Чудаки - Комар Борис Афанасьевич - Страница 33

— И чего это она на тебя сама бросилась? Никогда еще такого не было. Смирная, послушная… — удивлялся Сашко.

— Давай я помогу вытаскивать, тогда и ты поучишься ездить, — предложил Микола.

Олег насупился еще больше, молчал.

Но вот хлопцы заметили на дороге присыпанные пылью ветки с колючками и сразу обо всем догадались.

Миколу так и подмывало допечь Олега острым словцом, как тот допек его возле верб, но сдержался. После всех своих тревог и переживаний он понял, что все-таки лучше быть великодушным, чем злопамятным и мстительным.

Мальчики молча переглянулись, встали и так же молча ушли.

Олег поглядел исподлобья им вслед, закусил обиженно губу и снова принялся выковыривать колючки.

Продавщица сельмага налила Миколе в бидончик кружкой-меркой три литра молока, сняла фартук и вышла вслед за хлопцем наружу. Увидев, что он собирается сесть с бидоном на велосипед, спросила:

— Не разольешь?

— Нет, всегда так вожу. Я даже совсем без рук умею ездить.

Выкатил на дорогу, миновал Дом культуры, колхозную контору, свернул в переулок и впереди увидел маму. Нажал на педали, чтобы догнать, но вдруг почувствовал, что штанина попала в передачу. Дернул ногой раз, другой — не отпускает.

Когда велосипед замедлил ход, Микола снял свободную ногу с педали и запрыгал по дороге, как спутанный. И тут произошло непредвиденное: он споткнулся и вместе с велосипедом и бидоном рухнул на землю. Молоко разлилось, потекло под него, а он силился и никак не мог подняться — не выпускала штанину окаянная передача.

Наконец поднялся, настороженно посмотрел — не заметила ли мама. Нет, шла спокойно дальше. Оттащил велосипед в сторону, прокрутил передачу, освободил штанину. Она была иссечена зубцами, будто ее собаки грызли.

Знал, попадет от мамы — и за молоко, и за испачканную рубашку, и за порванные новые штаны. Когда собирался в сельмаг, мама сказала: «Сними, сынок. В новеньком только в школу будешь ходить». Зачем не послушался?

Микола отряхнул брюки, вытер травой грязь на рубашке.

Мама была уже далеко, с кем-то встретилась, стоит, разговаривает. С кем это она?.. Фу, вот не везет: с Валентиной Михайловной!

Закатил велосипед в кусты сирени, росшей вдоль дороги, и сам спрятался. Сидит, ждет, пока учительница и мама разойдутся. А они стоят и стоят!

«Вот уж все до капельки расскажет обо мне, — сокрушался Микола. — Если бы не упал с велосипеда, не испачкался, подъехал бы к ним, помешал разговору…»

А рассказать учительнице есть что! Кроме той встречи у колхозного сада, историй с платком, с кашлем, с осами, сколько еще нового набралось…

Микола выглянул из укрытия. До каких же пор они будут стоять? Никак не наговорятся… Ишь учительница щебечет да улыбается. А мама все головой кивает: мол, продолжайте, продолжайте!..

На улице стало темнеть. Из-за огородов выкатилась луна, как огромная оранжевая тыква. Повеяло прохладой.

Микола уже хотел было выбраться из кустов и прошмыгнуть домой по другой дороге, как вдруг услышал: постукивает Валентина Михайловна высокими каблучками.

Приблизилась к кустам — ему видно было ее из зарослей. Вся в зеленом: свитер зеленый, юбка зеленая, берет на голове тоже зеленый. Видно, из школы возвращается, или в Дом культуры собралась.

Вместо того чтобы шагать чинно, степенно, как и подобает истинной учительнице, она идет, будто какая-нибудь сельская девушка: то листок с куста сорвет, то на небо посмотрит, да еще и песню тихонько напевает — «Червону руту». Видно, рада-радехонька, что нажаловалась матери.

Вдруг она увидела на дороге разлитое молоко, остановилась, посмотрела и пошла дальше.

И такое тут Миколу разобрало зло! Будто кто-то посторонний поднял его руку, приказал взять камешек и швырнуть — не в нее, нет, а просто ей вслед. Камешек пролетел мимо учительницы и упал на дорогу.

Валентина Михайловна остановилась, огляделась вокруг, усмехнулась, подняла камешек и пошла дальше.

Когда она исчезла за поворотом, Микола выкатил из кустов велосипед, прицепил к рулю пустой бидон и помчался домой. Мимо Сашкова двора проехать не смог, свернул, хоть в окнах и было темно.

Нажал на щеколду, дверь открылась, вошел в хату. Сашко был дома.

— Ты чего? — спросил он друга.

— Я вот только что Валентину Михайловну видел. Встретила маму и долго с ней разговаривала, а я за кустами сидел и случайно бросил камешек. Так она его подняла и с ним ушла. Зачем он ей?..

— Ой, Микола, как же это ты?

— И сам не знаю, как оно вышло…

— А если узнает, кто бросал?

— Откуда? Не видела ведь меня!

— Захочет — узнает! Отнесет тот камешек в милицию, там посмотрят на него в микроскоп — и готово. Сразу скажут, кто бросил. Вон когда на торфоразработках лавку обокрали, следователь взял замок, стекла из витрин, и по следам от пальцев нашли воров.

— Она не понесет, — спокойно сказал Микола, а у самого все внутри заныло. — Я же ее не ударил!

— Я тоже думаю, не понесет, — согласился Сашко. — А если уж понесет… то, знаешь, и в милицию могут забрать…

— Пойдем, может, увидим, куда она пошла.

— Пойдем, — согласился Сашко.

Завели велосипед в сени и отправились в центр села. Почти рядом с сельсоветом — Дом культуры, чайная, и участковый милиционер тоже неподалеку живет.

В Доме культуры во всех окнах свет, играет музыка. При входе стоят девчата.

— Вот и пришли хлопцы, а говорили, их сегодня будет мало, — воскликнула старшая сестра Оли Шинкаренко. — Идите-ка сюда, парубки, потанцуем! Да не бойтесь, учителей тут нет.

Сашко застеснялся и потянул Миколу в сторону.

— Э-э, эти очень гордые, подождем других, — засмеялись девчата.

Стежками через огороды мальчики добрались до хаты старых Антонюков, стоявшей высоко над рекой.

— Ее окно то, что светится, — показал Сашко.

Прислушались, нет ли кого поблизости, перелезли через высокий плетень, подкрались к хате.

Валентина Михайловна сидела за столом и что-то писала в толстой тетради. Теперь она была в цветастом халате. Русые волосы подвязаны голубой лентой. Справа от нее на столе лежала стопка книг и… плоский камешек, тот самый, который Микола швырнул из-за куста…

Хлопцы постояли под окном еще немного, отошли и присели у плетня.

— Камешек перед собой положила… тот, что я бросил, — прошептал одними губами Микола.

— Может, в милицию пишет… Ну и заварил ты кашу, Микола!

Хлопцы еще раз подкрались к окну, стояли, смотрели.

А Валентина Михайловна все писала, писала. Один лист перевернула, другой, третий… Сашко дернул друга за рукав:

— Пойдем, а не то кто-нибудь застанет здесь.

Но Микола уставился глазами в тетрадь, точно намеревался прочесть, что пишет учительница.

Наконец она отложила ручку в сторону, закрыла тетрадь, глянула на окно. Хлопцы как ошпаренные кинулись к плетню. Аж трещал, бедный, когда перелезали.

Остановились только на своей улице, задыхающиеся, перепуганные.

— Уф! — перевел дух Микола. — Вот морока! И зачем я только швырял камешек?

Микола долго не мог заснуть, полночи ворочался в кровати. А когда, наконец, задремал, пришли страшные сны.

Вот за ним гонится милиционер, тот, что живет в их селе. Микола убегает огородами, его больно хлещут по лицу шершавые листья кукурузы, цепляют за ноги длинные и крепкие, как веревки, тыквенные плети.

Выбежал он на дорогу, спрятался в кустах, откуда швырнул в учительницу камешек. Но тут появляется Валентина Михайловна, не кричит на него, не ругает, лишь показывает тот камешек, ту толстую тетрадь и, усмехаясь, говорит презрительно: «А еще хвастаешь: «Мы, шестаки!»

Он знает, что нужно немедленно бежать, иначе его настигнет милиционер, но не может тронуться с места.