Игра с огнем - Литтл Бентли - Страница 2

Я хотел, чтобы она была чисто выбрита. Это был мой собственный фетиш. Я сказал, что хочу побрить ее, водя рукой по ее лобковым волосам, представляя ее промежность гладкой и безволосой.

Она застенчиво придвинулась ко мне и прошептала на ухо.

— Не сбривай их, — сказала она. — Выжги.

Мы занимались этим в постели на огнеупорной простыне. Я поднес спичку к ее кустику, наблюдая, как маленькие вьющиеся черные пряди опаляются, чернеют и исчезают. Огонь лизал и ее кожу, прижигая неровными участками, напоминавшими слезинки. В конце концов она застонала, воздев таз высоко в воздух, и сильный аромат ее возбуждения смешался с запахом серы от спичек и ее опаленных волос и кожи.

Я овладел ее, безволосой и обожженной.

Два года, восемь месяцев и четыре дня.

Вот, сколько мы были вместе.

В итоге Тимоти Лири[2] оказался слабаком. Он умер традиционным образом, в окружении семьи и друзей, в последний момент испугавшись довести до конца свой план самоубийства, опубликованный в Интернете. Эта смерть была его последним заявлением — отступлением к общепринятым нормам, — и оно аннулировало все, что он делал раньше, все, над чем он работал, все, что имело значение в его жизни. Оно разоблачило ложь, лежащую в основе его существования.

Последние заявления — только они имеют значение.

Рак, сказал доктор.

Цвет — вот единственное отличие. В остальном все тоже самое, как у любой другой женщины. Те же тактильные ощущения, тот же запах, тот же вкус. Идентично по структуре, только оттенок кожи отличается от нормы.

Она поливает мой член жидкостью для розжига и говорит, что будет совсем не больно. Я ей не верю, но все равно готов попробовать. Я завожу ее, водя свечой над влагалищем, пока они оба, она и воск, не начинают течь.

Она поджигает мой член Биком. Она права, горящая жидкость опаляет, но я этого не чувствую. Я быстро засовываю член внутрь. Ее киска горячая и тугая, она мгновенно гасит пламя, и мы оба одновременно кончаем.

Когда я поджигаю дом, она спит, вырубленная каким-то обезболивающим препаратом, который врачи прописали ей от рака.

Если я попаду в аварию, говорю я ей, буду в коме или парализован, — стану одним из тех парней, которые не могут пошевелить ни единым мускулом, а могут только моргать «да» и «нет» — отключи систему жизнеобеспечения.

— Как ты можешь так говорить? — спрашивает она меня.

— Меня волнует качество жизни, — говорю я. — А не ее продолжительность.

— Кто сказал, что качество жизни парализованного человека хуже? Что лучше: уметь ходить и бегать или уметь думать? Знаешь, физические движения не так уж важны, физическая жизнь — это еще не все, что у нас есть, и я отказываюсь верить разговорам в обществе, будто жизнь какого-то неграмотного баскетболиста стоит дороже моей, потому что он умеет пользоваться своими конечностями, а я нет. Такое оценочное суждение может вынести только Бог.

— Ты веришь в Бога? — спрашиваю я ее.

— Не знаю. Но я верю в жизнь. И я не думаю, что единственным критерием полноценной счастливой жизни является движение конечностей. Пока я могу думать, я могу жить хорошей жизнью.

— Значит, я так понимаю, ты не захочешь отключить меня от аппарата?

— Нет. Никогда этого не сделаю, — говорит она. А потом делает паузу, думает некоторое время. — Если только…

Она говорит, что я могу делать с ней все, что захочу, но только с огнем. Я связываю ее и достаю коробку спичек.

Она улыбается, и я чиркаю первой спичкой о ее зубы, а затем прикладываю горящую головку к ее правому соску. Она вскрикивает и выгибает спину. Я засовываю руку ей между ног, она уже мокрая. Я зажигаю еще одну спичку, кладу ее туда, за ней еще четыре.

В ее глазах стоят слезы, но она стонет от удовольствия. Я тыкаю горящей спичкой ей в пупок, поджигаю ее мизинец на ноге. Вскоре по всему ее туловищу и животу, по рукам и ногам появляются черные пятна обожженной плоти.

Я опаляю мочку ее уха, прикасаюсь пламенем к ее шее.

К тому времени, как мы заканчиваем, кровать усыпана спичками.

Я целую ее ожоги, вылизываю ее ожоги.

Хотела ли она себе такой жизни?

Я не знаю.

Думаю, да.

Но я не знаю.

Я никогда не спрашивал ее.

Она наклоняется, подбирает свою одежду у костра, надевает ее, показывая себя во всех ракурсах.

— Меня зовут, — говорит она, — Элиза. А как тебя?

Я слышу ее крики сквозь пламя.

И не важно, что кто-то подумает другое и позже об этом расскажет, — это крики экстаза.

Несколько лет я работал на различных карнавалах по всему сельскому юго-западу, и на одном из них мне посчастливилось столкнуться с самым настоящим шоу уродов. Я был там в последний год его существования, перед тем, как владелец шоу обанкротился и бросил своих «людей» в Бенсоне, штат Аризона, отбыв посреди ночи в неизвестном направлении. Естественно, я много раз смотрел это шоу, и меня всегда поражал южноамериканский пожиратель огня, делавший удивительные вещи, например, выдувая огонь изо рта, он мог создавать прямые, изогнутые или раздвоенные языки пламени, мог очень долго поддерживать горящее пламя и за это время приготовить яичницу на алюминиевой сковороде. Мне казалось, что из него получился бы отличный персонаж для какой-нибудь истории.

Кроме того, после закрытия, в доме уродов проходило нигде не афишируемое секс-шоу с участием ну очень потрясающей женщины-мазохистки. Мне было интересно, что могло произойти, если бы эти двое — пожиратель огня и мазохистка — когда-нибудь встретились.

Семена этой истории были посеяны именно там.

Ⓒ Playing with Fire by Bentley Little, 1998

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2023