Семья волшебников. Том 1 (СИ) - Рудазов Александр - Страница 54

В первый миг он инстинктивно попытался задержать дыхание, но тут же вспомнил, что в ментальном мире это значения не имеет. Глубокие воды — это просто глубинные слои психики. Сейчас он окажется… да, уже.

Крепко сжимая чемоданчик, Тауване опустился в нечто вроде подводного леса. Вокруг царил мрак, под ногами колыхалась трава. Движения стали замедленными, но дышалось легко, мог Тауване и говорить. Это не лес, это не вода — это просто проекция внутреннего мира. Столкновение личности пациентки и восприятия психозрителя.

На дне высились гигантские каменные столбы. Они отдаленно напоминали статуи — кургузых рогатых великанов. Одни частично обрушились, другие оставались стоять. Меж ними шевелились щупальца… снова морские драконы?.. нет, теперь действительно щупальца — бесчисленные, усеянные глазами и пастями. Некий внутренний страх, нечто очень могущественное.

Все здесь было пронизано тяжелой печалью. В воздухе царило воспоминание о некой трагедии, о пережитой в прошлом… потере?.. Нет, не потере. Потеря оставляет след, глубокий шрам в психике. Здесь скорее великой силы потрясение. Так бывает, когда ты был на грани гибели или почти кого-то потерял, но все-таки худшее не случилось.

Но даже подобное бесследно не исчезает. Вся человеческая психика состоит из таких вот кусочков. То, что смертные называют опытом, фактически является наслоениями душевных травм.

На воплощение этой травмы Тауване смотрел прямо сейчас. Пустая могила… судя по размеру, младенческая.

Мать все-таки пыталась убить ребенка? Нет, тут что-то не так. Эти бесчисленные щупальца — что они символизируют?

— Это враг, — сказала Ехидна.

Ее только что здесь не было. Но стороны личности и внутренние архетипы всегда где-то поблизости. Правда, внутренний ребенок вряд ли сунется в такое место, но остальные появятся, если в них возникнет нужда.

Тауване поразмыслил. Открытая могила выглядела зияющей раной. Она беспокоит пациентку. Ее ребенок жив, но она не может забыть, что он был на грани смерти или даже пережил смерть и был возвращен из мертвых. Окончательно она этого не забудет никогда, но можно помочь ей справиться с гнетущим воспоминанием.

Тауване открыл чемоданчик. Кроме медицинских принадлежностей там нашлась превосходная лопата. В реальном мире она бы сюда не поместилась, но ментальный мир — это даже не сон. Здесь невозможного нет в принципе.

— Твой ребенок жив, — сказал он Ехидне и принялся закапывать могилу. — Ему это не понадобится.

— Она для другого, — возразила Ехидна. — Для следующего.

— Ему это тоже не понадобится, — мягко, но настойчиво сказал Тауване.

Иногда внутренний мир сразу принимает такие изменения. Даже с облегчением. Но эго-тотем мэтресс Дегатти оказался упрям. Змеиное тело метнулось вперед, и лопату выбило из рук волшебника.

Похоже, без некоторой конфронтации не обойтись.

Эту часть Тауване терпеть не мог. Поединок воль. Его всегда радовало, когда удавалось избежать конфликта. Но этот разум сопротивляется, не хочет терять даже такую малую и вредную часть себя.

Имей Тауване дело с агрессивным безумцем, умалишенным магиозом, он не стеснялся бы в средствах. Поединок стал бы настоящим поединком, и он мог в буквальном смысле убить эго-тотем пациента. Когда доходило до самообороны, Тауване в буквальном смысле сжигал чужие разумы, превращал разумных существ в овощи или делал покорными куклами. В таких случаях он представал отнюдь не добрым доктором с чемоданчиком.

Однако он ненавидел к подобному прибегать, а здесь это и вовсе недопустимо. Он врач, целитель разума. Психика не должна быть повреждена даже в самой малой степени.

И Тауване принялся увещевать противника словесно.

— Даже боги любят своих смертных детей, — терпеливо говорил он, не пытаясь поднять лопату. — Найди в себе смирение принять их судьбу.

— Если что-то так бесславно заканчивается, лучше и не начинать, — упрямилась Ехидна.

Вот оно что. Она боится. Не хочет видеть потом, как ее ребенок будет стареть у нее на глазах. Даже если он вырастет в Мистерии и станет великим волшебником, даже если проживет тысячи лет — тягостное ожидание измучает ее сердце.

— Это все человеческая слабость, — сказал Тауване. — Будь ты действительно матерью чудовищ, ты бы рожала гадов и отпускала их жить своей жизнью.

— Как мама… — прошептала Ехидна. — Но ведь это ей решать, кому жить, а кому умереть…

Профессор словно шел по тонкому слою мха над бездонной трясиной. Один неверный шаг — и он ухнет в бездну, эго-тотем нападет или сам окажется покалечен неверной установкой. Здесь он уязвим, здесь его можно всерьез повредить, даже если он будет сопротивляться.

— А почему это ей решать? — осторожно спросил Тауване. — Она уже родила тебя… и отпустила. Разве сейчас она часть твоей жизни?

— Всегда…

Да, и правда. Профессор вспомнил подвал отчего дома. Здесь он дал маху, избавить пациентку от образа матери не выйдет… да и не нужно. Это слишком важная часть психики, пусть в данном случае и воплощена в кошмарнейшем виде.

Но так ее воспринимает Тауване, а не пациентка. Для нее все хорошо, и ломать это не следует.

— Если ты мать, то должна понимать жизнь, — испробовал иной подход Тауване. — Жизнь — суровая хозяйка, и никому не дает ничего вдосталь. Даже если в одну ладонь отсыплет щедро, другую оставит пустой… или вовсе отсечет. Никто не знает, что написано ему на роду. Порой и бессмертный погибает вскоре после рождения, а порой смертный ухитряется прожить дольше, чем города и королевства. Как ты считаешь, какова твоя роль как матери?

Ехидна долго молчала. Ее тело извивалось кольцами, а лицо искажалось от внутренней борьбы.

— Я просто хочу, чтобы они были счастливыми… — наконец прозвучал ответ.

— В таком случае, им это не понадобится, — снова поднял лопату Тауване.

В этот раз Ехидна его не остановила. Волшебник секунду промедлил, а потом протянул инструмент эго-тотему.

— Сделай это сама, — сказал он.

Лопату Ехидна не взяла. Просто взмахнула хвостом, поднимая тучи песка, обрушивая подводный бархан прямо в могилу.

И когда муть осела, ее тут уже не было.

Тауване осмотрелся. Надо убедиться, что он ничего не упустил. Он посмотрел на обвившие статуи щупальца — нет, они не исчезли, эти засели прочнее. Но от них избавлять не надо, психике это не вредит. Если пациентка попросит избавить ее от ненависти к «врагу» — что ж, он сделает и это. За дополнительную плату.

Большую плату, подумал Тауване, оценив размеры этой ненависти.

Что еще? Вон там дно будто обрывается. Тауване подошел к краю пропасти и без удивления обнаружил пучину, темную бездну. Оттуда доносился приглушенный шум… словно опять дыхание гигантского чудовища. Как то, что в подвале отчего дома, только еще больше и страшнее.

Кажется, оно спит.

— Ну накир, — отступил назад Тауване. — Вот это уже ни за какие деньги.

— …Ну все, вставайте, — услышала Лахджа. — Все прошло хорошо.

Демоница моргнула. Она не чувствовала в себе никаких изменений.

— Изменений не чувствую, — буркнула она. — Верни мне деньги, шарлатан.

— Проблема комплексная, — спокойно сказал Тауване, строча пером. — Я кое-что сделал, и в основном этого будет достаточно. Жизни вашего будущего ребенка, полагаю, теперь ничто не угрожает. Но если у вас вновь возникнет… опасное желание, возвращайтесь в любое время, и я проведу повторный сеанс бесплатно.

— Помнишь что-нибудь? — спросил с беспокойством Майно.

— Да не, ничего… — ответила неуверенно Лахджа. — Так, обрывки сна…

Когда мэтр и мэтресс Дегатти покинули кабинет, профессор Тауване достал из-под стола чемоданчик. Он действительно существует! Демоническая сила пациентки сделала его реальным, оформила в вещественном виде! Пока Тауване находился в ее разуме, она верила в этот артефакт — и ее вера помогла Тауване получить то, что стоит куда дороже пяти орбов…

За окном валил снег. Наступила луна Медведя, и в Мистерию пришла полноценная зима. На этом острове они короткие, всего две луны, но уж на это время снег укутывает страну волшебников толстым одеялом. Ихалайнен в саду расчищал тропинки, у пылающего камина дремали Снежок с Тифоном, Майно рылся в старом серванте, а Лахджа лежала на диване, читая книжку.