Территория пунктира (СИ) - Велесов Олег - Страница 15

Я хлопнул его по плечу, дескать, по-иному и быть не могло, он забрал лепёшки и ушёл.

— А что будем есть мы? — выбивая из хитона муку, вздохнул Сократ.

— Продай что-нибудь. Повозку, вола, свою задницу…

— Моя задница, господин, никому не нужна, она слишком старая, а вот… — он перевёл взгляд на Николет.

Я сунул кулак ему под нос.

— Только попробуй, самолично выпотрошу.

— Что вы, я имел ввиду её серьги, — обиженно проговорил Сократ. — Только серьги. Этот пройдоха Дарьюш давно на них зарится. Он даст за них и зерна, и масла, и… И я думаю, дней на пять этого хватит.

Серьги в ушках Николет смотрелись элегантно — две искусных золотых змейки, переплетённые между собой в жарких объятьях. Вряд ли это мой подарок, скорее всего, отца. Николет тут же отцепила их и протянула мне. Я покачал головой.

— Оставь себе. Я придумаю что-нибудь.

Забираться обратно под повозку смысла не было. Лагерь с каждой минутой становился оживлённее, и каждый стремился посмотреть, что у нас происходит, а любить Николет при таком количестве зрителей у меня не получится. Хотя она, я думаю, была бы не против.

— Что ты там говорил о Клеархе? — повернулся я к Сократу.

— От персов прибыли послы. Господин Клеарх собирает стратегов, чтобы обсудить их предложение. Они сейчас на берегу Евфрата…

— Я не стратег.

— Но вы его сын, пусть и незаконнорожденный.

— Незаконнорожденный?

Вот значит, кто я. Пришла пора узнать немного о своём прошлом, дабы не изображать на лице тупое непонимание, когда задают элементарные вопросы.

— А что ты знаешь про мою мать?

Сократ закашлялся.

— Но как же, господин… Вы забыли?

— Забыл, да. Рассказывай.

— Не смею.

— Рассказывай, или я продам тебя Дарьюшу. Сколько ячменя он за тебя даст?

Сократ развёл руками.

— А что тут рассказывать? Она служила в Коринфе при храме Афродиты, ну и вы понимаете, что с ней делали мужчины. Ваш отец делал то же самое, а когда она родила, признал вас своим сыном. Он мог не признавать, но, говорят, вы так вцепились ручонками в его бороду, что он поверил в ваше родство. Он приобрёл в предместьях Афин дом и переселил в него вашу мать. После её смерти он отвёз вас в Спарту.

— Дальше?

— Отец отдал вас в агелу — закрытую школу для спартанских мальчиков. Вы не имели права на это, потому что не были рождены в Спарте, однако Клеарх как-то сумел уговорить эфоров. У вас появился шанс стать полноправным гражданином, хоть и с некоторыми ущемлениями, но незадолго до окончания обучения вы жестоко избили двоих молодых спартанцев, уже получивших права граждан. Они назвали вас…

— Сыном рабыни, — догадался я.

— Именно. Одному вы сломали руку, другому рёбра. Эфоры посчитали вас несдержанным и отказались давать гражданство. После этого вы с господином Клеархом уехали в Византий[14], захватили власть в городе, а когда против вас поднялись малоазийские греки, сбежали в Великую Фригию и поступили на службу к Киру, царевичу персов.

— А Николет… Говорили, она была наложницей отца?

— Побойтесь Зевса, какой наложницей? Она гетера из Сус[15]. Вы подцепили её во Фригии. Господин Клеарх хотел женить вас на благородной девушке из Византия, дабы узаконить захват власти, но вы так прикипели к этой развратной девчонке, что пообещали убить себя, если господин Клеарх будет настаивать на своём решении. Господин Клеарх настаивать перестал, но и сыном вас называть отказался.

Теперь понятно, почему меня так тянет к Николет. Это чувства Андроника. Да и мне она тоже понравилась.

— Ну а ты откуда взялся?

— Вашу память определённо проглотил Кронос. Я с вами с самого рождения. Кормил вас, менял пелёнки и, поверьте, менее всего ожидал получить в благодарность за многолетнюю службу пяткой в голову. — Сократ погладил лоб. — Это так больно. Я имею ввиду своё сердце.

Сократ пустил слезу, но глазки внимательно следили за моей реакцией.

— Не ной. Сделай, как я велел. Продай повозку, вола. Купи что-нибудь поменьше, осла, например, и еды. И помоги мне собраться.

Сократ засуетился, вытащил перевязь с мечом, панцирь. Николет стояла в стороне, на лице её застыло разочарование. Я взял её за руку.

— Я должен идти к отцу.

— Мы не были вместе уже семь дней, — её голос дрогнул. — Вы больше не любите меня, господин?

— Люблю. Но обстоятельства… Всё не так просто, пойми. Я должен помочь отцу.

— Вы всё время так говорите, хотя обещали быть только со мной. Но вы чаще видитесь с отцом или с этим рыжеволосым уродцем Энисфением.

— А Энисфений тут причём? — не понял я.

Николет отвернулась.

— Вам надо поторопиться, господин, — подавая мне меч, сказал Сократ. — Все уже собрались, ждут только вас.

Я кинул перевязь меча через плечо и направился к реке. Скоро я вернусь к Николет, утащу в какие-нибудь заросли и то, что я с ней сделаю, услышит весь лагерь.

Стратегов я увидел почти сразу. Они стояли на берегу Евфрата: Менон, Ксенофонт, Феопомп, Проксен и ещё несколько человек. Я знал имена каждого, они возникли в моей голове одновременно с пониманием их положения и заслуг, как будто память Андроника после рассказа Сократа начала просыпаться. Что ж, это очень даже не плохо, ибо жить среди людей, которых вроде знаешь, но ничего о них не помнишь, не вполне удобно.

Клеарх стоял в стороне, у кромки воды, и разговаривал с персом. Его имя я тоже вспомнил — Арей. Судя по «Анабасису» он был близким другом Кира. После гибели царевича он замышлял вернуться в Ионию и поставить под копьё всю Малую Азию, чтобы продолжить борьбу с Артаксерксом. Именно с этой целью он и прибыл в греческий лагерь: заручиться поддержкой Клеарха. О том, что Кир погиб, греки узнали лишь на следующий день после сражения, то есть сегодня. Новость прозвучала для них ошеломляюще, и Арей легко добился желаемого. Клеарх дал добро и поклялся на крови, что поможет Арею в осуществлении его планов. Но фокус заключается в том, что три недели спустя Арей завёл греков в ловушку, из которой они выбрались, лишь потеряв весь свой командный состав.

Получается, с персами нам не по пути. Можно, конечно, сделать то, что уже предначертано историей, но зачем повторять ошибки, если есть возможность их исправить? Не лучше ли пойти своей дорогой? Например, дорогой на Вавилон? Намного проще и интересней захватить этот город, власть, изменить предначертанное. Отец хотел стать правителем Византия — не смог, так пусть станет правителем Вавилона. Какая разница? Вавилон даже лучше. Сил у нас хватит. Александр Македонский захватил Персию, имея около сорока тысяч человек. Мы начнём с малого, с одного города, а потом потихоньку, шажочек за шажочком начнём создавать собственную державу. Соберём армию, прижмём местную элиту, внедрим правильные законы. К тому времени, когда Македония обретёт силу, я создам свою личную империю, а там… Там посмотрим.

Наверное, у каждого попаданца зреют в голове подобные планы, когда он, вдруг оказываясь в определённой эпохе и зная её прошлое и будущее, желает что-то поменять: сделать лучше, качественнее, надёжнее, себе во благо. Благо, конечно же, на последнем месте, потому что важнее принести пользу человечеству, не допустить тех ошибок, которые оно уже допустило. Но в итоге всё делается именно ради блага. Для себя. Чтобы потом красиво жить, наслаждаться фалернским, длинноногими наложницами и надеяться, что благодарные потомки не снесут твои памятники и не вымарают твоё имя из папирусов. И тогда, возможно, в школах будут изучать ту историю, которую создаст простой российский пожарный, прапорщик Георгий Алексеевич Саламанов, или, как его называют друзья из будущего, Егор.

Дорогу мне заступили два перса.

— Стой, грек! Туда нельзя.

Я отступил назад. Ребята выглядели опасными: чешуйчатые доспехи, короткие мечи, твёрдые взгляды — не иначе, личная охрана Арея. Можно было завязать потасовку и показать варварам, кому куда можно, а кому куда нельзя, но, во-первых, я не был уверен, что смогу выйти из драки победителем. Персы реально казались опасными, и под ложечкой немного посасывало от ощущения неизвестности. Во-вторых, даже если я смогу одолеть их, вряд ли отец оценит по достоинству избиение союзников. Хотя если бы он знал то, что знаю я, он бы смотрел на них по-другому.