Черная кровь ноября - Хаан Ашира - Страница 10

Ирн всегда любил фейри-блондинок. Пока не встретил темноволосую Айну – после этого они любили их вместе. Так что две женщины, которые терлись об него весь полет, и своей теплой человеческой близостью, уютной мягкостью, сияющим восхищением в глазах убирали и зуд, и головную боль от проклятого железа, очень скрасили ему эти несколько часов. Ирн даже решил наградить их так, как редко кого награждал – подарить им выбор.

Может быть, этот человеческий мир уже изменил его сильнее, чем он думал.

Когда самолет приземлился, он спросил:

– Деньги или любовь?

Одна ответила:

– Деньги.

И Ирн, усмехаяясь, насыпал ей из ладоней целую гору тяжелых золотых монет. Шутка была такой старой и глупой, что он сам не ожидал удовольствия, которое от нее получил.

Завтра они обернутся сухими листьями, как всегда происходит с золотом фейри. Странно, что люди забыли об этом.

Вторая сказала:

– Любовь.

Ее глаза горели сильнее, чем у подруги, когда она смотрела на Ирна, она с таким упоением перебирала его волосы, так сладко и горячо скользила губами по его коже, так близко прижималась, что временами ее энтузиазм приходилось усмирять. В планы Ирна не входили оргии в железном гробу где-то в небесах. По крайней мере, пока. Так что ее ответ его не удивил, и он подарил ей даже больше, чем она попросила.

Он провел пальцами по ее глазам, ослепляя, вытянул из середины груди длинные черные нити ее мыслей и связал запястье своим волосом.

Следующий, кто сел в кресло, в котором он оставил ее, подхватил на плечи невесомую хранительницу тайных снов. Отныне она переходила от человека к человеку во время секса без любви и мучила каждого хозяина бесконечными снами о жарких ночах с тем, кого он любил сильнее всего.

Ирн мысленно улыбнулся Айне – эту разновидность фейри они когда-то придумали вдвоем, так и не решив, награда она для людей или наказание. Но именно это им и понравилось.

Он спустился с самолета в ярком городе, где даже в ноябре было жарко и солнце слепило привыкшие к полутьме холмов глаза.

Ирн обнаружил, что темные очки ему тоже идут.

Каждый раз, когда Варя приглашала Кристину в пиццерию, они разыгрывали один и тот же спектакль.

Кристина отказывалась, потому что ей этот поход был не по карману. Варя настаивала, уверяя, что сама компания подруги – уже достаточная плата. Кристина сжималась от стыда за то, что Варе приходится такое говорить. Выходит, Кристине компания подруги не настолько ценна? Все кончалось договором «в следующий раз ты заплатишь за двоих» и следующим разом оказывалось дешевое мороженое в парке.

Ни та, ни другая сторона так и не могли придумать, как избежать этих танцев. Ведь Варе несложно было поделиться пиццей, но Кристине – сложно принять это как должное. Устраивать посиделки у кого-нибудь дома было бы еще хуже – в пиццерии они выглядели равными, дома разница становилась кричащей. Но и отказаться от дружбы с детского сада в семнадцать лет невозможно. Даже если с каждым годом все яснее, что разница в социальном положении однажды их все-таки безнадежно разведет.

– И ты дала свой номер? – восхитилась Варя, соскребая вилкой сыр с пиццы. Она уже наелась, но остановиться было сложно. Приходилось есть одну начинку. – Везет тебе, Васильева, такой мужик!

– Какой мужик? – Кристина даже жевать перестала. – Он просто работает в организации, они собирают таких как я.

– Ага, ага, и за каждой «такой» бегают на холод и уламывают. Кристин, открой глазки уже! И заодно зацени мужика! Ты видела, какое у него тело под этим костюмом? Он небось не вылезает из качалки.

– Какое тело?.. – Кристина совсем растерялась. – Варь, ну честное слово, не все на свете вертится вокруг секса.

– Ой, все! – Варя откинулась на пластиковом стуле и взяла свой молочный коктейль. В пиццерии было пустовато – по будням тут тусовались только школьники, но уже был вечер, все разъехались по домам. Только в углу сидела небольшая компания парней из спортивной школы, судя по одинаковым сумкам. – Если тебе даже Фрейд не авторитет, то подумай о своем будущем. Даже я, Крис, не отказалась бы от нормального папика. С деньгами и связями, хотя у моих родителей все это есть. А тебе бы как на пользу пошло…

– Варь, ну ты же знаешь, что это не для меня… – Кристина с сожалением отложила очередной кусок пиццы. – Все, не лезет.

– Попросим упаковать с собой, – Варя жестом позвала официанта. – Ты скажи еще, что собираешься хранить девственность до брака.

– Давай не будем…

– Конечно, не будем. Замуж ты собираешься после института. Это, если повезет, через пять лет. Еще пять лет без секса! – Варя сделала большие глаза. – Ужас.

– Мне нормально. Кроме того, библиотечный колледж после одиннадцатого – всего два года. Моя мама замуж как раз в двадцать вышла.

Варя вздохнула. Она замуж собиралась не раньше тридцати, и не планировала отказываться от отношений до этого момента. Кристина выбрала противоположную тактику. Кто из них в итоге будет более счастлив? Не поддается прогнозам.

– Если тебе Алексей не нужен, отдай его мне? – Варе показалось, что она изящно сменила тему. Кристине – нет.

– Не думаю, что у него есть на меня какие-то планы, серьезно, – покачала Кристина головой. – Делай, что хочешь. Все на свете парни лучше, чем Вик.

Лицо Вари на секунду омрачилось такой страшной тоской, что Кристина бы изменила свое мнение, если бы это увидела. Но в тот момент Варю заслонила официантка, которая принесла коробки, куда им упаковали остатки пиццы.

– Ты домой? – спросила Варя. Хотелось еще поболтать, но уже минут пятнадцать она ловила на себе взгляд одного из спортсменов в углу.

– Нет, я… – Кристина смутилась. – Хочу в церковь зайти. Мама приболела, свечку поставлю.

Варя закатила глаза:

– Вот угораздило меня подружиться со святошей. Ладно, тогда ты каяться, я грешить. Увидимся в школе, – и плюхнулась обратно на диванчик, обхватывая губами соломинку в молочном коктейле.

Когда Кристина выходила, один из спортсменов уже направлялся к их столику.

После визита в церковь стало только хуже.

Кристина простояла там полчаса, глядя на теплый мерцающий огонек своей свечки и стараясь не замечать дешевый сайдинг, которым была обшита эта «церковь шаговой доступности». Иконы, намалеванные явными учениками, слишком жестоко контрастировали с воспоминаниями о фресках из Айя-Софии. Висели они на стенах густо, так что почти бились рамами, и церковь больше напоминала деревенский музей местных талантов.

В довершение всего в углу висел огнетушитель, и, казалось, только и ждал, чтобы Кристина отняла руку от свечи, чтобы напасть и потушить.

Ощущение бога не приходило.

То чувство, что закружило ее голову в Стамбуле, тот золотой свет, зов истинного дома, настоящая любовь и смысл – здесь даже вспоминалось с трудом. Будто и не было ничего. В сердце не открывалась дверца для чего-то настоящего. Глухо, будто между миром и раем бетонная стена. Будто рая вовсе нет.

Может быть, виноваты эти убогие стены, запах краски, темнота и пластиковые стулья? Может быть, Кристина из тех снобов, что согласны верить только в сияющего золотым шитьем Господа, а истинного и скромного не заметят? Ей бы не хотелось такой быть.

К волнению за маму добавилось чувство вины. И еще немного страха – вдруг она больше не испытает это волшебное чувство?

Даже дверь в квартиру Кристина открывала со страхом – не накажет ли ее Бог за отсутствие веры, не увидит ли она снова как безвольно валится мама на пол, только на этот раз она не придет в себя?

Но мама была в порядке. Она возилась на кухне под шкворчание сковороды и махнула вошедшей Кристине с улыбкой. Под глазами у нее залегли чуть более тяжелые темные тени, чем обычно, но она улыбалась, и на всю квартиру пахло чем-то вкусным.

Даже после пиццы Кристине захотелось есть. Она поскорее сняла ботинки и босиком побежала обниматься.