Выбери любимый жанр

Русская басня - Степанов Николай Леонидович - Страница 45


Изменить размер шрифта:

45
      За беззаконие львов, тигров, барсов,
            Четвероножных оных Марсов,
Которым отданы в правление леса,
            Разгневанные небеса
            Послали мор; валятся звери,
Повсюду к смерти им отверсты страшны двери.
Окончились пиры, которые они
                    В спокойны прежде дни
      На счет овец и зайцев устрояли;
И звери в ужасе уже не звери стали.
Изнемогают все, хоть смерть разит не всех.
      Гусей и кур лисицы не вкушают,
      И горлицы друг друга убегают.
Нет более любви в лесах и нет утех.
Глас добродетели сам хищный Волк стал слушать,
Исправил наконец и Волк свой грешный век
            И стал он добрый человек;
      Но отчего?— Не хочет боле кушать.
Сбирает Лев совет и говорит: «Друзья!
Конечно, за грехи несчастье нам такое.
      Чтоб отвратить толико время злое,
      Кто всех грешней, хотя б то был и я,
Тот должен искупить все общество собою,
Тот должен умереть за общество один,
И будет славный он по смерти господин
      Доволен бы я был моей судьбою,
            Когда б грешнее всех я был:
Я жизнию б народ звериный искупил.
И имя было бы мое всех львов слышнее.
      Я признаюсь, и я не без греха,
Едал я и овец, едал и пастуха,
            Но я неужто всех грешнее?
Пусть всяк, подобно мне, открыв смиренный дух,
Покаяся, грехи свои расскажет вслух».
— «Великий государь,— Лисица возглашает,—
      Ты праведен и милосерд всегда;
      Твоя священна лапа иногда
                    Овец, любя, тазает;
            Но что же это за беда?
                    Что их изволишь кушать —
            То честь для подлости такой:
      Они на то и созданы судьбой.
Нет, слишком совести своей изволишь слушать,
                    И также нет греха
                    Терзать и пастуха;
      Он из числа той твари пренесносной,
      Которая, не знаю почему,
            Во гордости, зверям поносной.
            Не ставя меры своему
                                  Уму,
Себе владычество над нами присвояет
И даже и на Льва с презрением взирает».
Известно, ежели кто вступится за Льва,
                    С тем будут все согласны;
            Итак, Лисицыны слова
      Казались всем и правы и прекрасны.
            Не смели также разбирать
      Грехи волков, медведей строго,
                    И словом то сказать,
            Кто был драчун хотя немного,
          Тот был и праведен и свят.
Кто силен, никогда не будет тот повешен.
Но вот валит Осел, преглупый пустосвят,
            И говорит: «Я много грешен!
Однажды вечером я близко шел лугов,
      Монастырю луга принадлежали;
Не видно было там монахов, ни ослов,
                         Они все спали.
      Я был один, и был тому я рад.
            Трава младая, случай, глад,
            А более всего черт силен;
                    Вводить ослов во грех
            Черт в вымыслах всегда обилен:
      Приманкою там многих он утех
                    Мне пакости настроил,
Я весь монашеский лужок себе присвоил
                    И травки пощипал...»
      — «В тюрьму осла! — вдруг весь совет вскричал,—
Его-то нас губѝт ужасно прегрешенье:
Есть ближнего траву! о, страшно преступленье!»
И, чтоб злодейства впредь такие отвратитъ,
                    Травы для защищенья,
            Осла повелено казнить
            Погибели для отвращенья.
            И у людей такой же нрав:
            Кто силен, тот у них и прав.

ДУБ И ТРОСТЬ

Дуб гордый, головой касаяся до неба,
На гибку Трость смотрел с презреньем с высоты,
«Какая,— говорит он ей,— в тебе потреба?
                   Пастушьей простоты
                         Игра и шутка,
      Бывает из тебя лишь только дудка;
Из ветвий же моих полубогам венцы
      Сплетаются, победы их в награду.
             Героям я даю отраду;
А ты — утеха ты барана иль овцы.
      Творение, презренно целым миром,
Что дует, ты всему покорная раба;
Ты даже спину гнешь пред слабеньким Зефиром,
             А мне ничто Бореева труба».
      Как водится пред знатным господином,
Пред силой коего все — мелкая черта,
Трепещущая Трость, не разевая рта,
             Почтенному дубовым чином,
             Чтоб лишних избежать сует,
Дает нижайшими поклонами ответ.
             Но вот, нахмуря брови черны
      И ветрену Борей разинув хлябь,
С дождем мешая пыль, кричит: «Все бей, все грабь!
Все власти лишь моей, все быть должны покорны!»
Тирану этому уклончивая Трость,
             Опять согнув хребтову кость,
Покорно бьет челом, ему упавши в ноги.
Не прикоснулася Бореева к ней злость;
             Безвредно ей он мчится по дороге
                   Туда, где крепкий Дуб стоит;
                   Он ждет и от него поклона,
                   Но Дуб от спеси лишь кряхтит,—
      Не хочет Дуб нести Бореева закона.
      Сильнее ветер там, где более упор;
             И гневаться Борей безмерно скор:
      С такою яростью на Дуб упрямый дунул,
             Что с места он его и с корнем ссунул.
45
Перейти на страницу:
Мир литературы