Коричневая пуговка - Фраерман Рувим Исаевич - Страница 19

— Мы хотим к Морскому Черту идти, — сказал Валенца.

— Я не пойду. Туда два часа тащиться. От жары сдохнешь.

— Захотим — сдохнешь, а захотим — живой останешься. Ты нам сдался, и всё. Вот он тоже нам сдался. Он теперь с нами до вечера ходить будет.

— А кто это такой?

— Это Петькин братень двоюродный. Он погостить сюда прикатил. Эй, Гришук, иди-ка сюда! Ну-ка, скажи ему, где ты жил.

Белобрысый мальчишка с длинными красными руками, стоявший в стороне и молчаливо наблюдавший за Тишкой, подошел ближе. Стесняясь своих рук, он спрятал их за спину. А глаза отвел в сторону: Тишка слишком вызывающе смотрел на него.

— Я издалека. Мы в Хумми живем. Это на Амур-реке находится.

— Нет, — сказал Тишка, — это всё враки. Нет на свете такого названия. Что это такое за Хумми?.. Это только у нас так птахи ночью кричат: хум-ми! хумми!

Последние слова он прокричал тоненьким, жалобным голоском. Валенца захохотал. Петька Бондя вышел вперед и, выставив плечо, сказал Тишке:

— Ты что его задираешь?

— А он меня не задерет, — остановил его Гришук. — Я правду говорю. У нас там и озеро есть. Оно тоже Хумми называется.

— Ну и пусть! — сказал Тишка. — Пусть Хумми, пусть Бумми или даже Фрумми. Все равно самый настоящий класс — это купаться в море, а не в озере.

— Полундра! — закричал вдруг Петька Бондя, указывая на окно Тишкиного дома. Там появилось сердитое женское лицо.

Вся компания мигом покинула двор и, пробежав по улице, ворвалась в лес.

Поселок был расположен на границе, у Японского моря, в десяти километрах от бухты Терней, и находился он в самом центре лесоразработок. Человек уже давно проник в эти края и сумел обжиться здесь, но лес все еще не терял своего дикого, первобытного вида. Вековые деревья теснили друг дружку так, словно шла между ними борьба не на живот, а на смерть за обладание лишним кусочком земли, лишним клочком воздуха. Стеной стояли высокие мачтовые, в несколько обхватов, сосны. Корни их, враждуя, переплетались между собой в почве, как пальцы, и с силой ломали друг друга. И, если дерево не выдерживало напряженной схватки, оно заваливалось набок.

Тропинка пошла под уклон, и ребята влетели с размаху в высокую, по колено, сырую траву. Они побежали, высоко поднимая над ней ноги. Валенца сплеча рубил гибким хлыстом голубые головки колокольчиков и кричал:

— Эх… эх! Голова с плеч!

Внизу пахло гнилью, а сверху тянуло сухим смолистым воздухом.

— Ну что же, ребята, мы до вечера застрянем в этой канаве? — сказал Тишка. — Забирай левее! Валька, брось ты махать-то зря! Полезай выше!

Валенца пригрозил ему кулаком, но все же свернул влево. Там на мальчишек надвинулись коричневые, с черными пятнами утесы. Это были отроги Сихотэ-Алинского хребта. Сам он лежал намного западнее, а сюда, к морю, дотягивались лишь его каменные щупальца. Они были покрыты растительностью. Цепляясь корнями за расселины, упорно тянулись к свету кедры, ели и густой кустарник. Корни деревьев, как сверла, буравили камень и ломали его, пробиваясь к почве. Путь их был отмечен извилистыми трещинами. Мальчишки полезли наверх.

Добравшись до ровной площадки, побежали, лавируя между деревьями. Скоро ребятам стало жарко, и они сняли рубашки. Тишка сделал руки кренделем и натужился, показывая, какие у него на груди мускулы. Пусть полюбуются.

— Не хвались, кума, — сказал Бондя и тоже натужился.

Гришук и Валенца последовали их примеру. Тишка увидал, что мускулы у приятелей ничем не отличаются от его: такие же упругие коричневые бугорки. Тогда он крикнул:

— Ну вот и остановились! Что, вам время не дорого, что ли? Эй, вы…

Голос Тишки зазвенел от обиды, и эхо подхватило его последние слова. Оно отразилось от скал, ушло к морю и вернулось снова, чтобы замереть у самых вершин деревьев.

Лес ни на минуту не умолкал. Долбил дятел, куковала кукушка. Далеко в лесу визжала пила паровой лесопилки. Стучали топоры дровосеков, а временами лес наполнялся странным шумом. Словно паровоз на полном ходу врезался в чащу, ломал деревья и останавливался, выпуская с жалобным, стонущим звуком пар. Это умирало дерево, сваленное дровосеком. Но и после этого лес не умолкал. Жизнь торжествовала.

Через полчаса к лесным звукам прибавился шум морского прибоя. А когда мальчишки прошли еще с полкилометра, этот шум уже подавлял собой все.

Ребята вышли к морю. Оглянувшись, они увидали сквозь стволы пихт синеющие вдали круглые, словно покрытые щетиной лесистые вершины. Глубокие пади, разрезая горы в различных направлениях, сбегали к долине, которую мальчишкам не было видно.

— Вот он, наш Морской Черт! — сказал Валенца.

Ребята подошли к обрыву и заглянули вниз. Над водой висели рыжие, с прозеленью отвесные скалы. Мутно-зеленые, с белой паутиной лены валы воинственно налетали на камни и, дробясь, как стекло, откатывались назад. И только после этого до мальчишек долетал звук хлесткого удара волны.

— Ты брось, Валька, врать! Его отсюда и не видно совсем. До него еще топать да топать.

— Это ты, тетеря, не видишь, а я ясно вижу. Вон он: черный, с двумя рожками и хвостом.

— А что это такое Морской Черт? — спросил Гришук.

— Это камень такой. Очень на черта похож.

— Он тебе расскажет, ты его послушай! Это ведь Валенца — он врет в три коленца.

— Э, да перестаньте вы тут галдеть! Посмотрите-ка лучше сюда. Кто это вчера говорил, что хорошая погода целый месяц будет? Посмотрите-ка.

Далеко справа и море и часть суши были словно срезаны ножом. Мальчишки увидали ровную серую полосу тумана, которая, не двигаясь, не приближаясь и не удаляясь, закрывала от глаз полмира. Здесь у них светило солнце. Оно хотя и плавало в молочной дымке, напоминая собой яичный желток, но парило так сильно, что даже пот проступал на коже. А вот в десятке километров отсюда, в тумане, было и холодно и сыро.

— Уже мыс Первенец закрыло. Ну, теперь прощай хорошая погодка!

— Вот не везет! В прошлом году весь август гнилым был. И в этом году то же самое выходит.

— Да бросьте вы ныть-то! Сюда туман только к ночи дойдет. Успеем еще. А ну, давай вниз!

— И то верно. Нужен нам этот туман, как собаке барабан. Эх, хоть два денька, да наши! Катай веселей!

— А ну, подбавь пару!

— Эй, эй!..

С суши вход в бухту Морского Черта закрывали обточенные водой позеленевшие крупные камни. Многие из них потрескались и осели, заваливая естественные проходы к морю. Дорожка с горы круто заворачивала, огибая скалы, и выходила прямо на узкую песчаную полосу, отделяющую воду от камней. Бухточка была очень маленькая. Горы и несколько суженное устье защищали ее от излишних порывов ветра. Здесь было и жарче и тише, чем у бурых скал, где волна била прямо в лоб.

— Да поглядите же наконец на Морского Черта! Он соскучился без нас.

— А он совсем даже на черта не похож. Просто черный камень, — сказал Гришук.

— Вот еще! Тоже приехал свои порядки наводить! Раз тебе говорят, что это Морской Черт, значит верь, а то…

— Да не приставай ты к нему, Валенца! Эй, Гришук, раздевайся!

Тишка уже снимал штаны. Остальные, побросав рубашки, разлеглись на песке.

— Чем это так пахнет? — спросил Гришук.

— Чем! Морем. Не понимаешь, что ли?

Тишка с сожалением посмотрел на белобрысого мальчишку. Тоже человек!.. Не знает, чем море пахнет. И он с особым удовольствием набрал в легкие просоленный морской воздух. У него даже защипало в ноздрях, настолько здесь вода была насыщена подом. Эх, и хорошо, же! Тишка пихнул ногой почерневшие, выкинутые морем гниющие водоросли. Ишь, сколько их здесь! А еще больше вон там, поправее, где кончается песок и начинается противная осклизлая галька. Там на дне — целый лес водорослей. А что, если взять да и показать этому «сачку» самое интересное?

— Эй, Гришук, поди-ка.

Тишка повел его вдоль берега.

— Вон, — говорил Тишка, указывая на тухлую, выброшенную морем рыбу. — Наблюдай. Вон, — сказал он, ткнув пальцем в засохшие розоватые морские звезды, полузасыпанные галькой.