Возрожденный Дракон - Джордан Роберт - Страница 8
- Предыдущая
- 8/196
- Следующая
Зуд вонзился ему в затылок.
Нет, ни за что!
Он мог бы отсечь это зудящее ощущение, но сосущее ожидание все равно не исчезло бы. Перрин будто балансировал на самом краю обрыва. Словно все замерло на грани. Перрин гадал, нет ли чего нежеланного в окружающих горах. Наверное, есть способ проверить. В таких краях, где человек появляется раз в сто лет, несомненно, раздолье волкам. Но прежде чем мысль о волках успела обрести форму, он безжалостно задавил ее. Лучше быть в неведении. Лучше гадать, чем так узнать. Как бы мало шайнарцев ни было, но каждый день по округе разъезжали разведчики. Если бы тут что-то было, дозорные заметили бы. Моя кузница здесь, — сказал себе Перрин, — и здесь отбивать молотом поковку должен я. А они пускай раздувают пламя у собственных наковален.
Дальнозоркий Перрин Айбара первым заметил силуэт всадника, скачущего из Тарабона. Но и для него всадник был лишь разноцветным комком, который лошадь несла, петляя меж деревьев, далеко-далеко, то открыто, то незаметно. А лошадка-то пегая! — сказал себе Перрин. — И явился всадник как раз в срок!
Он уже собрался оповестить о ней своих спутников — то была, верно, женщина, как и все прежние встреченные на этой дороге, — но Масима вдруг бросил хрипло:
— Ворон!
Точно проклятье выкрикнул.
Перрин тут же окинул взглядом небо. Не более чем в сотне шагов справа над вершинами деревьев кружила ширококрылая птица. Такие хищники не брезгуют поднять с наста какую-нибудь дохлятину или слопать мышь; может, и эта просто вылетела за пропитанием, но Перрин не имел права допустить даже малейшей возможности, что их обнаружат. Похоже, ворон пока не заметил отряд, но приближающийся всадник скоро окажется у птицы на виду.
Едва Перрин увидел ворона, он вскинул лук, натянул тетиву — оперение стрелы к щеке, к уху, — и отпустил, все одним плавным движением. Юноша ухватил слухом хлопанье тетивы справа, свист стрелы слева, но следил, но отрываясь, за чернокрылым. Едва стрела Перрина пронзила ворона, с неба обрушился густой дождь дегтярных перьев, а когда птица упала на землю, в воздухе промчались еще две стрелы. Луки пятерых бритоголовых были уже снова натянуты, шайнарцы всматривались в небеса: не летел ли с вороном напарник?
— Нес ли ворон кому-то сообщение, — проговорил Перрин, — и не увидел ли... тот... то же, что видел ворон?
Говорил Перрин как бы сам с собой, но на сей раз Раган, самый молодой из шайнарцев, то есть старше Перрина лет на десять, неожиданно ему ответил, накладывая другую стрелу на свой короткий лук:
— Он все доносит. Обычно Получеловеку. — В Пограничных Землях за воронов полагалось вознаграждение, никто не смотрел на ворона как на заурядную безобидную птицу. — Свет, мы все погибли бы, не добравшись до этих гор, если бы Губитель Душ видел все, что видят вороны.
Голос Рагана звучал с непредвзятой легкостью: шайнарец говорил о делах для него каждодневных, привычных.
У Перрина свело плечи, и его пронзила дрожь — но не от холода, — а в затылке у него кто-то бросил вызов надвигающейся на Айбара смерти. Проклятие Душ... В разных странах его именуют по-разному: Проклятие Душ или Терзатель Сердец, Повелитель Могилы или Владыка Сумерек, Отец Лжи или просто Темный, — все для того, чтобы не назвать его истинным именем, не привлечь к себе его внимания. Темному часто помогали вороны и вороны, а в городах — крысы. Из колчана за спиной Перрин вытянул еще одну стрелу; острие у стрелы было широким, ужасающе широким.
— Стрелка у тебя не короче, чем дубинка, — сказал Раган, не скрывая восхищения. — Но не станешь же ты выпускать ее в полет? Не хотел бы я видеть рыцаря, в которого она вонзится!
У шайнарцев были легкие доспехи, обычно скрытые под простыми куртками. Но перед сражением они облекали себя и своих коней в тяжелую броню.
— Слишком длинна для стрельбы с лошади, — пробурчал Масима. Шрам — треугольник на темной его щеке, искаженной усмешкой, — усиливал презрительный оскал его лица. — Добрый панцирь на груди воина остановит и стрелу с трехгранным острием, ежели не пустить ее с пяти шагов. А коли первый твой выстрел не поразит его, враг намотает твои кишки себе на локоть!
— Вот именно, Масима! — Раган уже немного расслабился, видя в небе лишь пустоту. Ворон, уже убитый, был, видно, одиночкой. — Но с этим двуреченским луком, готов об заклад биться, тебе незачем так близко подходить.
Масима открыл было рот, но...
— А эти двое никак не устанут чесать погаными своими языками! — гаркнул Уно. По левой стороне лица, где глаз был вышиблен в бою, сквозил вниз длинный шрам, и лицо Уно казалось свирепым даже на шайнарский вкус. На пути по горным оврагам в эти весенние дни он постоянно прикрывал пустую глазницу шерстяной повязкой. Намалеванный на ней хмурящийся глаз, свирепый, огненно-красный, отбрасывал, как пушинку, простецкий взгляд собеседника. — Если не под силу вам не отвлекаться на всякую ерунду, то поглядим, может, треклятая караульная служба сегодня вас охолонит маленько! — пригрозил Уно.
Раган и Масима под взглядом его красного глаза потупились. Он отругал обоих еще и авансом, но едва повернул коня к Перрину Айбара, голос его стал мягче:
— И ты все еще никого не видишь?
Говорил он не столь официально, как стал бы обращаться к командиру, поставленному над Уно королем Шайнара или же Лордом Фал Дара, но все же умел дать понять Перрину, что готов исполнить любое его приказание.
Зная о зоркости Перрина, шайнарцы ее принимали просто как данность, как цвет его глаз, волос, кожи. Не зная и наполовину, как складывалась его судьба, они как должное принимали Перрина Айбара таким, каким он к ним пришел. А вернее — таким, каким они его себе представляли. Они, вероятно, одобряли все, что видели, и таким, как видели. Твердили, что мир постоянно меняется. Что все подвержено вращению желаний и обновлению. Если же глаза у кого-то имеют некий невиданный прежде цвет, разве может сей факт иметь собственный смысл?
— Она все ближе к нам, — сказал Перрин. — Вы увидите ее вот-вот. Вон там, левее...
Он указал направление рукой, и Уно тут же подался вперед, так и прицелившись прищуренным единственным глазом, а через минуту с сомнением покачал головой:
— Проклятье, там, внизу, что-то движется!
Кто-то из пятерых согласился с ним и кивнул, бормоча что-то себе под нос. Уно бросил на них взгляд своего одинокого глаза, и они принялись заново изучать горы да небеса.
Перрин неожиданно догадался, отчего далекая всадница разряжена столь пестро. На ней ярко-зеленая юбка выглядывала из-под огненно-алого плаща.
— Она из бродяг, из Народа Странников, — проговорил он обескураженно.
Никто, кроме бродяг-Лудильщиков, по собственной воле не стал бы облачаться в наряды столь броских расцветок, а уж в таком причудливом сочетании — только они.
Очень разных женщин приходилось его отряду встречать на пути, а иногда сопровождать по горным тропам: нищенку в лохмотьях, что пробивалась пешком сквозь снежную бурю; и довольную судьбой купчиху, которая тянула за повод лошадок, нагруженных товарами; и надменную леди в шелках и меховых шубах, поводья лошади которой были украшены красными кистями, а седло поблескивало золотым орнаментом. Проводив женщину-нищенку, они вручили ей наполненный серебром кошелек, — да и многовато в него всыпали серебра, подумал Перрин, но промолчал. Не мог он знать, что очень скоро гордая леди подарит им за подмогу кошелек, набитый доверху уже не серебром, а золотом. Женщины со всевозможных ступеней общества, все поодиночке, из Тарабона, из Гэалдана, даже из Амадиции. Угораздило же теперь столкнуться с дамочкой из Туата'ан!
— Это что же, распроклятая Лудильщица? — проревел Уно. Не смолчали и остальные, не в силах скрыть свое изумление.
Раган покачал головой, и хохолок волос у него на макушке качнулся.
— Не может быть, чтоб Лудильщица тут была замешана. То ли она не Лудильщица, то ли не та Лудильщица, которую нам должно встречать, — молвил воитель Раган.
- Предыдущая
- 8/196
- Следующая
