Семья волшебников. Том 1 (СИ) - Рудазов Александр - Страница 34

Загак пока не знал, как воспользоваться этой информацией, но он намотал ее на ус.

Еще он приметил, насколько зажата и немногословна была Тринадцатая при общении с ним. Она старается скрыть информацию о себе — значит, чего-то боится. Она чего-то боится — значит, она уязвима.

При этом у нее есть связь с Паргороном, причем межмировая. И вот это уже любопытно.

Загак хмыкнул и втянул немного зелья бушуков. Забористая штука. Он ее и в бытность смертным любил.

За ужином все сидели какие-то недовольные. Майно был недоволен, что его жена треплется с какими-то мутными демонами. Лахджа была недовольна, что ей пытаются запрещать трепаться с мутными демонами. Астрид была недовольна, что кончился шоколад. Первые несколько минут все молча возили ложками в тарелках, и только пес Тифон простодушно рассказывал, как весело побегал по лесу за белками.

— Я думал, ты хотела порвать с Паргороном, — наконец оторвался от супа Майно.

— Ну хотела. Но… Паргорон меня так просто не отпускает. У меня там не только враги остались, друзья тоже есть…

— Понятно. И что мне теперь с этим делать?

— С чем?

— Ты знаешь, с чем.

— Не знаю. С чем?

— Мама, вот с этим! — демонстративно распахнула сервант Астрид. — Ни шоколада, ни конфет, ни печенок!.. даже тех сухих…

— Галет? — бесцветным голосом спросила Лахджа.

— Галет. Даже галет нет.

— Мы завтра вызовем лавку, — пообещал Майно.

Они с Лахджой перешли на мысленный разговор. Продолжали возить ложками в тарелках и одновременно бухтели друг на друга. В очередной раз устанавливали границы. Решали, можно ли Лахдже зеркалить в Паргорон, и если да, то кому и как часто?

Можно ли мне зеркалить Сидзуке?

Да.

Хорошо. Можно ли мне зеркалить Совнару?

Неприязнь. Сомнения. Зачем зеркалить Совнару? Если Совнару что-то от них понадобится, он сам придет.

— Я поела, пойду учиться считать, — печально сказала Астрид. — Надо спасти Златобородку. Мам, поучишь меня?

— Иди пока в сад, милая, — попросила Лахджа. — Мы с папой доедим, и вместе тебя поучим.

— Только посуду не бейте, — посоветовала Астрид, подставляя руку попугаю. — Пойдем, Матти, поучишь меня считать.

Лахдже с Майно стало стыдно. Но они продолжили устанавливать границы.

Про Зиммизхи я даже не спрашиваю. Но могу ли я связываться с незнакомыми импозантными мужчинами, чтобы обсудить музыку и литературу?

Вместо ответа Дегатти шарахнул кулаком по столу. Вопрос звучал иронично и нарочито провокационно, но Лахджа не смогла полностью скрыть, что ее таки взволновала подобная возможность.

И супруг не сдержался.

— Ты слишком мало знаешь о своей так называемой родне! — перешел он на устную речь.

— А что знаешь о них ты? — облокотилась на стол Лахджа. — Ты же о них что-то знаешь? Почему вообще ты знаешь о них больше, чем я?

Дегатти шумно втянул воздух. Он закусил губу, несколько секунд колебался, а потом проронил:

— Я довольно долго сидел у Корчмаря…

Он сразу завертел головой. И Лахджа тоже это услышала. Как будто далеко-далеко звякнул обеденный колокольчик. Тихо и ненавязчиво, просто как предупреждение.

— Не продолжай! — торопливо сказала она. — Я поняла. Сразу бы так и сказал.

И они, не сговариваясь, сменили тему. Лахджа сказала:

— Кстати, я сегодня утром познакомилась с нашим соседом. Очень милый старичок.

— Инкадатти, что ли?.. Милый?..

— Склочный, но милый. Давай пригласим его на ланч?

— Зачем?

— Мне кажется, он одинок и ему не хватает общения. Может, обед в кругу добрых соседей растопит его черное сердечко?

— Плохо ты знаешь Инкадатти… но давай пригласим.

— Вообще, я бы хотела пригласить всех соседей. На новоселье. Кто еще тут вокруг живет?

— Хм… надо разузнать. Я семьдесят лет тут не жил, наверняка все сменились давно… кроме Инкадатти, конечно. Этот сморчок переживет даже Малигнитатиса. И напишет на него кляузу за то, что устроил конец света.

Астрид учили устному счету на яблочках. Мелких и кислых, потому что любые другие Астрид ненароком съедала. Это вносило путаницу, а ее и без того хватало.

— …Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, десятнадцать… — считала Астрид.

— Непр-равильно! — сразу перебил попугай. — За девятнадцатью идет двадцать!

— Я никогда не выучу… — сникла девочка. — И Златобородка погибнет…

Родители наблюдали за этим, попивая кофе. Солнце коснулось горизонта, его укутали оранжевые облака, в саду дул прохладный ветерок и разливалась атмосфера детской обреченности. Положив в чашку два леденца, Лахджа отхлебнула и посоветовала дочери:

— Не ищи логику, в математике ее нет. Просто запомни сто цифр. Ты демон, у тебя прекрасная память.

— В математике есть логика, — возразил муж.

— Какая логика в парифатских наименованиях чисел? У вас половина корней из титановой речи, а половина из великаньего языка.

Это действительно было так. Переехав на Парифат, Лахджа долго удивлялась их системе счета. Неудивительно, что они предпочитают именовать дни не по нумерации, а по каким-то Бриллиантовым Дельфинам и Каменным Медведям. Это и то проще запомнить.

— В нашем счете есть система, — повторил Майно. — Она просто отличается от вашей. И у нас не половина корней из великаньего языка, а только некоторые. Например, число сорок восемь для великанов сакральное, потому что столько было первых великанов. И как-то так вышло, что мы это от них унаследовали. Двенадцать, двадцать четыре, сорок восемь, девяносто шесть… это все проникло в титанову речь из древнего оксетунга. Еще собственные названия есть у двадцати шести, потому что это священная севига… и у двадцати семи, потому что это темная севига. Также у двойной и тройной севиги. Ну и по мелочи — у четырнадцати, двадцати, тридцати, сорока, ста тридцати, ста сорока четырех, трехсот шестидесяти шести…

— Какой ты умный, — сказала Лахджа.

Занудный.

Э-эй!.. Восхитись моей эрудицией, женщина!

Я и восхитилась. Ты очень эрудированный зануда.

Дегатти слегка подпихнул ее в бок.

— Э-эй, я пролила кофе!..

— Правда?..

— Нет. А ты пролил.

И пихнула мужа в ответ. Тот поставил чашку и стал раздраженно испарять лужу.

Чужой. Гав. Чужой.

Тифон послал не только мысленное сообщение — он поднялся и трижды коротко гавкнул. Астрид сразу прервалась, сделала стойку и спрятала свою куклу-гохерримку. Лахджа тоже поставила чашку, а енот принес еще одну, положив на край блюдечка последнее печенье.

— Мир этому дому, — деловито сказал волостной агент Кустодиана, без спросу усаживаясь за столик. — Спасибо, кофе выпью.

— Чему обязаны, мэтр Аганель? — спросил Дегатти. — Просто заглянули в гости?

— Можно и так сказать, — с хрустом откусил от печенья агент. — Жалоба на вас, коллеги. Заявление поступило. Это вы напугали старичка Инкадатти?

— Напугала?! — изумилась Лахджа. — Да он сам кого хочешь напугает! Зашел в наш лес, ходит там молча!.. с ножом!..

— А здесь говорится обратное, — достал из пузатого портфеля лист бумаги Аганель. — Он сообщает, что просто собирал грибы, а его стал преследовать демон.

— Ну, допустим, не преследовать…

— Допустим, тут все написано. Еще кофе можно?.. спасибо. А печенье?.. кончилось?.. Может, еще что-нибудь есть?.. я конфеты очень люблю. Читаем жалобу. Мэтр Инкадатти ясно пишет: демон страшен, ликом безумен, набросился из кустов и принялся пужать меня, терзать, аки гарпия вислогрудая, да стращать, соблазнять всеми соблазнами паргоронскими…

— Вислогрудая, — повторила Лахджа. — Вот с-с-с… старый нехороший человек.

Последние слова она произнесла, косясь на Астрид, которая подошла ближе и пристально следила за бумагами волостного агента.

— Понимаю ваше негодование, — согласился тот. — Знаете, я-то вам верю. Нужно иметь очень специфичные вкусы, чтобы соблазнять мэтра Инкадатти. Но отреагировать обязан, жалоба подана по всем правилам.