин.

Видимо, по роже псине прилетело крепко. Собачку, наверное, было жалко. Но себя мне было еще жальче, и потому я устремился прочь, вдоль железнодорожных путей, пытаясь держаться поближе к зарослям чтобы меня не заметили. Однако — остановился, и, повинуясь журналистскому инстинкту, выдернул фотоаппарат из сумки и заснял вагоны: так, чтобы было видно надписи, номера и другие пометки.

А потом снова припустил вдоль путей, хрупая по гравию — за мной в погоню устремились уже люди! Те самые небритые охранники, которые разлагались у железных ворот присоединились к собачнику и бежали за мной, потрясая какими-то здоровенными бамбуковыми (!) дрынами. Хорошо хоть — без винтовок! Мне и двустволки с солью вполне хватило для серьезного огорчения...

Огромными прыжками я устремился по лесу к машине такси, и, увидев курящего у водительской двери Тимура замахал ему руками:

— Ходу, ходу!

Не говоря ни слова, апсарец выбросил сигарету, сиганул за руль и завел автомобиль. Я как раз успел нырнуть в салон. Завертелись колеса, выбросив целые потоки грязи, рыкнул мотор и машина помчалась прочь, сначала вырулив на дорогу из плохого асфальта, а потом уже набрав крейсерскую скорость.

— Что, украл что-то?

— Фотографировал...

— Фотографировал? А дрался с кем?

— С Дамсиком? — неуверенно проговорил я, стараясь при этом не садануться головой, учитывая тряскую дорогу.

Тимур хрюкнул и засмеялся, продолжая крутить баранку и свирепо орудовать рычагом коробки передач:

— Наши Дамсики они да... Они хе-хе-хе! А про гранатовый сок ты ему сказал?

— Кому — Дамсику?

— Хе-хе-хе!

Рубашку я снял, оставшись в одной футболке. Даже местный приятный микроклимат не очень располагал к такой форме одежды в конце октября, но не ходить же в рванье! Да и остыть стоило.

— Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста? — спросил Тимур сочувственно. — Как твоё имя, журналист?

— Герман, — сказал я.

— О! — оживился таксист. — Я твоего тёзку читаю, этого, который Белозёров. Настоящий джигит, такие вещи исполняет — я его "Афганское сафари" два раза перечитывал, как он с этим майором... Или полковником? В общем — К.! Как они там поля жгли... Знаешь, я думаю — этот полковник К. — апсарец. Кяхба, например, или Кварчиа... Ведет себя как воин, большую храбрость имеет! А Белозёров — тоже молодец, хоть и русский...