Банши. Город грехов (СИ) - Скай Айла - Страница 34

— Охота началась, сестренка. И ты ничего не сможешь сделать, — выстрел. Ор. Хмурый Шаман, непонимающий Кощей. И злой Амир со своими людьми. Да, милый, над какими-то вещами и ты не властен. Твои правила тоже можно обойти.

Царская охота. Спросите, не та ли самая? Ага, она. Та, где группа надутых индюков загоняют одного единственного бедного кабана. И если Царев дал приказ о начале охоты всей своей ветке, значит каждый будет знать, как выглядит цель и что с ней нужно сделать. Я не раз присутствовала на этом мероприятии, как и принимала в нем участие. Надо представить девчонку всем как можно скорее. Вышла на прохладную улицу и стала обдумывать как добраться домой. И тут Аркаша. Караулил, не иначе.

Эх, прокурор! Живи своей жизнью. Моя слишком для тебя ужасна. Красивая сказка про двух красивых людей — выдумки ранимых писательниц бульварных романов. На деле — мы являемся теми, кто мы есть. Ты, хоть и причастен к темной жизни Города, но все же прокурор. А я — та, чьим именем пугают теперь зажравшихся детишек криминальных господ. Красивая обертка — лишь обертка. А нутро… Оно выжигает до самого основания.

Машина остановилась возле ворот в мои владения. В салоне сохранялась тишина. Тяжело вздохнула и произнесла:

— Похорони все мысли, роящиеся сейчас у тебя в голове, прокурор. Я прекрасно знаю, что значу для тебя. Похорони и это. Потому что это не имеет никакого смысла.

— Ты не можешь запретить мне любить себя, — тихо произнес Аркадий.

— Не могу, — согласилась. — Но и ты не можешь снова начинать навязывать свои чувства.

— Не могу, — согласился и он.

— Поэтому похорони — дышать станет легче. Доброй ночи, Аркаша, — выскользнула из машины и скрылась за открывающимися воротами.

Мне не любовь нужна, прокурор. А обезболивающее, стерильные бинты и хороший сон. Любовь — выдумка для сокрытия своих потребностей. Удобно, а главное — возвышенно.

Дом встретил благодатной тишиной, и я впервые за вечер расслабилась. Прошла в спальню, скинула остатки платья и зашла в ванную. В зеркале все выглядело куда хуже. Морщась от боли, смыла под струями душа кровь и тяжесть прошедшего дня. Неторопливо обработала, перевязала рану. Нырнула в прохладу постели и забылась сном. В ту ночь — без сновидений.

Данила вернулся практически под утро — Ника это знала точно, ведь спала в последнее время все время настороже. Любой мимолетный отзвук мог взбудоражить и заставить напрячься. Еле слышимые шаги мужчины выловили девушку из беспокойного сна, однако глаза она так и не открыла. Шорох соприкасающихся голых ступней с полом, щелчок двери в ванную, тихий шум душа. Спустя некоторое время кровать рядом с ней ощутимо прогнулась — Данила практически бесшумно скользнул в постель. Короткий, но очень тяжелый вздох. Скрип кровати и мирное дыхание.

Ника знала, что он беспокоиться и до сих пор чувствует вину за то, что с ней произошло. Пытается говорить, но она не хочет. Ничего не может с собой поделать. Она пока не готова. Угроза еще не миновала, девушка это не просто чувствовала, а точно знала. Ведь не просто так Данила уговаривает ее предстать перед семьями. Порой нежно, а порой срываясь на крик, потому что не может вытянуть из нее ответ, который бы его устраивал. А она сама не понимает, хочет ли этого. Официальное оглашение их отношений станет меткой слова “жизнь” на ее лбу. И никто не посмеет к ней притронуться, потому как она войдет в семью. Хочет ли она этого? Пока Ника даже самой себе не могла дать ответ на этот вопрос. Сможет ли она жить, дышать полной грудью в среде чудовищных правил выживания и нелюдей? Иногда в мыслях девушки проскальзывало — а что если? Что если просто закончить все? Нет, она не самоубийца. Лишать себя жизни собственноручно никогда не возникало в ее голове. А вот дать всем событиям идти как оно есть и прийти к логическому концу — частенько. Она не знала, хватит ли ей сил держать голову ровно с высоко поднятым подбородком словно ничего и не было, или, быть может проще исчезнуть, и тогда вся боль и воспоминания уйдут навсегда.

В моменты, когда девушка уже хотела опускать руки, в мыслях возникал образ незнакомки, спасшей ее. Сильной, волевой, бескомпромиссной. Ее образ давал надежду. Надежду на то, что она может выплыть из болота отвращения к самой себе и возродиться, как феникс из пепла.

Скрип кровати — и тяжелая мужская рука обвила ее талию и аккуратно притянула к мускулистой груди. Нос уткнулся в макушку, и Данила шумно втянул воздух.

— Знаю, не спишь, — тихо раздался его голос. — Я не могу влезть к тебе в голову и понять, о чем ты размышляешь, — он вздохнул. — Охота началась, Ник. Самое время решить, чего ты хочешь.

Его слова вспышкой пронеслись в голове. Иногда хватает секунды, чтобы выбрать путь. И не важно, какой он окажется в итоге.

— Жить, — хрипло выдала Ника, по щекам стали стекать слезы. — Я хочу жить.

***

Тот, кто будит крепко спящего человека рано утром — самоубийца. Это могу с уверенностью сказать, так как, проснувшись под трель телефона, я отчетливо представила во всех красках, что с этим недотепой сделаю. Перебирая в мозгу все типы оружия, которыми располагаю в данный момент, протянула руку в поисках аппарата. И знаете, что? Рядом его не оказалось, а мое желание убивать усилилось.

— Да чтоб тебя! — выругалась и, перевернувшись на спину, открыла глаза. Я уже отвыкла от частых звонков — к хорошему привыкаешь быстро, как ни крути. Телефон никак не хотел затыкаться, и я приподнялась на локтях, сканируя пространство в его поисках. Точно! Клатч валялся примерно там же, где и платье — на полу, как раз у входа в комнату. Решив, что невидимый от меня не отстанет, села на кровати, предварительно потянувшись, а затем поочередно ступила на пол. Раздраженно

поднеся телефон к уху, рявкнула:

— Да!

— Василиса, мать твою! Ты что это такое вытворяешь? — от неожиданного крика с той стороны я непроизвольно поморщилась.

— Не снизишь громкость — отключусь, — осмотрела комнату на предмет халата.

— Ты как со мной разговариваешь? Совсем охренела?

— Ну, — хмыкнула в ответ, — разговариваю так, как считаю нужным. Это не я решила поиграть с тобой во всемогущего. Если твой сынок не знает, как нужно себя вести в обществе, то у тебя большие проблемы, дядя.

— Какая-то девка выше семьи?

— Что ты заладил? — взорвалась. — Нет никакой семьи и не было. Ты просто потерял идеальное оружие, не так ли, дядя? Того, кто мог уладить любое дерьмо. Того, кто мог подчистить все за всеми. Прошло столько времени, а ты все еще надеешься на что-то и говоришь мне о семье? — грубо рассмеялась. — У тебя нет влияния на меня. И никогда впредь не будет. Карты почти закончились, не так ли, дядюшка?

— Дрянь! — Царь повысил голос.

— Сколько осталось? Хотя, нет. Вопрос скорее риторический. Я знаю, сколько. И какого калибра. Тик-так, дядя. Скоро твое время закончится. Ведь как только последняя карта ляжет мне в руку, наши пути разойдутся навсегда. И на любое последующее вмешательство в мою жизнь я отвечу соответственно. Желать скорейшего выздоровления твоему сыну не буду — он заслужил то, что с ним произошло. Это был заказ — правила для всех одинаковы. Поэтому если есть какие-то претензии — обратись к заказчику. Ну или к Совету, — молчание на той стороне стояло гробовое. Это означало только одно — дядя в бешенстве. Все, что было до того — лишь показуха. Его мнимый гнев и недовольство — всего лишь попытка напугать собеседника. В детстве только за его молчанием следовало наказание. И чем более гнетущая тишина, тем жестче и болезненнее наказание.

— Охота уже началась, Василиса, — резко ставший спокойным голос подтвердил мои умозаключения.

— А как иначе? — ответила.

— Как думаешь, успеешь ее спасти, прежде чем я найду ее?

Царская охота. Развлечение жестокое и кровавое. В детстве не понимала сборищ незнакомых мне людей, пока сама не стала участником. Царева не волновало место проведения игрищ. Все было до банального просто — неугодных он выставлял на всеобщее обозрение. С одной стороны — показуха, с другой — возможность продемонстрировать свою власть. И совсем не важно, что совершил несчастный — убил кого-то из семьи или же пережарил омлет. Царю было все равно. Возможность упиваться своей властью и ее же демонстрировать пьянила и подогревала его черную душу. Воспитываясь в убеждении, что семья — это все, и все, кто неугоден семье, представляет для нее опасность, играла по его правилам. И в охоте тоже участвовала. Но в отличие от всех, кто наслаждался процессом, старалась закончить его побыстрее. За что в конечном итоге была отстранена. Потому как важнее самого процесса были страдания, причиненные мишени, на что я не подписывалась.