Курс на юг - Батыршин Борис - Страница 55

– А потом куда? – спросил барон. Он явно завидовал деятельному товарищу.

– Назад, к Ивану Федоровичу. У него для меня какое-то важное поручение, просил не задерживаться.

Сделал ручкой Камилле, повернулся и полез по трапу в шлюпку.

Повалишина Сережа отыскал не сразу. Адмирал инспектировал после ремонта «Лоа», туда-то и проводил молодого человека разбитной матрос-вестовой с «Тупака Амару».

– А я уж заждался, голубчик! – Иван Федорович стоял на низкой, почти вровень с водой, палубе и рассматривал громоздкое сооружение из чугунных балок, закрепленное на носу судна. – Вот, изволите видеть: боевое устройство новейшей системы «склепано на коленке». Прежний-то таран отломился и пошел на дно вместе с «О′Хиггинсом»…

Сережа склонился, рассматривая чудо перуанской инженерной мысли.

– Ну что я могу сказать… – Он изо всех сил постарался скрыть скепсис. – Сделано вроде на совесть. На один удар должно хватить.

– А больше и не понадобится. Тут вот какой пердимонокль, голубчик: командир «Лоа», храбрый, знающий офицер, вчера сломал ногу. Сейчас он в гос питале и пролежит не меньше трех недель. А кораблю завтра идти в бой, и на мостике должен стоять надежный офицер, который не испугается схватиться с неприятелем накоротке. Так что… – И он испытующе поглядел на Сережу. – Так что придется вам принять эту посудину. Опыта у вас побольше, чем у любого из местных, в том числе и на судах подобного класса. Считай, наш «Стрелец», только без поворотной башни. Ну что, справитесь?

– А куда я денусь? – вздохнул молодой человек. – Надо – значит надо. Когда прикажете приступить?

– Да вот прямо сейчас и начинайте, чего тянуть? Осмотритесь хорошенько. Главное – машина; нужно, чтобы корабль смог дать одиннадцать узлов хотя бы на полчаса.

– Ясно, Иван Федорович. Только позвольте забрать с собой Дырьева и Хуанито, я вроде как с ними уже сроднился.

– Забирайте, голубчик, забирайте. А я откланяюсь – надо еще на «Атауальпу» заглянуть. Командир рапортовал: что-то у них там с поворотным механизмом башни.

– Рычажная система Эриксона, как на «Стрельце»? – понимающе усмехнулся Сережа. – Как же, помню… Сколько мы с ней намаялись…

– Она самая. Так вы беритесь за дело, и чтоб минутки зря не пропало – завтра нам с вами идти в бой.

Январь 1880 г.

Гавань Кальяо, внешний рейд

Характеристика, данная бароном Греве командующему чилийской эскадрой, оказалась предельно точной. Сеньор Гальварино Риверос Карденас поначалу пришел в ярость, разорвал бумагу, полученную от Бутакова, и приказал немедленно – вы слышите, НЕМЕДЛЕННО! – атаковать русские корабли. Никто, разумеется, не собирался исполнять этот приказ – вздорный нрав командора был хорошо известен чилийским капитанам, так что они ограничились демонстративно сыгранной боевой тревогой и показушной суетой на палубах. И оказались правы: немного поостыв, сеньор Риверос прикинул соотношение сил и приказ свой отменил. После чего распорядился выслать шлюпку на «Рэйли», за кептеном Трайоном.

Тот явился примерно через час; за это время командор, полагавший любое ожидание оскорблением командорского достоинства, пришел в состояние совершеннейшей невменяемости. Он мерил шагами шканцы, то и дело требовал подзорную трубу и обозревал корабли своей эскадры и вытянувшийся в трех милях мористее ордер русских. Офицеры «Адмиранте Кохрейна» были озабочены только одним – как бы не попасться лишний раз ему на глаза, и старательно изыскивали себе какие-нибудь срочные дела. В бомбовом погребе, в подшкиперской, в кочегарках, на боевых марсах – куда угодно, лишь бы подальше от брызжущего яростью начальства.

Трайон неторопливо поднялся по парадному трапу, вывешенному с правого борта «Кохрейна». За ним следом карабкался по ступенькам мрачный Бертон с рукой на перевязи. Фалрепные вытянулись по стойке смирно, засвистали, приветствуя гостей, боцманские дудки. Командир «Рэйли» вступил на палубу чилийского броненосца, как испанский конкистадор в захваченный дворец Монтесумы – решительно, самоуверенно, не снисходя до суетящихся вокруг аборигенов. При виде этого командор помрачнел еще больше, но сдержал рвавшуюся с языка испанскую брань. С Королевским флотом не шутят.

Беседа не затянулась. Риверос объявил, что намерен атаковать русских, не дожидаясь окончания срока, указанного в ультиматуме, а именно – на рассвете. И категорически потребовал, чтобы кептен Трайон, представляющий дружественную Чили Британскую империю, присоединился к его эскадре.

– У противника в линии два броненосных фрегата, – заявил он, – а также «Клеопатра», почти однотипная с «Рэйли». Если вы займете место в нашем ордере, то силы сравняются. Мы даже будем иметь некоторый перевес за счет солидной броневой защиты «Кохрейна» и «Бланка Энкалады»!

Но Трайон с ходу отверг претензии чилийца.

– Прошу сеньора командора правильно меня понять, – заявил он. – Британия заключила с русскими мир, и мне бы не хотелось идти под суд, гробить свою карьеру ради нескольких выстрелов в войне, в которой моя страна формально не принимает участия. К тому же «Рэйли» получил повреждения в недавней стычке: снаряд, пущенный с бельгийского парохода, проделал в палубе возле грот-мачты здоровенную дыру и вывел из строя орудие правого плутонга. Команда до сих пор возится с починкой. Так что, сеньор командор… – тут он вытянулся, положив руку на рукоять кортика, – Королевский флот желает вам успеха, но, увы, не имеет возможности оказать требуемую помощь. Засим вынужден откланяться, дела требуют моего присутствия на фрегате… – Сказал, надменно улыбнулся, развернулся на каблуках и вслед за Бертоном, так и не вставившим ни слова в этот разговор, направился к трапу.

Командор Риверос стоял как оплеванный: больше всего ему хотелось арестовать чванливого кептена и приказать его расстрелять – здесь же, на палубе своего флагмана. К сожалению, об этом приходится только мечтать. Во-первых, дипломатия: Республика Чили не может позволить себе роскошь ссориться в разгар войны с самым могущественным своим союзником. А во-вторых, завтра сражение, возможно, решающее в этой затянувшейся кампании. И противник на этот раз будет посерьезнее перуанского адмирала Мигеля Грау.

Январь 1880 г.

У побережья Перу. Гавань Кальяо, внешний рейд

Утром, в 7.25 по меридиану Кальяо и в 1.25 по Гринвичу, ровно за два часа до истечения срока ультиматума, чилийская броненосная колонна двинулась навстречу русской эскадре. На фок-мачте головного «Кохрейна» взвилась пестрая гирлянда сигнальных флажков Международного свода.

– Пишут: «Принужден вас атаковать», – разобрал Греве. – Ну, Веня, дружище, началось! Наши двинули на пересечение колонне!

«Луиза-Мария» стоит на милю мористее русского боевого ордера. На ее кормовом флагштоке лениво колышется бельгийский флаг, обозначая нейтральный статус судна. Поблизости, в трех кабельтовых, дымит единственной трубой шлюп-авизо «Скоморох», британский трофей, носивший ранее имя «Сипай». Орудия на обоих изготовлены к бою, но пока не развернуты на противника.

Точно так же держатся в отдалении от готовой разыграться баталии чилийские корветы – «Магальянес» и «Чакабуко», брат-близнец потопленного в недавнем бою «О′Хиггинса». Этим шустрым, но лишенным хоть какой-то защиты корабликам нечего делать в схватке бронированных носорогов. У «Клеопатры», замыкающей русский ордер, тоже нет ни блиндированных казематов, ни броневого пояса, только карапасная, напоминающая выпуклый черепаший панцирь, броневая палуба толщиной чуть больше дюйма. Но это все же лучше, чем ничего, и по этой причине фрегат смог занять место в линии, а не отсиживаться, подобно корветской мелочи, в боевом охранении. Остелецкий поднял бинокль. У наклонного форштевня «Герцога Эдинбургского» вырос бурун, из обеих труб клубами валит жирный угольный дым – эскадра Бутакова сдвинулась с места и набирала ход. На сигнальных фалах флагмана заполоскался единственный флажок, шахматное поле, две красные и две белые клетки.