Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 - Фонвизин Денис Иванович - Страница 22

Три сии вопроса легко решить можно; но о первом совсем и следовать не надлежит. Возможно ль представить себе не вольное дворянство? Оно и неволя вместе состоять не могут; сии две противные себе в естестве и существенности вещи противоречат друг другу, разрушают друг друга, подобно как здравие и болезнь, жизнь и смерть, существенность и небытие, кои никогда в одной вещи вместе быть не могут.

Французское дворянство не только всегда пользовалось вольностию, но оно было всегда причиною вольности, равно как и самодержавства. Слово франк, оттуда происходит имя француза, значит благородного или свободного. В Салическом законе, уставленном Кловисом, не упоминается нигде имя благородного; но, между тем, учреждение поместьев доказывает, что оное надлежало совсем до дворянства, потому что когда Кловис, предводительствуя римскою армиею, принят был галлами как искусный политик и счастливый победитель, то во всех различных их провинциях были только франки вольные, то есть, с одной стороны, благородные, а с другой — невольники.

Освобождение сих последних произвело мещанство, третий чин, о котором говорено будет ниже. Слуга был увольняем, а не производим в дворяне; оттого-то произошло сие различие, которое потом всегда было между благородным и разночинцем. Сколь великое почтение должен иметь сей последний к первому, который не только пользовался драгоценным даром вольности, но и мог сообщать оную и, возвращая вольность человеку, приводил его в состояние получать вышние чины, если он их заслуживал.

Таким образом, вольность есть существенность французского дворянства, и как тому быть иначе, когда избирает оно королей своих в своей внутренности? И действительно, бывает то одна фамилия, одна кровь, коей поручает оно самодержавство; но когда из сей славной фамилии никто не остается, когда источник столь драгоценной крови совсем иссохнет, то благородные французы, лишася государя, вступают во все свои права и могут снова избрать преимущественную фамилию из достойнейших между собою, чтоб впредь иметь от нее своих государей и начальников.

Другое доказательство существенной вольности благородных французов есть злоупотребление оной, учиненное ими без наказания во времена, когда их насильственное завладение учредило нечувствительно между ими господства верховноначальные, непосредственные и ни от кого не зависимые, кои, давая всякому вассалов, делали оных малыми государями, подданными действительно королю, их владеющему государю, от которого зависели они разными их поместьями; но, между тем, в состоянии они были ему противиться, также и воевать против него своими вассалами в случае неправосудия с его стороны. Все сии французские господа были действительно обязаны с их стороны присягать королю о верности и также служить во время войны; но сие последнее было только сначала, а потом обязаны они были только во время набега чужестранцев в их государство.

Способ, коим короли наши пресекли злоупотребление вольности благородных французов, есть тому новым доказательством: права их признаны были, хотя оные и сокращали. Государь исключен был от присяги, которую вассалы давали о учинении помощи против всех неприятелей их непосредственных господ, но чрез то признаны были их поместья. Им даны были перы для решения их споров с их вассалами или между ими, но тем признано было их начальство; им не дозволено было судиться между собою, но они принуждены были иметь судей, и различные их степени ведомства подвергнуты были постепенной апелляции от независимого до беспосредственного, от беспосредственного до верховноначального, а от верховноначального до самодержавного, до господствующего, до короля, до парламента. Сие есть лучшее средство предостерегать, защищать и сохранять ненарушимые права самодержавства; но по оному не больше ли признаются в благородных их поместья и три суда их, вышний, средний и нижний, коими они столько ласкаются и коими они столько ласкаться должны.

Наконец, власть в состоянии была вывести из употребления между благородными все роды партикулярных сражений, как, например, замок с замком, поместье с поместьем и человек с человеком; но, с другой стороны, на войну идти их не принуждали, разве во время позыва; в прочие же войны, когда они приходили, принимали их с радостию. Не было нужды побуждать их к тому, чего собственное их усердие от них требовало.

Прежде сего во Франции было только дворянство природное; но старание их вступаться за государство и королей своих по собственной своей охоте причинило урон оного чрезмерной величины. В награждение, сколько возможно, столь великого урона произведены были новые дворяне. Есть еще другое дворянство, которым жаловал государь чрез патенты, надлежащим образом в протокол записанные.

Но есть еще третье, которое называется дворянством, в должности находящимся, то есть кое приобретается тогда, кто в продолжение должности жизнь свою окончает или продолжает оную за срок предписанный своего титулярства, к чему надлежит дворянство воинское, жалованное в 1750 году от Людовика Любимого храбрым своим воинам.

Сии три класса дворянства составляют один только корпус, над которым начальствуют государственные перы. Сей знатный корпус имеет совершенную волю чинить добродеяние, волен быть сам в себе, в своих имениях и в делах всякого из своих членов: им не дозволено только было разрушать свое общество и поступать худо с своими вассалами. Сверх того, могли они жить в своих деревнях или в столицах, не делая ничего, не служа государству, стараясь только о своей фамилии и о своих увеселениях, с тем чтоб повиновались главным законам, чтоб исполняли все надлежащие до них публичные должности и чтоб не иначе поступали, как по привилегиям, первенствам и преимуществам своего государства; им ничего не запрещалось; им дозволено было делать все по своей воле; они могли, если заблагорассудят, ехать в другие государства путешествовать куда желают, одним словом быть в отлучке, с тем чтоб не ходили только в неприятельские земли и чтоб не обвиняемы они были оскорблением государя своего или изменою. Они вольны были возвращаться во Францию, когда пожелают, и не переставали быть гражданами до тех пор, как переселялись для вечного житья вне государства, то есть записываясь в подданство или принимая на себя те прочие должности, кои надлежат до подданства; также в таком случае, когда имеют они детей граждан, то получают в наследство после отца своего те имения, кои оставили во Франции, когда приходят в совершенные лета.

Но таковая перемена с стороны французского дворянства бывает столь редка, как и бесчестная праздность в военное время: приятность страны, плодоносие земли, веселое местоположение, изобилие в необходимых вещах для своего содержания, услужливость, политика, или по крайней мере искренность жителей, вкореняют в них навсегда любовь к дражайшему отечеству; они всегда почтут себя изгнанными, когда находиться будут в отсутствии; и они дадут ему всегда преимущество пред прочими странами во всем свете. Что же надлежит до действия французских дворян во время войны, то слава своей нации, природное честолюбие, слава их имени, честь, а особливо любовь к государю, — все сии сильные причины повелевают им с большим успехом, нежели принуждение рабское, жертвовать охотно жизнию наималейшему повелению самодержавного государя. Итак, французские короли не имеют сильнейшей помощи, вернейших подданных и ревностнейших воинов, как достойное их дворянство; они непобедимы, когда оными окружены бывают. Нет такой степени благоговения, которого бы сии им не оказывали; им дозволено определяться в службу придворную и военную. Они туда принимаемы бывают беспрепятственно и находят там правосудие, преимущество по достоинству и самую милость.

Дворянство во всякой провинции, где б оно ни находилось, следует обычаям своих предков и имеет удовольствие жить, умирать и иметь своих потомков, не пременяя немало древних обычаев, особливо своей нации; они не обязаны оными жертвовать и повиноваться разве одним только указам, составлявшим общий закон известных дел. Дворянство не может иными быть судимо в делах гражданских, кроме королевских судей, а в преступлениях судится оно только всеми собранными камерами королевского трибунала, как при подании первого челобитья, так и в случае апелляции: словом, оно пользуется всеми древними своими привилегиями, кои могли им оставить власть самодержавства, освобождение слуг и ненарушимое благоволение к третьему чину, который заслуживает совершенного покровительства и который тем полезнее бывает, чем более пользуется покровительством дворянства и защищением власти.